Последовав совету генерала Пиша, я на следующей неделе прилетел в Аяччо и стал справляться в главных отелях города о графе Аспрамонте. В третьем по счету отеле мне сообщили, что он снимает здесь императорские апартаменты, однако, будучи человеком деловым, не имеет времени на неизвестных посетителей. Манера служащих отеля подсказала мне, что граф пользуется их глубочайшим уважением. Я вручил хозяину гостиницы письмо генерала Пиша, рекомендовавшее меня, и попросил как можно быстрее передать его графу, который, как я слышал, в данный момент был занят делами в городе.
Отель был набит обыкновенными шумными туристами, не достойными внимания. Все еще полный грез, навеянных беседой с генералом Пишем, я счел обстановку странноватой и нисколько меня не устраивающей. В таких декорациях осуществление мечты польского шляхтича было немыслимо. Тем не менее деваться мне было некуда, оставалось надеяться на лучшее.
После сытного обеда, ничем не отличавшегося от того, чем потчуют в лучших отелях Лондона, Нью-Йорка, Калькутты и Йоханнесбурга, я в унынии посидел в холле, как вдруг заметил ладного молодого джентльмена, которого в первый момент принял за преуспевающего американца. У него был квадратный подбородок, твердая поступь и скупая речь – все признаки как раз этой влиятельной общественной категории. Велико же было мое удивление, когда он обратился ко мне на британском английском, пусть и с континентальным акцентом. Еще больше я был удивлен, когда он назвался графом Аспрамонте.
– Идемте в гостиную моих апартаментов, там мы сможем побеседовать без помех, не то что в этой толчее.
Его апартаменты были слишком, кричаще роскошными. Он налил мне виски с содовой, угостил толстой сигарой.
– Вижу, вы – друг чудесного старого джентльмена, генерала Пиша, – начал он беседу. – Надеюсь, вам не приходит в голову над ним потешаться. Для нас, обитателей современного мира, этот соблазн велик, но я сопротивляюсь ему из почтения к его сединам. Мы с вами, дорогой сэр, – продолжил он, – живем в современном мире, и нам ни к чему воспоминания и надежды, ставшие неуместными в эпоху, когда царствует доллар. Лично я, даже обитая в несколько отсталой части мира и испытывая порой побуждение покориться традиции и затеряться в туманных мечтаниях, подобно нашему достойному генералу, решил приспособиться к требованиям нашего времени. Главная цель моей жизни – доллары, причем не только для меня самого, но и для моего острова. Вы можете спросить, как этому способствует мой образ жизни. Из уважения к вашей дружбе с генералом я считаю себя обязанным удовлетворить ваше любопытство.
Горы, где я обитаю, – идеальное место для разведения и тренировки скаковых лошадей. Арабские скакуны, собранные моим отцом в его неустанных путешествиях, послужили основой для выведения породы несравненной силы и стремительности. Герцог Эшби-де-ла-Зуче, как вы, конечно, осведомлены, преследует заманчивую цель – стать владельцем победителей трех подряд дерби. Добиться этого он надеется с моей помощью. Этой цели служит почти все его огромное состояние. Поскольку дерби притягивают американских туристов, ему разрешено вычесть расходы на конный завод из облагаемого налогами дохода. Так он сохраняет богатство, которое многие наши аристократы утратили. Герцог – не единственный мой клиент. Лучшие мои лошади переправляются в Виргинию и Австралию. Моих лошадей знают всюду, где процветает этот королевский спорт. Благодаря им я содержу свой дворец и помогаю выживать нашим суровым корсиканским горцам.
Как вы увидите, я, в отличие от генерала Пиша, человек реальности. Я чаще думаю об обменном курсе доллара, чем о предках-гибеллинах, уделяю больше внимания конским барышникам, чем самым живописным реликтам аристократизма. Тем не менее дома из необходимости сохранять уважение местного населения я вынужден соблюдать традиции. Вполне возможно, что, навестив меня в замке, вы сумеете разгадать загадку, которая, как следует из письма генерала, стала поводом для вашего приезда. Я отправлюсь туда верхом послезавтра. Путь неблизкий, выехать придется ни свет ни заря, но если вы постараетесь явиться в шесть утра, я с радостью предоставлю вам лошадь, и вы станете моим спутником.
Допив к этому моменту виски и докурив сигару, я с преувеличенным пылом поблагодарил его за гостеприимство и принял приглашение.
Наутро, вернее ночью – еще не рассвело, – я уже стоял перед дверью графской гостиницы. Я зябко ежился на пронизывающем ветру и опасался снегопада. Но граф, оседлавший великолепного скакуна, был, похоже, нечувствителен к метеоусловиям. Второго коня, почти такого же великолепного, слуга подвел мне. Мы тронулись в путь. Городские улочки остались позади, и извилистыми тропами, отыскать которые мог только человек опытный, мы стали подниматься все выше в горы – сначала лесом, потом по голым каменистым склонам, поросшим травой.
Граф, казалось, не ведал ни усталости, ни голода, ни жажды. Весь нескончаемый день, прерываясь только на привалах, чтобы пожевать на пару со мной сухой хлеб и финики и хлебнуть ледяной ключевой воды, он развлекал меня умной и насыщенной беседой о всякой всячине, демонстрируя обширные познания о деловом мире и знакомство с несчетными богачами, находившими досуг, чтобы интересоваться лошадьми. Однако о деле, приведшем меня на Корсику, он не обмолвился ни словом. Как ни красив был пейзаж и как ни велик был мой интерес к анекдотам на разных языках, мной постепенно овладело нетерпение.
– Дорогой граф, – не выдержал я, – мне не выразить, как я вам признателен за эту возможность посетить ваше родовое гнездо! Но я вынужден напомнить, что цель моего приезда – спасти жизнь или по меньшей мере рассудок друга, к которому я питаю высочайшее уважение. Вы заставляете меня усомниться, что я выполню эту задачу, сопровождая вас в этом долгом пути.
– Понимаю ваше нетерпение, – ответил он, – но, видите ли, при всем моем стремлении приспособиться к современному миру, в этих горах я не могу ускорить темп жизни, складывавшийся веками. Обещаю, к ночи вы приблизитесь к вашей цели. Пока что это все, что я могу сказать, так как это не моя тайна.
Мне пришлось довольствоваться этими загадочными речами.
На закате мы достигли его замка. Он был возведен на крутой скале, и любому знатоку архитектуры было бы понятно, что весь он, до последней маленькой детали, восходит к тринадцатому веку. Миновав подъемный мост, мы через готические ворота въехали в просторный внутренний двор. Конюх взял наших коней под уздцы, а граф повел меня в широкий холл, а оттуда через узкую дверь в комнату, где мне предстояло ночевать. Почти все помещение занимали внушительная кровать под балдахином и громоздкая резная мебель. Из окна открывался захватывающий вид на бесчисленные извилистые ущелья, за которыми поблескивало море.
– Надеюсь, – промолвил он, – вам будет не слишком неудобно в этой несколько устаревшей обстановке.
– Напротив, удобнее не бывает! – заверил я его, впечатленный треском огромных, осыпанных искрами бревен в глубоком, как пещера, очаге.
Граф предупредил, что ужин подадут через час, а после ужина, если все будет хорошо, я смогу заняться своими расспросами.
После ужина, вернее пира, он отвел меня обратно в мою комнату и сообщил:
– Теперь я познакомлю вас со старым слугой, который за долгие годы службы в этом доме превратился в хранителя всех его тайн. Не сомневаюсь, что он сможет помочь в решении вашей задачи.
Он позвонил в колокольчик и вызвал сенешаля. Вскоре перед нами предстал седой скрученный ревматизмом старик, многое, судя по его скорбному виду, переживший на своем веку.
– Этот человек, – молвил хозяин, – поведает вам все, что можно поведать, живя здесь. – С этими словами он удалился.
– Старик, – начал я, – не знаю, сохранил ли ты в твои лета живость ума. Признаться, я удивлен, что граф адресовал меня к тебе. Я полагал, что достоин иметь дело со своей ровней, а не с прислугой в старческом маразме.
Но пока я это выговаривал, с моим визави происходила странная перемена. Старик вдруг забыл про ревматизм и распрямился. Росту в нем оказалось все шесть футов три дюйма; сорвав с головы седой парик, он предъявил пышную угольно-черную шевелюру; сбросив свой древний плащ, ослепил меня облачением флорентийского вельможи, современника замка. Положив руку на эфес шпаги, он сверкнул глазами.
– Молодой человек, – прогрохотал он, – если бы вас привез сюда не граф, в чьем благоразумии я не имею оснований сомневаться, я бы немедля заточил вас в крепостную башню за дерзость и неспособность почуять голубую кровь под бренным покровом.
– Сэр, – отвечал я с должным подобострастием, – соблаговолите простить мне заблуждение, в которое, как я догадываюсь, вы с графом намеренно меня ввели. Если вы примете мои смиренные извинения, то я буду счастлив услышать, в чьем присутствии имею честь находиться.
– Сэр, – был его ответ, – я, так и быть, сочту вашу речь исправлением прежней оплошности, и вы узнаете, кто я такой. Герцог Эрмоаколле, к вашим услугам! Граф – моя правая рука и во всем мне повинуется. Вот только в эти грустные времена не обойтись без змеиной мудрости. Он предстал перед вами бизнесменом, приспособившимся к нынешним обстоятельствам и клянущим с некоей целью знать и ее предназначение, которое нас с ним вдохновляет. Сам я решил предстать перед вами с искаженной внешностью, чтобы оценить ваш характер. Вы выдержали испытание, и теперь я поделюсь с вами тем немногим, чем вправе поделиться, касательно той беды, что ворвалась в жизнь вашего недостойного ученого друга.
В ответ на эти его слова я разразился пространной и выразительной речью о профессоре и его трудах, о мисс Икс и ее юной непорочности, об обязанности, взваленной на мои слабые плечи нашей дружбой. Он молча меня выслушал и сказал:
– Я могу сделать для вас только одно. Могу – и сделаю. – И, вооружившись огромным гусиным пером, он начертал на широком пергаменте такие слова: «Мисс Икс, отныне вы освобождены от части данного вами обета. Расскажите все подателю этой записки и профессору. А затем действуйте». И он изобразил под запиской прихотливый росчерк. – Вот и все, что я могу для вас сделать, мой друг.
Я поблагодарил его и церемонно пожелал доброй ночи.
Спал я неважно. Завывал ветер, падал снег, погас камин. Я беспокойно ворочался на подушке. Когда меня наконец сморил сон, странные видения стали донимать меня еще сильнее, чем бессонница. Зарю я встретил совершенно разбитый. Отыскав графа, я поведал ему о происшедшем.
– Как вы понимаете, – закончил я рассказ, – из-за переданной мне записки я обязан без промедления вернуться в Англию.
Еще раз поблагодарив его за гостеприимство, я запрыгнул на того же жеребца, на котором приехал в замок, и, сопровождаемый конюхом, получившим указание помочь мне найти дорогу, медленно потащился сквозь метель и ураган вниз, в тихую гавань Аяччо. На следующий день я возвратился в Англию.