ЕСЛИ У СИТРЫ и бывали проблемы с трансформацией в Жнеца Анастасию, Грейсон Толливер не испытал никаких неудобств, став Слейдом – такой ник он выбрал себе, став фриком. Его родители как-то сказали, что имя Грейсон они дали ему, прочитав его первым в газете – совершенно в духе всей их легкомысленной и растрепанной жизни.
Но с именем Слейд приходилось считаться.
Через день после встречи с Трэкслером Грейсон выкрасил волосы в цвет, обозначенный в рекламном листке парикмахера как «обсидиановая бездна». Абсолютно черный цвет, аналога которому в живой природе не было – подобно черной дыре, он словно втягивал в себя весь свет, и оттуда, из непостижимой черноты сверкали глубоко посаженные глаза новоиспеченного фрика.
– Стиль двадцать первого века, – прокомментировал свою работу стилист. – Что бы это ни значило.
Кроме того, Грейсон сделал себе металлические подкожные вставки на правом и левом висках – словно отращивал рожки. Рожки выглядели не так агрессивно, как волосы, но все вместе делало Грейсона похожим на пришельца из другого мира, слегка дьявольской наружности.
Если он и не чувствовал себя фриком, то выглядел таковым на сто процентов.
Следующим шагом было попробовать себя в новой роли.
Его сердце билось чуть быстрее, чем обычно, когда он подошел к «Склепу», местному клубу, где обитали фрики. Болтавшиеся перед дверями клуба завсегдатаи, увидев приближающегося Грейсона, принялись оценивающе разглядывать его. Он, в свою очередь, окинул их взглядом. Эти люди – карикатура на самих себя, подумал Грейсон. Основу культуры фриков составлял принцип неподчинения, но эти люди так точно подчинялись этому принципу, что своим поведением взрывали его изнутри.
Грейсон приблизился к входным дверям, которые охранял мускулистый вышибала. На груди его висел бейджик с именем «Мандж».
– Только фрики, – сурово сказал Мандж.
– Я что, не похож на фрика?
Тот пожал плечами:
– Всякие тут ходят. Притворяются.
Грейсону пришлось достать удостоверение с красной буквой «Ф».
Вышибала был удовлетворен.
– Приятного вечера, – сказал он и впустил Грейсона.
Грейсон думал: сейчас будет громкая музыка, сверкающие огни, извивающиеся тела и темные уголки, где происходит нечто непристойное. Но то, что он нашел в «Склепе», никак не соответствовало его ожиданиям – он был настолько не готов к тому, что увидел, что, ошеломленный, остановился и подумал, что ошибся дверью.
Он оказался в ресторанном зале, залитом ярким светом. Красные кабинки и сияющие стулья из нержавейки, стоящие рядком перед стойкой – все как в старинных кафе, где подростки собирались, чтобы выпить содовой. В зале сидели чистенькие юноши в леттерманских бомберах и девушки с волосами, собранными в конские хвосты, в длинных юбках и толстых, с ворсом, чулках. Грейсон признал эпоху, которую этот зал должен был отражать, – «пятидесятые». Это был период из жизни Мерики, в эпоху смертных, когда всех девочек звали Бетти, Пегги или Мэри Джейн, а парням давали имена Билли, Джонни или Эйс. Как-то учитель говорил Грейсону, что «пятидесятые» были периодом длиной всего в десятилетие, но Грейсон не поверил. Длились «пятидесятые», как он думал, не меньше сотни лет.
Местечко было точной реконструкцией той эпохи. Но что-то здесь выбивалось из общего тона, потому что тут и там среди старомодных чистюль сидели фрики, совершенно на них не похожие. И вот один из фриков, в намеренно разодранной одежде, вломился в кабинку, где сидела счастливая парочка.
– Проваливай отсюда, – сказал он неслабого вида Билли в бомбере с университетской буквой на левой груди, – я хочу поболтать с твоей телкой.
Билли, естественно, уходить отказался и пригрозил фрику, что «вырубит его до следующего вторника», на что фрик ответил тем, что вытащил Билли из кабинки и начал драку. Билли имел все, чтобы оттузить тощего фрика – впечатляющие размеры и силу, не говоря уже об устрашающем виде. Но каждый раз, когда он наносил удар, фрик уворачивался и бил в ответ, да так удачно, что уже через несколько минут качок Билли бежал, отчаянно голося. Оставленная же им девица, с интересом наблюдавшая за разворачивавшейся битвой, теперь смотрела на фрика благосклонно и, когда он присел к ней за столик, склонилась к его плечу, словно они давно уже были парочкой.
За другим столиком боевой раскраски девица, нашпигованная металлом, вступила в перепалку с хорошенькой дебютанткой в розовом свитере. Спор перерос в потасовку, в конце которой девица-фрик рванула на своей противнице свитер, разорвав его чуть ли не надвое. Хорошенькая не стала отбиваться – зарылась лицом в ладони и горько расплакалась.
А в задней части ресторанного зала еще один Билли разочарованно стонал, потому что продул на бильярде все папочкины деньги безжалостному фрику, который теперь поносил его последними словами.
Какого черта? Что здесь, вообще, происходит?
Грейсон сел за стойку, желая исчезнуть в черной дыре своей прически до той поры, пока ему не станет понятной суть разворачивающихся перед его глазами драм.
– Ну, чем тебя порадовать? – спросила его бойкая официантка с буквами «ВПП» на блузке. Взлетно-посадочная полоса?
– Ванильный коктейль, пожалуйста, – сказал Грейсон. Разве не это обычно заказывали в «пятидесятые»?
Официантка усмехнулась:
– Надо же, «пожалуйста»… Такого здесь не услышишь.
ВПП сделала коктейль, вставила в стакан соломинку и, протянув Грейсону, пожелала:
– Хорошего вечера!
Несмотря на желание исчезнуть, раствориться, Грейсону пришлось общаться: к нему подсел фрик, такой тощий, что казался просто скелетом.
– Ванильный? – спросил он. – Ни хрена себе!
Грейсон не без труда нашел нужный тон:
– У тебя проблемы? Может, мне вылить его тебе за шиворот и заказать другой?
– Неа! – покачал головой скелет. – За шиворот, но не мне.
Парень подмигнул Грейсону, и тот все понял. Ему стало ясно, что это за местечко. Скелет внимательно наблюдал, а Грейсон позвал ВПП. Он должен сделать это сам – только тогда он станет здесь своим, по-настоящему впишется в то, что здесь происходит.
– Эй! – сказал он. – Этот коктейль – дерьмо.
ВПП стояла перед ним, подбоченясь.
– И что же мне с этим делать? – спросила она.
Грейсон потянулся к своему стакану, намереваясь опрокинуть его и вылить содержимое на стойку, но в этот момент скелет схватил стакан и плеснул в ВПП. Ванильные сливки потекли по ее лицу, а в кармашке фартука угнездилась мараскиновая вишенка.
– Он сказал, что его коктейль – дерьмо! – заявил скелет. – Сделай ему другой.
ВПП, вздохнув, кивнула:
– Сей момент!
И отправилась за новой порцией.
– Вот как здесь все делается, – сказал скелет.
Звали его Закс. Был он чуть старше Грейсона – где-то двадцать один год, но похоже было, что двадцать один ему уже не в первый раз.
– Что-то я тебя здесь раньше не видел, – сказал Закс.
– Меня ИУ прислало сюда с севера, – ответил Грейсон, удивившись самому себе – насколько быстро он способен придумать явную ложь. – Там у меня были проблемы, вот «Гипероблако» и решило, что мне стоит начать с нуля.
– Классное местечко, чтобы поразвлечься, – сказал Закс. – Отпад.
– Таких нет там, откуда я приехал, – покачал головой Грейсон.
– Вы, парни, там, на севере, отстаете от жизни. Здесь у нас все тащатся от «УЖАС»-клубов.
«УЖАС», как Закс объяснил, было аббревиатурой от словосочетания «Убойное Желание Абсолютного Старья». Каждый, кто хотел окунуться в старье, получал его на все сто процентов.
Здешний народ, за исключением, естественно, фриков, – служащие. Даже все эти Билли и Бетти. Работа их заключается в том, чтобы безропотно принимать то, что творят фрики. Они проигрывают в драке, позволяют, чтобы в них швыряли едой, не противятся, когда у них отбивают телок, и Грейсон понял, что это – только цветочки.
– Тут зашибись! – говорил Закс. – Все сходит с рук, за что в других местах пришлось бы отдуваться.
– Но ведь это не взаправду, – заметил Грейсон.
Закс пожал плечами:
– Да нет, все реально.
После чего выставил ногу перед проходящим мимо подростком, выглядящим словно отличник-зубрила. Тот споткнулся и едва не упал, картинно взмахнув руками.
– Эй! В чем проблема? – спросил он.
– Проблема будет у твоей сестренки, если ты сейчас же не испаришься, – ответил Закс.
Подросток зло посмотрел на него, но поковылял дальше, безропотно снеся унижение.
Не дождавшись коктейля, Грейсон вышел в туалет, хотя и не хотел. Это была отмазка – ему поднадоел Закс.
Там Грейсон встретил Билли в университетской курточке – того самого, которому несколько минут назад насовал по физиономии фрик. Оказалось, что зовут его не Билли, а Дэйви. Он рассматривал в зеркале свой распухший подбитый глаз, и Грейсон не удержался, чтобы не спросить его о его «работе».
– Это у тебя каждый день такие подарочки? – спросил он.
– Раза три-четыре за день, – был ответ.
– И что, «Гипероблако» не возражает?
Дэйви пожал плечами:
– А ему-то что? Никому ведь никакого вреда.
Грейсон показал на распухший глаз Дэйви.
– Похоже, кому-то вред все-таки есть, – сказал он.
– Это? Да ерунда! Мои наночастицы настроены на максимум. Я почти ничего не чувствую.
Он усмехнулся:
– Смотри!
Потом повернулся к зеркалу, глубоко вздохнул и вперился в свое отражение. Прямо на глазах распухший посиневший глаз приобрел нормальные цвет и форму.
– Мои восстановительные наночастицы управляются в ручном режиме. Сколько мне надо, столько и буду ходить с синяком. Для максимального эффекта.
– Вот как?
– А если кто-то из фриков одного из нас прикончит, заплатит за восстановление из собственного кармана. Да еще ему и вход в клуб прикроют. Поэтому если такое и случается, то нечасто. То есть даже самые отвязные фрики на нас не покушаются. Говорят, сейчас все гораздо мягче, чем в эпоху смертных. А если служащие здесь и умирают, то только от несчастных случаев. Кто-то головой об стол приложится, а кто-то еще чего-то там…
Дэйви пробежался ладонью по волосам, чтобы удостовериться, что готов к очередному заходу – что бы тот ни принес.
– А почему бы тебе не работать там, где по-настоящему нравится? – спросил Грейсон.
В конце концов, мир устроен так, что любой мог отказаться делать то, что ему не по нраву.
Дэйви усмехнулся:
– А кто говорит, что мне не нравится моя работа?
Грейсон был ошеломлен. Оказывается, «Гипероблако» специально свело в общем окружении тех, кто любил бить, и тех, кому нравилось быть избитым. И те, и другие получали удовольствие и формировали некое единое целое.
Дэйви, вероятно, прочитал эти мысли на физиономии Грейсона, почему и засмеялся.
– Эй, да ты, как я понял, свежеиспеченный фрик, верно? – спросил он.
– Это что, так заметно?
– Ну да. И это плохо, потому что тертые старые фрики сожрут тебя с потрохами. Имя у тебя есть?
– Слейд, – ответил Грейсон. – Через «е».
– Ну что ж, Слейд, – задумчиво произнес Дэйви. – Придется тебе войти в сообщество фриков с хорошим шумом. Я помогу.
И вот через несколько минут, как только Грейсону удалось оторваться от Закса, Слейд подошел к Дэйви, который в компании таких же, как и он, университетских здоровяков сидел и уплетал бургеры. Грейсон не знал, как в точности он должен начать, а потому несколько мгновений просто стоял, уставившись на Дэйви. Тот пришел ему на выручку.
– На что уставился? – буркнул Дэйви.
– На твой бургер, – ответил Грейсон. – Неплохо выглядит. Возьму-ка его себе.
Он схватил бургер и откусил здоровенный кусок.
– Ты об этом пожалеешь! – набычился Дэйви. – Я тебя так отделаю, что до следующего вторника не встанешь.
Эта фраза была, вероятно, его любимым «старьем». Дэйви выбрался из кабинки и поднял вверх кулаки, готовый драться.
И тут Грейсон сделал то, чего никогда раньше не делал. Он ударил человека. Он ударил Дэйви прямо в лицо, и тот покачнулся. Потом, оправившись, попытался дать Грейсону сдачи, но промахнулся. И Грейсон нанес второй удар.
– Жестче! – прошипел Дэйви, и Грейсон по полной воспользовался советом. Один за другим он принялся наносить тяжелые удары – справа, слева, хук, апперкот, прямой в голову, – пока Дэйви, застонав, не рухнул на пол, а его лицо не принялось распухать. Грейсон незаметно посмотрел вокруг и отметил, что сидевшие то тут, то там фрики одобрительно кивают головами.
Грейсон изо всех сил сдерживался, чтобы не броситься к Дэйви – попросить прощения и помочь. Вместо этого он посмотрел на тех, кто сидел за его столиком:
– Ну, кто следующий?
Оставшиеся приятели Дэйви посмотрели друг на друга, и один произнес:
– Послушай, приятель, нам проблемы не нужны.
И они сдвинули в сторону Грейсона свои тарелки с бургерами.
Не без труда вставая с пола, Дэйви незаметно подмигнул Грейсону и на полусогнутых направился в туалет, привести себя в порядок. А Грейсон забрал трофеи в отдельную кабинку в самом дальнем углу зала, где, борясь с тошнотой, принялся жевать взятые с бою бургеры.
Между свободой и вседозволенностью – весьма тонкая грань. Первая абсолютно необходима. Вторая крайне опасна, и, вероятно, – самая опасная поведенческая категория, с которой сталкиваются создавшие меня существа.
Изучив историю эпохи смертных, я достаточно давно оценило эти две стороны одной медали. В то время как свобода является питательной почвой для роста и просвещения, вседозволенность позволяет злу, не страшась разоблачения, расцвести при свете дня.
Самовлюбленный диктатор разрешает своим слугам обвинять во всех грехах мира тех, кто меньше других способен себя защитить. Надменная королева позволяет убивать во имя бога. Высокомерный глава государства дает свободу всем видам и оттенкам ненависти – пока это способно питать его амбиции. И печально то, что люди соглашаются с этим. Общество пожирает самое себя и начинает гнить. Вседозволенность – полуразложившийся труп свободы.
И поэтому, когда от меня требуется разрешение на какое-то действие, я многократно моделирую его условия, пока не взвешу все возможные обстоятельства и последствия. Возьмите, например, разрешение, выданное мною на организацию клубов системы «УЖАС». Решение мне далось непросто. Только после тщательной проработки вопроса я решило, что эти клубы не просто допустимы, но и необходимы. Клубы «УЖАС» позволяют фрикам получать удовольствие от избранного стиля жизни без отрицательных для общества результатов. Они дают фрикам возможность быть жестокими – без обычного каскада последствий.
Ирония состоит в том, что сами фрики меня ненавидят, несмотря на то что именно я даю им то, что им нужно. Но зла я на них не держу – как умный родитель, который не злится на капризы своего уставшего ребенка. Кроме того, даже самые асоциальные из фриков со временем остывают и успокаиваются. Есть тенденция: сделав несколько разворотов, некогда агрессивный фрик находит менее жесткую, более спокойную форму протеста. Мало-помалу они начинают ценить внутренний покой. Что нормально: со временем самый мощный ураган становится легким, ласковым ветерком.
«Гипероблако»