Мистер О’Рейли прибыл, чтобы лично сервировать для них стол в последний раз и попрощаться с присяжными, которых считал теперь своими друзьями. Вместе с тремя своими помощниками он обслуживал их, как королевских особ.
Ужин закончился в половине седьмого, и жюри настроилось поскорее разойтись по домам. Они согласились прежде всего проголосовать по вопросу об ответственности табачных компаний. Николас сформулировал вопрос в строгих юридических терминах:
– Считаете ли вы необходимым признать, что компания «Пинекс» несет ответственность за смерть Джекоба Вуда?
Рикки Коулмен, Милли Дапри, Лорин Дьюк и Энджел Уиз безоговорочно ответили «да», Лонни Шейвер, Филип Сейвелл и миссис Глэдис Кард без колебаний сказали «нет». Остальные пока не приняли окончательного решения. Пуделиха колебалась, но склонялась к отрицательному ответу, Джерри проявил неожиданную нерешительность, но скорее всего тоже был настроен сказать «нет». Шайн Ройс, новый член жюри, за весь день не произнес и трех слов, он просто держал нос по ветру и готовился вскочить в машину победителя, как только этот победитель определится. Хенри Ву заявил, что еще не решил, но на самом деле ждал, что скажет Николас, а тот ждал, пока выскажутся все остальные. Его огорчало то, что жюри разделилось.
– Думаю, пора и вам высказаться, – обратился к Николасу Лонни, которому не терпелось вступить в поединок.
– Да, скажите нам свое мнение, – подхватила Рикки, тоже готовая к борьбе. Все взоры устремились на председателя.
– Хорошо, – сказал тот, и в комнате воцарилась полная тишина. Долгие годы Николас и Марли вынашивали свой план ради этой минуты. Сейчас он тщательно подбирал слова, хотя мысленно произносил свою речь тысячи раз.
– Я уверен, что сигареты вредны и способны убить человека, они ежегодно уносят жизни сотен тысяч людей. Производители начиняют их никотином сверх всякой меры, отлично зная, что никотин вызывает привыкание организма. Если бы табачные компании пожелали, они могли бы сделать свою продукцию намного безопасней, но тогда снизились бы их прибыли. Я считаю, что сигареты убили Джекоба Вуда, и думаю, никто с этим не станет спорить. Я не сомневаюсь, что табачные компании лгут, мошенничают, придумывают отговорки и делают все возможное, чтобы приучить к курению детей. Это банда бессовестных сукиных детей, и мы должны их проучить.
– Согласен, – немедленно вставил Хенри Ву.
Рикки и Милли чуть не захлопали в ладоши.
– Вы хотите заставить их возместить моральный ущерб? – недоверчиво спросил Джерри.
– Обвинительный приговор, Джерри, не возымеет никакого эффекта, если не будет суровым. Если мы присудим им лишь возмещение материального ущерба, это будет означать, что у нас не хватило мужества наказать табакопроизводителей за их корпоративное преступление.
– Мы должны заставить их попотеть, – подхватил Шайн Ройс. Ему хотелось казаться умным. Теперь он знал победителя гонок.
Лонни, не веря своим глазам, посмотрел на Шайна и Ву и быстро сосчитал в уме: семеро за обвинительный приговор, трое – за оправдательный, Джерри и Пуделиха оседлали забор, но не знали пока, в какую сторону спрыгнуть. И тут миссис Глэдис Кард нарушила соотношение, заявив:
– Мне претит голосовать за табачную компанию, но в то же время я не понимаю, почему мы должны присудить столько денег Селесте Вуд.
– А сколько вы намерены ей присудить? – спросил Николас.
Она заволновалась и смутилась:
– Не знаю. Я бы проголосовала за некоторую сумму, но… нет, не знаю.
– А какую сумму вы считаете правильной? – обратилась к председателю Рикки. Все замерли. Никто не шелохнулся и не произнес ни звука в наступившей паузе.
– Миллиард, – совершенно невозмутимо произнес Николас. Было впечатление, что посреди стола разорвалась бомба. У всех отвисли челюсти и остекленели глаза.
Прежде чем кто-нибудь пришел в себя, Николас пояснил:
– Если мы серьезно хотим сделать предупреждение табачным компаниям, мы должны их привести в шоковое состояние. Наш приговор станет вехой. Отныне и впредь он будет считаться тем рубежом, на котором американская общественность, действуя через свою судебную систему, решительно встала против табачной индустрии, бескомпромиссно заявив: «Хватит – это значит хватит!»
– Вы, наверное, сошли с ума, – с трудом выговорил Лонни, и в этот момент ему показалось, что он сам повредился в рассудке.
– Значит, вы хотите стать знаменитым, – саркастически заметил Джерри.
– Не я. Знаменитым должен стать вердикт. Уже через неделю никто и не вспомнит наших имен, но вердикт будут помнить все. Если мы решили сделать то, что задумали, давайте сделаем это как следует.
– Мне это нравится, – подхватил Шайн Ройс. Мысль о том, что можно распоряжаться такими деньгами, вскружила ему голову. Шайн был единственным из присутствующих, готовым провести в мотеле еще одну ночь, чтобы лишний раз хорошо поесть и получить лишние пятнадцать долларов.
– Скажите нам, а что будет потом? – спросила все еще не пришедшая в себя от потрясения Милли.
– Будет подана апелляция, и через какое-то время, года через два, банда старых козлов в черных мантиях урежет сумму. Они снизят ее до некоторой разумной планки. Скажут, что наше зарвавшееся жюри вынесло запредельный приговор, и докажут это. Система почти всегда срабатывает.
– Так зачем же нам затевать все это? – спросила Лорин.
– Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Мы развяжем кампанию за признание табачных предприятий виновными в гибели многих людей. Вспомните: до сих пор они не проиграли ни одного процесса и считают себя непобедимыми. Мы докажем обратное и сделаем это так, что другие истцы перестанут бояться судиться с табачными компаниями.
– Стало быть, вы хотите обанкротить табакопроизводителей? – спросил Лонни.
– Их судьба меня не волнует. «Пинекс» стоит один и две десятых миллиарда, и почти весь свой доход он получил за счет людей, которые потребляют его продукцию, но мечтают от нее освободиться. Да, я считаю, что без «Пинекса» мир стал бы чище. Кому придет в голову оплакивать кончину этого монстра?
– Может быть, людям, которые в нем работают? – напомнил Лонни.
– Разумное замечание. Но все же я больше сочувствую тем тысячам курильщиков, которых «Пинекс» поймал в свой капкан.
– И сколько апелляционный суд присудит Селесте Вуд? – поинтересовалась миссис Глэдис Кард. Ей не давала покоя мысль о том, что ее соседка – не важно, что миссис Кард не была с ней знакома лично, – может стать богачкой. Конечно, она потеряла мужа, но мистер Кард тоже страдает раком простаты, и это никого не тревожит.
– Понятия не имею, – ответил Николас. – И не об этом мы должны думать. Это дело будущего, и решать его будет другое жюри – существуют официальные инструкции, регламентирующие снижение завышенных по приговорам сумм.
– Миллиард долларов, – повторила Лорин тихо, однако так, что все услышали. Это было так же легко произнести, как «миллион долларов». Уставившись в стол, большинство присяжных повторяли про себя: «Миллиард».
Николас в который уж раз похвалил себя за то, что вовремя избавился от Эрреры. В такой момент, когда на кону стоял миллиард долларов, Эррера поднял бы страшную бучу и, вероятно, испортил бы все дело. Но сейчас в комнате стояла тишина. Лонни остался единственным сторонником защиты и в настоящее время лихорадочно подсчитывал в уме голоса.
Хорошо также, что отсутствовал Херман, это, может быть, было даже важнее, чем отсутствие Эрреры, потому что к нему многие прислушались бы. Он был разумен, расчетлив, не привык действовать под воздействием эмоций и, разумеется, не склонен к тому, чтобы принимать вызывающие решения.
Но их обоих здесь не было.
Николас увел разговор от окончательно так и не решенной ими проблемы ответственности как таковой и ловко переключил всеобщее внимание на следствие – на вопрос о сумме возмещения. Однако никто, кроме него, этого не понял. Миллиард поразил воображение присяжных и заставил думать о деньгах, а не о том, действительно ли компания виновна в смерти Вуда.
И Николас был твердо намерен не дать им отвлечься от денег.
– Это лишь предупреждение, – сказал Николас. – Но важно, чтобы табачные короли испугались.
Он быстро подмигнул вошедшему как раз на этой реплике Джерри.
– На такую большую сумму я не могу согласиться, – подхватил тот с привычной интонацией торговца автомобилями, и это сработало. – Это… это, знаете ли, чересчур. Я, конечно, согласен, что надо потребовать возмещения, но, черт возьми, такая сумма – чистое безумие.
– Ничего не чересчур, – возразил Николас. – У компании на счету восемьсот миллионов долларов. Но она же – что твой монетный двор. Все табачные компании фактически печатают собственные деньги.
Итак, Джерри стал восьмым. Забившись в угол, Лонни грыз ногти.
Девятой оказалась Пуделиха.
– Нет, это все-таки чересчур, и я на это не пойду, – сказала она. – Может, на меньшее я и соглашусь, но на миллиард – нет.
– Ну так сколько? – спросила Рикки.
Пятьсот миллионов? Сто миллионов? Они и цифры-то такие не могли выговорить.
– Не знаю, – сказала наконец Сильвия. – А вы как думаете?
– Мне нравится идея заставить этих ребят повисеть в петле, – ответила Рикки. – Мы должны напугать их, и не надо робеть.
– Значит, миллиард? – спросила Сильвия.
– Да, я могу за это проголосовать.
– Я тоже, – с готовностью подхватил Шайн, чувствуя себя состоятельным человеком уже потому, что принимал участие в обсуждении подобных сумм.
Наступила долгая пауза, в тишине слышалось лишь, как Лонни грызет ногти.
Наконец Николас сказал:
– Кто не готов голосовать за то, чтобы вообще возмещать какой бы то ни было ущерб?
Сейвелл поднял руку, Лонни проигнорировал вопрос, ему и не требовалось отвечать на него.
– Десять против двух, – доложил Николас и записал цифры. – Таким образом, жюри решило вопрос об ответственности как таковой. Переходим к вопросу о размере возмещения. Согласны ли десять человек, проголосовавших за, с тем, что материальные потери, связанные со смертью Вуда, составляют два миллиона долларов?
Сейвелл отбросил стул, на котором сидел, и вышел из комнаты. Лонни налил себе чашку кофе и сел у окна спиной ко всем, но прислушивался к каждому слову.
«Два миллиона» – по сравнению с тем, что обсуждалось только что, это звучало так, словно речь шла о разменной мелочи. Все десятеро согласились. Николас вписал решение в бланк протокола, утвержденный судьей Харкином.
– Согласны ли все десять присяжных, что моральный ущерб в принципе должен быть возмещен, независимо от конкретной суммы? – Он медленно обошел стол, получив от каждого ответ «да». Миссис Глэдис Кард колебалась. Она могла изменить свое мнение, но это уже не важно. Требовалось лишь девять голосов.
– Хорошо. Теперь перейдем к размеру возмещения. Есть идеи?
– У меня есть, – сказал Джерри. – Пусть каждый напишет на бумажке свое предложение, свернет бумажку так, чтобы никто не узнал, какую сумму он предлагает, а потом мы сложим все вместе и поделим на десять. Таким образом получим среднюю цифру.
– Она будет обязательной? – спросил Николас.
– Нет. Но это позволит нам понять, из чего исходить.
Идея тайного голосования оказалась привлекательной, и все быстро написали на клочках бумаги свои цифры.
Николас, медленно разворачивая бумажку за бумажкой, называл цифры Милли, а та их записывала. Миллиард, миллион, пятьдесят миллионов, десять миллионов, миллиард, миллион, пять миллионов, пятьсот миллионов, миллиард, два миллиона.
Милли произвела подсчеты.
– Общая сумма составляет три миллиарда пятьсот шестьдесят девять миллионов. Делим на десять, получаем среднюю цифру – триста пятьдесят шесть миллионов девятьсот тысяч, – сообщила она.
Еще несколько секунд она возилась с нулями. Лонни вскочил и подошел к столу.
– Вы все сошли с ума, – сказал он достаточно громко, чтобы быть услышанным, и, хлопнув дверью, вышел.
– Нет, я не могу! – воскликнула явно потрясенная миссис Глэдис Кард. – Я живу на пенсию, понимаете? Это хорошая пенсия, но осознать такие цифры мне не под силу.
– Это реальные цифры, – заметил Николас. – На счету у компании восемьсот миллионов, а в акциях – более миллиарда. Расходы на медицинское обслуживание, непосредственно связанное с лечением курильщиков, составили в прошлом году по стране шесть миллиардов, и эта цифра растет год от года. Прибыль четырех крупнейших табачных компаний за прошлый год равна почти шестнадцати миллиардам. И эта цифра тоже имеет тенденцию к росту. Вы полагаете, что наш приговор чрезмерен? Что ж, эти ребята лишь посмеются над каким-нибудь пятимиллионным вердиктом. Они и пальцем не пошевельнут, чтобы что-нибудь изменить, будут делать все, как прежде. Так же подлавливать своей рекламой детей. Так же лгать конгрессу. Все останется по-старому, если мы их не остановим.
Рикки, опершись на локти, наклонилась вперед и через стол посмотрела на миссис Кард.
– Если вы не можете, тогда выйдите и присоединитесь к тем двоим.
– Не надо меня поддевать.
– Я вас не поддеваю. Такое решение требует мужества, понимаете? Николас прав. Если мы не дадим им пощечину и не поставим на колени, ничего не изменится. Это люди без совести.
Миссис Глэдис Кард нервничала и тряслась, казалось, она вот-вот упадет в обморок.
– Прошу прощения. Я хотела бы помочь, но просто не могу.
– Все в порядке, миссис Кард, – попытался успокоить ее Николас. Бедная дама обезумела и нуждалась в дружеской поддержке. Все будет в порядке, если удастся сохранить девять голосов. Нельзя расслабляться, он не может позволить себе потерять ни одного голоса.
Наступила тишина, все ждали, присоединится ли к ним миссис Кард или отколется. Она глубоко вздохнула, подняла голову и нашла силы взять себя в руки.
– Можно мне задать вопрос? – спросила Энджел, глядя на Николаса, словно теперь он был единственным источником мудрости.
– Разумеется, – ответил тот, пожимая плечами.
– Что произойдет с табачными компаниями, если мы вынесем тот суровый вердикт, о котором говорили?
– С юридической, экономической или политической точек зрения?
– Со всех.
Он ненадолго задумался и с готовностью ответил:
– Для начала в их рядах начнется паника. Пойдут круги. Исполнительная власть этих компаний забеспокоится: что последует дальше? Они залягут на дно и станут ждать, обрушатся ли на них новые иски. Им придется пересмотреть свою рекламную политику. Они не обанкротятся, по крайней мере в ближайшем будущем, потому что у них слишком много денег, даже обратятся в конгресс с требованием принять специальные законы, но, полагаю, Вашингтон будет становиться все менее и менее благосклонным к ним. Короче, Энджел, эта отрасль индустрии уже никогда не станет снова такой, какой была до сих пор, если мы сделаем то, что должны сделать.
– Будем надеяться, что когда-нибудь сигареты запретят вовсе, – добавила Рикки.
– Или так, или компании ослабеют в финансовом плане настолько, что не смогут поддерживать производство, – заключил Николас.
– А что будет с нами? – спросила Энджел. – Я имею в виду, не грозит ли нам опасность? Вы ведь сказали, что эти люди следили за нами еще до начала процесса.
– Нет, мы будем в безопасности, – успокоил ее Николас. – Они ничего не могут нам сделать. Как я уже говорил, через неделю они и имен-то наших не вспомнят. Но приговор будут помнить все.
Филип Сейвелл вернулся и сел на место.
– Ну, Робин Гуды, что решили? – спросил он.
Николас пропустил его издевку мимо ушей.
– Итак, если мы хотим сегодня уйти домой, нужно определить сумму возмещения ущерба, – сказал он.
– Я думала, мы уже решили, – удивилась Рикки.
– У нас есть хотя бы девять голосов? – спросил председатель.
– Можно ли поинтересоваться, за какую сумму они должны будут проголосовать? – насмешливо спросил Сейвелл.
– Триста пятьдесят миллионов с небольшим, – ответила Рикки.
– Ах вот оно что! Старая теория перераспределения собственности. Странно, ребята, вы не похожи на кружок марксистов.
– Есть идея, – сказал Джерри. – Давайте округлим сумму до четырехсот миллионов, это как раз половина их наличности. Глядишь, не разорятся – придется, правда, подтянуть потуже пояса, добавить никотинчику в сигаретки, поймать в сети еще немного ребятишек, и – оп-ля! – через пару лет они вернут все свои денежки.
– Так здесь происходит аукцион? – спросил Сейвелл, никто ему не ответил.
– Давайте так и сделаем, – согласилась Рикки.
– Посчитаем голоса, – предложил Николас, и девять рук поднялись вверх. Он персонально опросил каждого из восьмерых, согласен ли тот с вердиктом, требующим возмещения материального ущерба в размере двух миллионов долларов и морального – в размере четырехсот миллионов, и занес имена в протокол. Все сказали «да». Он заполнил остальные графы и попросил каждого расписаться.
После долгого отсутствия вернулся Лонни.
Николас обратился к нему:
– Мы вынесли вердикт, Лонни.
– Что вы говорите? Какая неожиданность! И сколько же отвалили?
– Четыреста два миллиона, – сказал Сейвелл. – Плюс-минус несколько миллионов.
Лонни перевел взгляд с Сейвелла на Николаса.
– Шутите? – произнес он едва слышно.
– Ничуть, – подтвердил Николас. – Это правда. И у нас девять голосов. Хотите присоединиться?
– Идите вы к черту!
– Невероятно, правда? – сказал Сейвелл. – И представляете себе, мы все станем знаменитыми.
– Это неслыханно, – простонал Лонни, прислонясь к стене.
– Вовсе нет, – возразил Николас. – Несколько лет назад «Тексако» присудили штраф в десять миллиардов.
– Значит, это торговая сделка? – сказал Лонни.
– Нет, – вставая, ответил Николас. – Это справедливость. – Он подошел к двери, открыл ее и попросил Лу Дэлл сообщить судье Харкину, что жюри готово.
Пока они ждали, Лонни зажал Николаса в угол и шепотом спросил:
– Можно ли сделать так, чтобы было ясно, что я в этом не участвовал? – Он был не столько обескуражен, сколько зол.
– Конечно, не волнуйтесь. Судья будет спрашивать каждого в отдельности. Когда очередь дойдет до вас, сделайте так, чтобы весь мир узнал, что вы к этому не причастны.
– Благодарю.