– Мы должны прорываться нынче же ночью, – сказал Леру, глядя через пламя костра на сидящего напротив Зицманна.
– Нет, – тихо отозвался старик, не глядя на него.
– Почему? – строго спросил Леру.
– Мы вполне можем удержать эти холмы. Они нас отсюда не выкурят.
– Ja! Мы можем продержаться завтра, два дня, максимум неделю, но потом нам конец. От одних пушек мы потеряли сегодня пятьдесят человек.
– А они – несколько сотен. Господь поразил их, и они погибли.
Зицманн поднял наконец на него глаза, и голос его окреп.
– Мы будем стоять здесь, уповая на милосердие Господа.
Среди тех, кто слушал, прошел одобрительный гул.
– Минхеер… – начал Леру.
Он на секунду прикрыл глаза и прижал к ним пальцы, чтобы унять страшную боль. Его мутило – надышался вредных газов после разрывов, к тому же он страшно устал. Да, и для него было бы легче оставаться на месте. В этом нет никакого бесчестья, ведь они дрались, как никто еще никогда не дрался. Еще два дня – и все кончится, а мертвые сраму не имут. Он отнял руки от лица.
– Минхеер, если мы не прорвемся нынче же ночью, то никогда уже не прорвемся. К завтрашнему дню у нас не останется сил.
Он замолчал, нужные слова не сразу приходили в голову и казались уродцами – мозг притупился от вредного дыма и оглушительных взрывов. Он посмотрел на свои руки: на запястьях гноились ранки. Позора не будет. Они примут последний бой, и потом все кончится.
– Дело даже не в позоре, – пробормотал он.
Потом встал, и все молча смотрели на него, потому что он собирался говорить. Ян Пауль умоляюще протянул руки вперед, к товарищам по оружию, и пламя костра осветило его лицо снизу, оставив глаза в тени; они казались темными провалами, словно пустые глазницы в черепе. Он стоял, и лохмотья одежды свободно болтались на его костлявом, истощенном теле.
– Братья… – начал он.
Но нужные слова все не приходили. В душе не было ничего, кроме потребности не сдаваться, продолжать бороться. Он опустил руки.
– Я ухожу, – просто сказал он. – Когда луна зайдет за горизонт, меня здесь уже не будет.
И он пошел прочь от костра. Один за другим бойцы вставали и следовали за ним, все из его отряда.
Шестеро человек, собравшись в кружок, сидели на корточках и смотрели на луну: край ночного светила уже коснулся вершины холма. Позади ждали оседланные лошади, из футляров торчали приклады винтовок. Возле каждой из шестисот лошадей, завернувшись в одеяло и пытаясь хоть немного поспать, лежал боец, полностью экипированный в дорогу. Лошади переступали ногами и беспокойно двигались, но в ночной тиши не раздавалось ни звяканья, ни топота – все было тщательно обмотано тряпками.
– Давайте повторим еще раз, чтобы каждый знал, что он должен делать, – сказал Леру, оглядывая всех, кто сидел с ним. – Я поеду первый с сотней бойцов, мы отправимся вдоль реки на восток. Теперь ты, Хендрик, какой у тебя маршрут?
– На юг, через порядки кавалерии, пока не рассветет, потом сделаю крюк и двинусь в сторону гор.
Леру кивнул.
– А ты? – спросил он следующего.
– На запад по берегу реки.
– Ja, а ты?
Он опросил всех по очереди.
– Место встречи – старый лагерь у холма Инхлозана, – сказал он, когда все отчитались. – Все согласны?
И они стали ждать, глядя на луну и слушая вопли шакалов, дерущихся за разбросанные по всей равнине трупы английских солдат. Потом луна скрылась за холмами, и Леру встал, разминая кости.
– Totsiens, kerels[90], – сказал он. – Пожелаем друг другу удачи.
Взяв поводья своей лошади, он повел ее к Ваалю, и сотня его товарищей с лошадьми молча последовала за ним.
Когда они проходили мимо фургона, стоящего на берегу Падды, старый Зицманн уже поджидал их, держа на поводу вьючного мула.
– Идете? – спросил он.
– Ja, минхеер. Мы должны уйти.
– Да пребудет с вами Господь.
Зицманн протянул ему руку, и они обменялись рукопожатием.
– Возьмите с собой этого мула. В сумках деньги. Нам они здесь уже не понадобятся.
– Спасибо, минхеер, – сказал Леру и махнул одному из своих, чтобы тот взял мула. – Удачи вам.
– Удачи, генерал.
В первый раз Зицманн назвал Яна Пауля генералом.
Леру спустился к внешней границе своей обороны и вышел в открытый вельд, где ждали британцы.
С первыми, еще тусклыми, проблесками рассвета в ночном небе порядки британцев остались позади, путь впереди был свободен. Хотя дважды в течение этой ночи вспышки отчаянной винтовочной перестрелки в темноте за спиной говорили о том, что не всем прорывающимся группам бойцов так повезло.
Шон с Саулом стояли возле маленькой двуколки. Мбежане принес им кофе.
– Ну и холодина, черт побери, уши отваливаются. – Шон взял свою чашку в обе ладони и с шумом стал прихлебывать.
– Не отвалятся, капюшон тебе на что? – отозвался Саул. – Вот двигаться надо больше, а то примерзнем к земле.
– Через часок рассветет, – сказал Шон. – Самое время сделать обход. Мбежане, гаси костер и приведи лошадь!
В колонне по два – двуколка замыкала строй, трясясь позади, – они начали обход внешнего контура патрулируемой ими территории. За последние четыре дня они проделывали это уже много раз, двигаясь взад и вперед по маршруту, который им определил Эйксон. Замерзшая трава хрустела и ломалась под копытами лошадей.
Пока следопыты из зулусов, как охотничьи собаки, рыскали впереди, а позади в своих шинелишках жались от холода бедные солдатики, Шон с Саулом снова начали свой бесконечный спор с того места, на котором закончили его вечером. Они уже зашли так далеко в будущее, что обсуждали возможность федерации с ответственным правительством, которое объединит все территории южнее реки Замбези.
– Как раз это уже десять лет и предлагает Родс, – заметил Саул.
– Не хочу иметь ничего общего с этим пронырой, – категорически заявил Шон. – Он навечно привяжет нас к Уайтхоллу, а значит, чем скорее мы избавимся от него и от Милнера[91], тем лучше, – таково мое мнение.
– Так ты хочешь избавиться от имперского правления? – спросил Саул.
– Конечно. Давайте скорее закончим войну и отошлем их обратно за море. Со своими делами мы сами управимся.
– Полковник, мне кажется, вы воюете не на той стороне, – заметил Саул.
Шон усмехнулся:
– Но серьезно, Саул…
Закончить он не успел. Из темноты выскочил Мбежане; зулус молчал, но, похоже, явился не просто так, и Шон остановил лошадь, чувствуя, как по рукам побежали мурашки.
– Что, Мбежане?
– Мабуну!
– Где? Сколько их?
Он слушал торопливые объяснения Мбежане, потом резко повернулся к вахмистру Экклсу, который тяжело дышал ему в затылок.
– Нам предстоит работенка, Экклс. Их около сотни, всего в миле впереди, идут прямо на нас.
Шон говорил сдавленным от волнения голосом. То же волнение заставляло усы на бесстрастном лице Экклса трепетать и подпрыгивать, словно крылья у бабочки.
– Развернуться в шеренгу, – приказал Шон. – Они в темноте притопают к нам прямо в лапы.
– Идут пешком, сэр?
– Нет. Как только появятся, встретим их огнем. Только, ради бога, не поднимайте шума.
Шон снова встал рядом с Саулом, а колонна по двое развернулась по обе стороны от них. Разговоры смолкли, слышались лишь цоканье копыт по каменистой почве, шуршание снимаемых тяжелых шинелей и негромкое звяканье затворов.
– Снова в бой, друзья, – прошептал Саул.
Шон не ответил. Он пытался побороть страх. Даже в этом рассветном холоде руки его были влажные. Он вытер их о штаны и достал из футляра винтовку.
– А как насчет пулеметов? – спросил Саул.
– Времени нет устанавливать, – хрипло ответил Шон. Прокашлялся и только потом продолжил: – Да они и не понадобятся, силы шесть к одному.
Он оглядел линию молчащих солдат. Темные фигуры на фоне травы, светлеющей в рассветной мгле. Он видел, что каждый из его бойцов пригнулся в седле вперед, у каждого на коленях лежит наготове винтовка. Напряжение в полумраке росло, – казалось, его можно потрогать руками. Даже лошади заразились им, переступая под всадниками, они нервно двигались из стороны в сторону, кивали от нетерпения. «Господи, – подумал Шон, – только бы ни одна не заржала».
Он напряженно всматривался в темноту. Казалось, страх его, помноженный на страх остальных ждущих, настолько сгустился в предутреннем воздухе, что буры обязательно должны его учуять.
В рассветном полумраке прямо перед ними, немного левее, проступило темное пятно. Несколько секунд Шон всматривался: оно слегка напоминало тень освещенного луной дерева в открытом вельде и при этом медленно двигалось.
– Ты уверен, что это буры? – шепотом спросил Саул.
Сомнение охватило и Шона, он даже испугался. И пока колебался, не зная, что делать, тень вытянулась к ним навстречу, и теперь уже слышался топот копыт.
Буры? Он отчаянно искал хоть какой-то знак, чтобы с чистой совестью атаковать противника. Буры или нет? Никакого знака, одна лишь тень, которая надвигается все ближе, слышны только негромкие звуки ее движения, только цокот и скрип в рассветной мгле.
Они уже совсем близко, не больше сотни ярдов, и все равно невозможно узнать, что за темная масса наплывает прямо на них.
– Шон… – прошептал Саул, но не закончил.
Почуяв чье-то приближение, вдруг нервно заржала его лошадь. От неожиданности какой-то солдат неподалеку испуганно охнул. И почти сразу же Шон получил знак, которого ждал.
– Wie’s daar? – послышался вопрос на гортанном африкаансе.
– В атаку! – заорал Шон и пришпорил коня.
Вся шеренга мгновенно рванулась на буров. Солдаты неслись вперед – грохотали копыта, звенели крики, и непрерывно трещали выстрелы, вспыхивающие вдоль всей линии атаки.
Стоило Шону помчаться на врага, как весь страх остался позади. Придерживая приклад винтовки под мышкой, Шон стрелял вслепую и кричал, сливая свой голос с воплями шести сотен солдат, ведя их за собой на буров.
Те не выдержали и дрогнули. Да и не могли не дрогнуть, сопротивление казалось безумием. Они развернули своих выдохшихся лошадей к югу.
– Сомкнуть ряды! – заорал Шон. – Всем ко мне!
Шеренга укоротилась и сжалась, солдаты сбились в плотную массу всадников и, продолжая вести огонь, помчались на буров. Те, охваченные диким отчаянием, бросились наутек.
Прямо на пути Шона попалась бьющаяся тяжелораненая лошадь, придавившая своей тяжестью всадника. Зажатый со всех сторон, уклониться он уже не мог.
– Давай, мальчик мой! – крикнул Шон и, помогая лошади коленями и руками, заставил ее сделать прыжок; она перелетела через препятствие, слегка споткнувшись при приземлении. И снова вперед в азартной погоне за врагом среди толкающихся и орущих товарищей.
– Догоняем! – кричал Саул. – На этот раз не уйдут!
Лошадь, скакавшая рядом с ним, попала копытом в ямку, кость ноги ее с треском сломалась, и она повалилась на землю, высоко подбросив всадника, который, сделав в воздухе несколько кувырков, грохнулся на землю. Ряды тут же сомкнулись, заполняя брешь, и погоня, не останавливаясь, помчалась по равнине дальше.
– Впереди холм! – крикнул Шон, увидев темные очертания на фоне рассветного неба. – Не дайте им доскакать до него!
Он вонзил шпоры в бока своей лошади.
– Не догоним! – крикнул Саул. – Они попрячутся в скалах!
– Черт возьми! – выругался Шон. – Вот зараза!
За последние несколько минут почти совсем рассвело. Утро в Африке наступает быстро: едва солнце покажется из-за горизонта, вскоре становится совсем светло. Шон уже ясно видел, что передние буры скрываются за скалами, спрыгивают с лошадей и ныряют с ними в укрытие.
– Скорее! – яростно кричал Шон. – Скорее!
Он с досадой смотрел, как ускользает из рук быстрая победа. С нижних склонов холма уже заговорили в ответ маузеры, и последние всадники противника спешивались и скрывались в скалах. Лишившиеся седоков лошади обезумели и с выпученными глазами, звеня пустыми стременами, бросились на бойцов Шона; те уворачивались, сталкиваясь друг с другом, и вся мощь неожиданной атаки рассеялась, сойдя на нет.
Оставшийся без хозяина мул с кожаной сумкой на спине карабкался между скалами все выше; тут его смертельно ранила шальная пуля, и он свалился в глубокую расселину. Но этого никто не заметил.
Лошадь под Шоном вдруг дернулась, и его выбросило из седла с такой силой, что ремешок стремени порвался, словно хлопчатобумажная нитка; взлетев, Шон жуткое мгновение висел в воздухе, а потом рухнул вниз, врезавшись в землю грудью, плечом и щекой.
Волна атаки разбилась о холм, завертелась круговоротом, и все смешалось. Шон смутно слышал стук копыт, бьющих в землю рядом с его головой, выстрелы маузеров и крики людей, которых достали пули.
– Спешиться! Преследовать их пешком! – услышал он голос Саула, и повелительный голос друга заставил Шона подняться.
С трудом оттолкнувшись руками от земли, он сел. Щека, с которой начисто содрало кожу, горела, словно на нее плеснули кипятком, из носа шла кровь, превращая землю, забившую рот, в песчаную пасту. Левая рука онемела до самого плеча, а еще он потерял винтовку.
Шон попытался сплюнуть забившую рот грязь, тупо глядя на царящий вокруг хаос и пытаясь разобраться, в чем дело. Потряс головой, стараясь выкинуть из мозгов вялость и безразличие, в то время как прицельный огонь маузеров почти в упор валил вокруг него людей.
– Спешиться! Спешиться!
Тревога в голосе Саула заставила Шона подняться. Ноги плохо держали его.
– На землю, обормоты! – подхватил он крик Саула. – На землю и шагом марш вслед за ними!
Какая-то лошадь чуть не сбила его с ног, и он закачался, но чудом удержал равновесие. Всадник соскочил с нее рядом с Шоном:
– Вы в порядке, полковник?
Он протянул руку, чтобы помочь Шону, но пуля ударила его в грудь ниже поднятой руки и убила на месте. Шон уставился на лежащее тело и почувствовал, что его сознание прояснилось.
– Сволочи! – прорычал он и схватил винтовку убитого. – Вперед! – заорал он. – За мной!
Шон повел их за собой на скалы из этого хаоса мертвых тел и раненых бьющихся лошадей.
Понадобилось полчаса, чтобы, используя свое превосходство в численности, беспощадно и неумолимо отогнать буров вверх по холму. Каждый скальный выступ служил противнику укрепленным пунктом, который приходилось брать приступом, обильно поливая его солдатской кровью. По фронту шириной примерно в две сотни ярдов атака превратилась в ряд отдельных перестрелок и схваток, руководить которыми Шон не мог. Он собрал вокруг себя оказавшихся рядом бойцов, и они прокладывали себе путь к вершине от одного валуна к другому; буры до последней минуты дрались за каждый камень, а потом отступали на следующую позицию.
Вершина холма представляла собой ровное блюдце, со всех сторон окруженное крутым и голым склоном высотой в пять десятков футов. Шестьдесят оставшихся в живых буров добрались до этой естественной крепости и заняли круговую оборону с решимостью людей, которые знали, что это последняя их битва. Дважды они отбрасывали британцев от краев своего блюдца, и те уползали вниз, под укрытия огромных скальных обломков.
После второго броска над холмом повисла тяжелая, жуткая тишина.
Шон сидел, прислонившись спиной к скале. Капрал протянул ему флягу с водой. Сначала Шон прополоскал рот от крови с застывшей слюной, сплюнув на землю розовую жидкость. Потом поболтал флягу, закрыл глаза и сделал пару глотков, наслаждаясь процессом питья.
– Спасибо. – Он отдал флягу хозяину.
– Может, еще? – спросил капрал.
– Нет, – помотал Шон головой и посмотрел на спускающийся вниз склон.
Солнце взошло уже довольно высоко. Лошади паслись на равнине, отбрасывая длинные тени. Но у самого подножия холма лежали мертвые животные, большинство застыли на боку, выставив окоченевшие ноги. На траве валялись разбросанные скатки одеял и прочее жалкое имущество убитых.
Люди в бурых мундирах, павшие с обеих сторон, почти терялись на фоне травы, словно сухие листья; большинство из них составляли британцы, хотя кое-где попадались и буры. Всех их в единое братство мертвых объединяла смерть.
– Мбежане! – тихо обратился Шон к сидящему рядом с ним на корточках зулусу. – Найди нкози Саула и приведи ко мне.
Он смотрел вслед уползающему прочь зулусу. В начале того бешеного атакующего галопа Мбежане отстал, но не успел Шон добраться до половины склона холма, как, оглянувшись, увидел, что тот стоит на коленях в двух шагах позади, держа наготове патронташ, чтобы отдать его Шону, когда понадобится. До этого момента они не сказали друг другу ни слова. Этого и не требовалось, оба давно понимали друг друга без слов.
Шон потрогал пальцем свежую царапину на лице и прислушался к негромким разговорам лежащих неподалеку бойцов. Два раза он ясно услышал голоса буров на плоской вершине холма, один раз оттуда даже зазвучал смех. Они находились очень близко, и от этого становилось не по себе.
Через несколько минут вернулся Мбежане, за ним ползком явился и Саул. Он посмотрел на Шона и быстро переменился в лице:
– Господи, что это с тобой? Где тебя так угораздило?
– Порезался, когда брился, – усмехнулся Шон. – Сядь посиди. Чувствуй себя как дома.
Саул прополз последние несколько ярдов и устроился за скалой, прикрывающей Шона.
– Что дальше? – спросил он.
– Десять минут отдыха, затем снова атакуем, – сообщил ему Шон. – Но на этот раз постарайтесь решительнее. Твоя задача: берешь половину людей и заходишь с той стороны холма. Экклс идет с тобой. Ударим по всему периметру одновременно. Когда будешь готов, сделай три выстрела один за другим, потом медленно считай до двадцати – и вперед. А я поддержу тебя с этой стороны.
– Будет сделано, – кивнул Саул. – Только на это потребуется время, так что жди.
Улыбаясь, он поднялся на колени и наклонился, чтобы дотронуться до плеча Шона.
Таким его Шон и запомнил на всю жизнь: большой рот со складками на углах, белозубая улыбка, трехдневная небритость на щеках, сдвинутая на затылок фетровая шляпа с широкими опущенными полями, падающие на лоб волосы, загорелое лицо с облупленным носом.
В скале у них за спиной оказалась сквозная трещина. Если бы Саул не наклонился к нему с этим жестом дружеской привязанности, то не подставился бы под пулю.
Снайпер увидел сверху краешек его шляпы над скалой и прицелился точно в щель. В тот момент, когда пальцы Саула коснулись плеча Шона, голова его показалась как раз в просвете щели, и раздался выстрел.
Пуля попала Саулу в правый висок, по диагонали прошила череп и вышла за левым ухом.
Их лица находились дюймах в восемнадцати друг от друга, Шон смотрел Саулу в глаза и улыбался в ответ. Удар пули перекосил лицо Саула, голова его лопнула, как воздушный шарик. Губы вытянулись, и улыбка в одно мгновение превратилась в отвратительную гримасу; Саул дернулся всем телом и свалился набок. Проехав немного вниз по склону, остановился, голова и плечи зарылись в милосердно прикрывшую их жесткую серую траву, растущую здесь между камнями, но туловище продолжало дрожать, и ноги дергались в последних конвульсиях.
Десять бесконечно длинных секунд Шон сидел без движения, сохраняя все то же выражение лица. Он никак не мог поверить в то, что видел своими глазами. Потом лицо его сморщилось.
– Саул! – проговорил он скрипучим голосом. – Саул! – повторил на этот раз громче, резче. До него наконец дошел смысл произошедшего.
Он медленно встал на колени. Тело Саула больше не двигалось. Совсем не двигалось, словно он прилег отдохнуть и уснул.
Шон снова раскрыл рот, но теперь издал совершенно нечленораздельный крик. Так ревет старый буйвол, когда пуля попадает ему прямо в сердце, – именно такой горестный вопль вырвался из груди Шона. Низкий, содрогающийся вой, который долетел до ушей всех укрывшихся вокруг него в скалах, в том числе и буров, засевших на плоской вершине холма.
К телу Саула Шон не притрагивался, даже не пытался. Просто сидел и смотрел на него.
– Нкози, – проговорил Мбежане, потрясенный выражением его лица.
Мундир Шона одеревенел от собственной засохшей крови. Глубокая царапина на щеке распухла и горела, из нее текла бледная жидкость. Но больше всего Мбежане встревожило выражение его глаз.
– Нкози, – повторил Мбежане, пытаясь успокоить его.
Однако Шон не слышал его. Выражение горя ушло, теперь глаза его остекленели безумием. Он яростно напряг плечи, нагнул голову и зарычал, как дикий зверь.
– Бей их! Бей этих подонков!
Вскочив на ноги, он перепрыгнул через скалу и виляющими прыжками, вцепившись в штыковую винтовку, бросился вверх.
– Вперед! – орал он, карабкаясь по склону так быстро, что в него попала всего одна пуля.
Это его не остановило, он быстро перелетел через край холма и с диким ревом стал раздавать удары штыком и прикладом направо и налево.
Четыре сотни его бойцов рванулись вслед за ним и хлынули на площадку. А Шон уже успел оказаться лицом к лицу с Яном Паулем Леру.
На этот раз схватка оказалась неравной. Ян Пауль был изнурен и болен. Перед Шоном теперь находился изможденный скелет. В его винтовке не осталось патронов, он возился, пытаясь втиснуть в магазин новую обойму.
Ян Пауль поднял голову и узнал Шона. Увидел его высокую фигуру, заляпанную кровью. Увидел в его руках винтовку со штыком, горящие безумием глаза.
– Шон! – сказал он и поднял пустую винтовку, чтобы защититься от штыка. Но не смог удержать.
Навалившись всем весом, Шон легко отбросил штыком винтовку Яна Пауля. Стальное лезвие, преодолевая сопротивление плоти, скользнуло в его тело, и Ян Пауль со штыком в груди упал на спину.
– Шон! – крикнул он.
Шон шагнул к нему ближе, рывком вытащил штык. Обеими руками он снова поднял винтовку, изготовившись еще раз вонзить в неприятеля штык.
Они смотрели друг другу в глаза. Волна атакующих британцев хлынула мимо, и они остались одни. Один раненый лежал на траве, другой, тоже раненый, подняв винтовку со штыком, стоял над ним и смотрел безумными глазами.
Побежденный лежал на траве, он воевал и страдал, приносил в жертву жизни тех, кого любил.
Победитель стоял над ним, он воевал и страдал, приносил в жертву жизни тех, кого любил.
Вот такая игра, она называется войной. Победителю награда – земля. Проигравшему штраф – смерть.
– Maak dit klaar![92] Кончай! – тихо проговорил Леру.
Безумие погасло в Шоне, как пламя свечи под резким порывом ветра. Он опустил винтовку, затем уронил ее. Его вдруг охватила слабость – сказывалось ранение, – и он покачнулся. Шон с удивлением посмотрел на свой живот, зажал рану обеими руками и опустился на землю рядом с Яном Паулем.
Бой на плоской вершине холма закончился.