Военный госпиталь в Ференихинге размещался в здании начальной школы. Шон лежал на больничной койке и разглядывал висящий на противоположной стене портрет президента Крюгера. Этим занятием он пытался оттянуть момент, когда нужно будет продолжать письмо, которое он начал. Он уже написал адрес, дату и даже обращение: «Моя дорогая Руфь».
После возвращения отряда из похода прошло десять дней. Десять дней миновало и с тех пор, как хирурги вспороли ему живот и сшили разорванный пулей пищеварительный тракт.
Он тяжело вздохнул и продолжил писать.
В данный момент я чувствую себя хорошо, выздоравливаю – в бою на реке Вааль меня легко ранило, но теперь дело идет на поправку. Поэтому на нынешний мой адрес не обращай внимания.
Он подумал немного и продолжил с красной строки:
Одному Богу известно, насколько сильно мое желание, чтобы обстоятельства, в которых я сейчас пишу, были бы не столь тягостны для нас обоих. К этому времени ты уже получишь официальное уведомление о гибели Саула, и мне нечего больше прибавить, кроме того, что он погиб как настоящий герой. Саул был сражен пулей, когда готовился лично вести за собой солдат в штыковую атаку; он умер мгновенно.
Я понимаю, что в своем горе ты захочешь побыть одна. Врачи позволят мне встать с постели не раньше чем через несколько недель. Я очень надеюсь, что к тому времени, когда я приеду в Питермарицбург, ты уже сумеешь оправиться от горя и позволишь мне навестить тебя; я также надеюсь, что смогу тебя хоть чем-то утешить.
Желаю маленькой Сторме побольше кушать, побыстрее расти и стать еще красивее. С нетерпением жду минуты, когда я ее увижу снова.
Шон довольно долго смотрел на бумагу, размышляя, чем закончить письмо, и наконец решил подписаться так: «Твой искренний друг». Поставив подпись, он сунул письмо в конверт и оставил на тумбочке возле кровати для отправки.
Потом Шон откинулся на подушки и предался болезненным воспоминаниям об утраченном друге, чему способствовала и тупая боль в животе.
Через некоторое время физическая боль взяла верх, и Шон незаметно окинул взглядом палату: нет ли поблизости сиделок.
Убедившись, что все в порядке, он поднял простыню, задрал рубаху и принялся ковырять повязку, пока не добрался до края раны, прошитой стежками из черного конского волоса с жестко торчащими, как шипы колючей проволоки, концами. Губы его искривились с выражением комического отвращения. Шон терпеть не мог болезней, особенно в собственном организме. Отвращение медленно сменилось беспомощной злостью – он уже свирепо разглядывал свою рану.
– Нет, ты больше ее не трогай, старина. Что толку разглядывать, лучше не станет.
Шон так увлекся своим занятием, любуясь отвратительным разрезом на животе, что не заметил, что к нему кто-то подошел. Опираясь на палку, Леру, хотя и ковылял с трудом, волоча правую ногу, подкрался на удивление тихо для столь крупного человека. Он стоял возле кровати и смущенно смотрел на Шона.
– Пауль! – воскликнул Шон и виновато прикрыл живот.
– Ja, Шон. Как у тебя дела?
– Не так уж плохо. А у тебя?
Леру пожал плечами:
– Врачи говорят, что эта штука мне еще долго будет нужна. – Он постучал палкой по полу. – Можно присесть?
– Конечно, – сказал Шон и подвинулся, освобождая место.
Леру опустился на кровать, вытянув несгибающуюся ногу. Одежда на нем была выстирана, обшлага рукавов заштопаны, на локтях красовались аккуратные заплаты, а длинный разрез на коленке штанов стянут грубыми мужскими стежками.
Бороду Леру подстриг, придав ей прямоугольную форму. Открытые язвы на запястьях скрывались под бинтами в пятнах йода, но рыжая грива свисала до самых плеч. Острыми углами торчали скулы, обтянутые высохшей загорелой кожей.
– Такие дела! – сказал Шон.
– Да-а, такие вот дела, – отозвался Леру и посмотрел на свои руки.
Они помолчали, ощущая некоторую неловкость, словно оба не знали, о чем говорить дальше: слова им давались с трудом.
– Может, закурим, а, Пауль? – сказал Шон и полез в ящик тумбочки за сигарами.
– Спасибо, – ответил Пауль.
Они исполнили ритуал выбора сигары, добывания огня, прикуривания, и снова наступило гнетущее молчание. Леру наконец не выдержал.
– Неплохой табачок, – проворчал он, хмуро глядя на кончик своей сигары.
– Да, – не стал спорить Шон и так же угрюмо посмотрел на кончик своей.
Леру кашлянул, повертел между пальцами другой руки свою палку.
– Toe maar…[93] я вот взял и подумал: а почему бы не сходить навестить тебя?
– Я очень рад.
– Так, значит, все в порядке, дело идет на поправку?
– Да, все в порядке, дело идет на поправку, – согласился Шон.
– Хорошо, – глубокомысленно кивнул Леру. – Ну, добро. – Он медленно встал. – Я, пожалуй, пойду. Мы встречаемся через час. Джанни Сматс приехал из Кейпа.
– Да, я слышал.
Слухи о том, что происходит в большом шатре, установленном на строевом плацу возле вокзала, взбудоражили даже военный госпиталь. Под председательством старого президента Штейна[94] лидеры буров обсуждали в нем свое будущее. Туда приехали и де Вет, и Ниманд, и Леру. И Бота был там, и Герцог тоже, и Стросс, а также другие, чьи имена за последние два года облетели весь мир. А вот теперь прибыл и последний из них, Джанни Сматс. Он оставил свой отряд, осадивший городок Окип в Северном Кейпе, и приехал по принадлежащей британцам железной дороге. Теперь они все были в сборе. Если за последние годы отчаянной борьбы они ничего не добились, то хотя бы завоевали признание как вожди бурского народа. Крошечная группа уставших, измученных войной людей вела переговоры с представителями величайшей военной державы в мире.
– Ja, я слышал об этом, – повторил Шон и порывисто протянул ему руку. – Удачи тебе, Пауль.
Леру схватил его ладонь и крепко сжал, губы его шевельнулись под влиянием охватившего его чувства.
– Послушай, Шон, нам с тобой надо поговорить. Нам очень надо поговорить! – выпалил он.
– Садись, – сказал Шон.
Леру освободил руку и снова опустился на кровать.
– Что мне теперь делать, Шон? – спросил он. – Именно ты должен посоветовать. А не эти… не эти, которые приплыли сюда из-за моря.
– Ты встречался с Китченером и Мильнером, – утвердительно сказал Шон. Он знал об этой встрече. – Что они от тебя требуют?
– Все требуют, – с горечью ответил Леру, – сдачу без всяких условий.
– И ты согласишься?
Леру минуту молчал. Потом поднял голову и посмотрел Шону прямо в глаза.
– До сих пор мы воевали за то, чтобы жить, – сказал он, и Шон увидел в его глазах такое, чего он никогда не забудет. – Но теперь мы будем драться, чтобы умереть.
– И чего вы этим достигнете? – тихо спросил Шон.
– Смерть – меньшее зло. Мы не хотим становиться рабами. – Голос Леру резко взлетел вверх. – Это моя земля! – выкрикнул он.
– Нет, – сурово сказал Шон. – Это и моя земля тоже, и земля моего сына, – голос его смягчился, – в жилах которого течет твоя кровь.
– Но при чем здесь эти чужаки… этот Китченер, этот сущий дьявол Милнер?
– Они люди посторонние, – сказал Шон.
– Но ты же дрался на их стороне! – упрекнул его Леру.
– В своей жизни я наделал много глупостей, – не стал спорить Шон. – Но они меня многому научили.
– Что ты сказал? – возвысил голос Леру, и Шон увидел в его глазах искорки надежды.
«Говорить об этом надо аккуратно, – подумал Шон, – береженого Бог бережет».
Прежде чем ответить, он глубоко вздохнул:
– На данный момент твои люди рассеяны, но живы. Если ты продолжишь борьбу, британцы будут стоять до конца, пока не уничтожат тебя, чего ты и сам добиваешься. А если сейчас прекратишь борьбу, пройдет время, не так уж много, и они уедут.
– И ты уедешь? – в ярости спросил Леру.
– Нет.
– Но ты же британец! Нет, британцы останутся – ты и тебе подобные.
И тут Шон улыбнулся. Это оказалось так неожиданно, улыбка его была столь неотразима, что застала Пауля врасплох.
– Я что, по-твоему, похож на британца? Я что, говорю как красношеий? – спросил он, переходя на африкаанс. – Какая половина моего сына – бур, а какая – британец?
Смущенный этим внезапным выпадом, Леру долго смотрел на него, потом опустил глаза и стал возиться со своей палкой.
– Давай-давай, парень, – сказал Шон. – Пора кончать с этими глупостями. У нас с тобой работы по горло.
– У нас с тобой? – подозрительно переспросил Леру.
– Ну да.
Леру неожиданно рассмеялся хриплым, рявкающим смехом.
– А ты у нас slim kerel[95], – проревел он. И, помолчав, добавил: – Мне надо подумать о том, что ты сказал.
Леру поднялся с кровати, и Шону показалось, что Ян даже стал несколько выше ростом. Смех расправил морщины на его худом, изможденном лице, зато нос сморщился.
– Да, надо хорошенько все это обдумать.
Леру снова протянул руку, и Шон крепко пожал ее.
– Я приду еще, и мы снова поговорим, – сказал бур.
Он резко повернулся и заковылял по палате к выходу, громко стуча палкой в пол.
Ян Пауль свое слово сдержал. Он приходил к Шону каждый день, сидел с ним около часу, и они беседовали. А спустя двое суток после капитуляции буров он привел с собой еще одного человека.
Ян Пауль превосходил его ростом на добрых четыре дюйма, но, несмотря на худощавое телосложение, спутник бура производил впечатление человека немаленького.
– Знакомься, Шон, это Ян Кристиан Ниманд.
– Наверно, мне повезло, что мы с вами не встретились раньше, полковник Кортни, – сказал гость. – Как ты считаешь, а, Oubas?
Высокий голос Ниманда звучал твердо и властно. Он имел за плечами Оксфордский университет и прекрасно говорил по-английски. Яна Пауля он назвал словечком, которое, верно, являлось его шутливым прозвищем, и Ян Пауль усмехнулся:
– Очень повезло. Если бы встретил, скорее всего, тоже ходил бы с клюкой.
Шон с любопытством разглядывал Ниманда. Тяжелые годы войны сказались и на нем, сделав его плечи мускулистыми, а походку по-военному четкой, однако лицо, обрамленное светлой остроконечной бородкой, говорило о том, что он человек скорее ученого звания. Кожа отличалась юношеской чистотой, почти девичьей, но проницательные голубые глаза смотрели жестко и безжалостно, как толедский клинок.
Умом Ниманд обладал столь же упругим и гибким, и Шон не одну минуту потратил на то, чтобы, собрав все свои умственные способности, парировать его вопросы, искать и находить остроумные ответы. Не составило труда догадаться, что его экзаменуют. Прошло не менее часа, когда Шон понял, что экзамен он успешно сдал.
– Итак, каковы теперь ваши планы?
– Поеду домой, – ответил Шон. – У меня ферма, сын подрастает, а там, глядишь, еще и женюсь.
– Желаю счастья.
– Честно говоря, еще ничего не решено, – признался Шон. – Я еще не сделал предложения.
Джанни Ниманд улыбнулся:
– Тогда желаю удачного сватовства. И сил, чтобы строить новую жизнь.
Лицо его стало серьезным, и он понизил тон:
– Нам тоже предстоит восстанавливать все, что разрушено.
Он встал, и Ян Пауль поднялся вместе с ним.
– В будущем нам очень понадобятся хорошие люди, – сказал Ниманд, протягивая руку, и Шон пожал ее. – Мы еще обязательно встретимся. Я на это очень рассчитываю.