Ранним утром следующего дня заглянул Рони Пай. Его сопровождал Деннис Петерсен. Оба явились в костюмах.
– Какие гости! – приветствовал их Шон. – По делу или просто так?
– Ну как тебе сказать… и того и другого понемножку, – ответил Ронни, останавливаясь на верхней ступеньке веранды. – Можно войти?
Шон провел их в конец веранды. Все рассаживались в молчании.
– Слышали про твой пожар, Шон, – начал Ронни, сочувственно качая головой. – Это ужасно. Один из местных, говорят, погиб, Дирк и Майкл серьезно пострадали. Это ужасно, просто ужасно.
– А что еще говорят? – вежливо спросил Шон. – Тебе известно, что я потерял четыре тысячи акров посадок?
– И об этом слышал, – печально ответил Ронни. – Ужас что делается.
Ронни с Деннисом украдкой переглянулись, потом уставились на свои руки.
– Отвратительно, – повторил Ронни свою мысль, и снова наступило молчание.
– Вас что-то еще беспокоит? – вежливо спросил Шон.
– Что ж… раз ты сам заговорил об этом…
Ронни полез во внутренний карман и достал сложенный, перевязанный красной ленточкой документ:
– Вообще-то, именно сегодня обсуждать это вовсе не обязательно. Может, отложим, когда ты немного оправишься от всего, что стряслось?
– Говори! – прорычал Шон.
– Вот… пункт восьмой, – сказал Ронни, расправляя бумагу между чашками на столе. – В случае возникновения необходимости принятия вышеуказанных мер защиты определенный участок посадок акации, обозначенный как участок номер два земельных владений Лайон-Коп, размером, по примерным подсчетам… – Тут Ронни сделал нерешительную паузу. – Думаю, нет смысла читать все это. Ты знаешь, что там написано. Эта акация – часть твоего залога по ссуде.
– Сколько даете времени, чтобы собрать деньги? – спросил Шон.
– Послушай, Шон, ты же понимаешь, контракт не предусматривает никакой отсрочки. Мне кажется, тебе придется выложить деньги немедленно.
– Мне нужен месяц, – сказал Шон.
– Месяц! – воскликнул Ронни, делая вид, что потрясен и даже уязвлен просьбой Шона. – Послушай меня, Шон. Если честно, то я не… я хочу сказать, что не сомневаюсь в том, что деньги у тебя есть. То есть я не понимаю, зачем тебе этот месяц. Просто выпиши чек, и все.
– Черт возьми, вам прекрасно известно, что в данный момент денег у меня нет.
– А мне кажется… – деликатно предположил Ронни, – мне кажется, если у тебя денег нет сейчас, то вряд ли они появятся и через месяц. Только без обид, Шон, мы просто вынуждены рассматривать этот вопрос с деловой точки зрения. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю, – кивнул Шон. – И все же мне нужен месяц.
– Да дай ты ему месяц, – выпалил Деннис Петерсен, в первый раз вступая в разговор.
Ронни мгновенно повернулся к нему, лицо его злобно перекосилось. Секунд пять, не меньше, продолжалась внутренняя борьба, пока черты его лица не разгладились и голос не обрел надлежащий тон.
– Вот что, Деннис, – пробормотал он. – Странные у тебя представления о сложившейся ситуации. Лично мне кажется…
– Перед тем как идти сюда, я говорил с Одри. Я обещал ей… В общем, мы пришли с ней к общему мнению.
Он отвернулся и, не в силах смотреть в глаза своему партнеру, устремил взор на долину.
Внезапно Ронни Пай усмехнулся. «А что, ей-богу, почему бы и нет? – подумал он. – Ведь так будет даже лучше. Полюбуемся, как этот большой надменный ублюдок пойдет побираться с протянутой рукой!» Сначала Шон отправится к Джексону, а Ронни еще вчера успел отправить ему телеграмму. Как и Николсу в «Стандард банк». И сейчас уже эта новость быстро распространяется по всем каналам южно-африканской банковской системы. Шон Кортни вряд ли сможет занять денег даже на то, чтобы оплатить тарелку супа.
– Ну ладно, Шон. Так и быть, пойдем тебе навстречу. Дадим тебе месяц.
Улыбка сбежала с лица Ронни, он подался вперед.
– У тебя ровно тридцать дней, – твердо сказал он. – А потом, клянусь Богом, твое имущество пойдет с молотка.
Когда они ушли, Шон еще долго сидел на веранде один. Встающее над холмами яркое солнце стало уже припекать, но в тени все еще оставалось прохладно. Из дому доносились голоса о чем-то щебечущих девушек, потом одна из них пронзительно захихикала. Эти звуки действовали Шону на нервы; нахмурившись еще сильнее, он вытащил из кармана куртки мятый конверт и расправил его на подлокотнике кресла. Некоторое время он сидел с задумчивым видом, покусывая огрызок карандаша.
Потом стал составлять список: «Джексон. „Наталь Уоттл“». Подумал и добавил: «Стандард банк». Потом еще: «Бен Голдберг». Остановился, разглядывая последнее имя. Что-то проворчал вслух и двумя резкими движениями карандаша вычеркнул его. Нет, только не Голдберги. Не стоит впутывать их в это дело.
Он быстро нацарапал еще одно имя: «Кэнди». Потом под ним: «Тим Кёртис».
Это все. Джон Эйксон в Англии. Ответ от него придет только месяца через два.
Это все. Шон тихонько вздохнул и сунул конверт в карман. Потом раскурил сигару, поглубже устроился в кресле и закинул ноги на низенькую ограду веранды. «Отправлюсь завтра, на утреннем поезде», – подумал он.
Окна у него за спиной были открыты. И Майкл Кортни, который лежал там за ними в спальне, слышал каждое слово из разговора, состоявшегося на веранде. Он с большим трудом встал с кровати и стал одеваться. Затем вышел из дому через черный ход – никто не видел, как он покинул дом. Найдя свою кобылу на конюшне, оседлал ее и двинулся домой, в Теунис-Крааль.
Анна издалека увидела его приближение и выбежала во двор:
– Майкл! О Майкл… Слава богу, ты цел. Мы тут слышали…
Она вдруг заметила его распухшее, обожженное лицо и застыла на месте. Майкл осторожно спустился с лошади, и конюх увел кобылу.
– Майкл, дорогой… Что у тебя с лицом? – проговорила она, обнимая сына.
– Ничего страшного, мама.
– Ничего страшного! – отстранившись от него, воскликнула она и сжала губы в тоненькую ниточку. – Посреди ночи ты убегаешь из дому к этому… к этому… Потом через несколько дней возвращаешься с обожженным лицом и руками… и это ты называешь «ничего страшного»?!
– Извини, мама. Бабушка там обо мне позаботилась.
– А ты подумал, что я чуть не умерла от страха за тебя? Я сидела здесь, и бог знает что приходило мне в голову. Мог бы хоть послать кого-нибудь, сообщить, где ты, что с тобой, а ты вместо этого…
– А ты могла бы приехать в Лайон-Коп, – тихо сказал он.
– В дом, где живет это чудовище? Никогда!
Майкл отвернулся.
– А где папа? – спросил он.
– В кабинете, где же еще. О Майкл, дорогой, ты не представляешь, чего я только не передумала! Скажи, что ты меня любишь, Майкл.
– Я люблю тебя, – машинально ответил Майкл и снова почувствовал тяжесть в груди, словно ему стало трудно дышать. – Мне нужно поговорить с папой. Это очень срочно.
– Куда ты торопишься, ты ведь только явился. Поешь хоть чего-нибудь… я сейчас распоряжусь… дай хоть осмотреть твое лицо, бедняжка.
– Мне надо немедленно поговорить с папой. Извини.
И он направился к дому.
Когда Майкл вошел в кабинет, Гарри сидел за рабочим столом. Майкл ненавидел эту комнату. Ненавидел ее высокие обкуренные потолки, гнетущие темные панели стен, внушительные охотничьи трофеи; он ненавидел даже ковры на полу, запах залежавшейся бумаги и пыли. Из этой комнаты исходили распоряжения и приговоры, которые регламентировали и предопределяли всю его жизнь. Эта комната являла собой символ всего, от чего он хотел освободиться. Теперь он стоял в ней и с вызовом оглядывался вокруг, словно она была живым существом. «Я вернулся, чтобы забрать у тебя все, что ты мне должна, – думал он. – Все ценное, что ты взяла у меня, теперь отдавай обратно!»
– А-а-а, Майкл! – сказал Гаррик, встал, чтобы поприветствовать сына, и при этом царапнул деревянным сапогом по полу.
Майкл вздрогнул от этого звука.
– Здравствуй, папа, – сказал он.
– Послушай, мы с твоей мамой… мы очень о тебе беспокоились. Почему ты ничего нам не сообщил? – проговорил Гаррик с обидой в голосе.
Майкл открыл рот, чтобы машинально повиниться и попросить прощения, но сказал совсем не то, что собирался сказать:
– Я был очень занят. Не нашел возможности.
– Сядь, мой мальчик. – Гаррик жестом указал на лоснящееся кожаное кресло.
Он снял с носа очки в металлической оправе, больше не глядя на обожженное лицо Майкла. Нет, он не станет думать о Майкле и Шоне.
– Я рад, что ты наконец вернулся. Я как раз сейчас работал над вступительными главами своей новой книги. Это будет история нашей семьи, с тех самых пор, как твой прапрадедушка прибыл в Кейп. Я бы очень хотел услышать твое мнение. Я высоко ценю его. Взвешенное мнение выпускника Южноафриканского колледжа.
Еще немного – и ловушка захлопнется. Для Майкла это было столь очевидно, что он даже поежился. Он уже почти физически ощущал, как двинулись на него забранные панелями стены кабинета.
– Но, папа, мне надо с тобой поговорить, – протестующе сказал он.
Однако Гаррик уже снова приладил на носу очки и стал перелистывать бумаги на столе.
– Думаю, тебе понравится, – быстро заговорил он. – Тебе наверняка будет интересно.
Гаррик поднял голову и, улыбаясь, посмотрел на Майкла; глаза его сияли, как у ребенка, который приготовил подарок.
– Ага, вот. Я начну с самого начала. Не суди строго, это первые, грубые наброски. Еще не отделанные.
И Гаррик начал читать. В конце каждого абзаца он поднимал голову, заглядывал в лицо Майклу в поисках одобрения и, предвкушая его, улыбался. Но Майкл довольно скоро не выдержал.
– Папа, – вдруг закричал он, даже не дожидаясь конца фразы, – я хочу, чтобы ты выплатил мне мою долю Теунис-Крааля!
Голос Гаррика задрожал, он замолчал, пытаясь осмыслить требование Майкла, но сразу же продолжил размеренное чтение, хотя голос его теперь утратил прежний тембр и звучал безжизненно и монотонно. Закончив абзац, он отложил лист бумаги в сторону, снял очки и положил их в футляр. Крышка футляра под действием пружины громко захлопнулась, и Гарри медленно поднял голову:
– Зачем это тебе?
– Мне нужны деньги.
– Для чего?
– Нужны, и все.
Гарри встал и подошел к окну. Заложив руки за спину, он стоял и молча смотрел на зеленые газоны, сбегающие вниз к калитке, за которой в саду яркими алыми пятнами цвели кусты пуансеттии. Дальше участок шел вверх, превращаясь в первую длинную складку, покрытую травой золотистого цвета, и реденький лесок, где между деревьями щипали травку быки и коровы. В небе медленно плыли серебристо-голубоватые облака.
– Завтра будет дождь, – пробормотал Гаррик, но Майкл не отозвался. – Дождик нам нужен. Три недели стояла сушь, трава на пастбищах совсем пожухла.
И снова он не получил никакого отклика. Гаррик вернулся к своему столу:
– Говорят, ночью в Лайон-Коп был пожар.
– Да.
– Еще говорят, что твоему дяде теперь конец. Что этот пожар добьет его окончательно.
– Нет! – быстро возразил Майкл. – Это неправда!
– Вот почему тебе нужны эти деньги, да, Майкл?
– Да.
– Хочешь отдать их Шону?
– Я хочу выкупить себе долю посадок в Лайон-Коп. Я не собираюсь просто так отдавать свои деньги, это будет деловое соглашение.
– А как же насчет Теунис-Крааля? Ведь это твой дом. Ты здесь родился.
– Прошу тебя, папа. Я уже все решил.
– Это Шон тебе предложил?
– Нет. Он об этом ничего не знает.
– Значит, это твоя идея. Сам придумал. Ради него ты собираешься предать собственных родителей. Боже мой, откуда у него такая власть над тобой, если ты готов сделать это?
Густая краска бросилась в лицо Майклу, он отбросил кресло и вскочил на ноги:
– По-твоему, выходит, это предательство!
– Да, так оно и есть! – выкрикнул Гаррик. – То же самое совершил и Иуда. Мы с твоей мамой растили тебя, ни в чем тебе не отказывали. Кое-как наскребли денег, чтобы отправить тебя в университет. Всю нашу жизнь посвятили одному тебе. Мы трудились не покладая рук, ждали, что ты вернешься в Теунис-Крааль и…
Он замолчал, тяжело дыша, и стер с подбородка сорвавшуюся с губ слюну.
– А ты вместо этого сбежал к этому… к этой сволочи. И ты полагаешь, нам это понравится? А не думаешь ли ты, что тем самым сделаешь отца и мать несчастными? К кому угодно, но только не к нему ты должен был пойти! А теперь еще… теперь ты хочешь подарить ему половину Теунис-Крааля! Чтобы купить его…
– Перестань! – резко прервал его Майкл. – А прежде чем продолжишь, вспомни, от кого я получил свою половину Теунис-Крааля. Вспомни, кто первым сделал подарок.
Он взял шляпу и направился к двери.
– Майкл… – проговорил Гарри. В его голосе звучала такая мольба, что Майкл остановился.
– Что еще? – спросил он.
– Твоя доля… она, между прочим, не очень-то и большая. Я тебе раньше не говорил, но случилось такое время… ты тогда был еще совсем маленький. Падёж… И вот мне пришлось… – продолжать Гарри не смог.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сядь, Майкл. Сядь, и я тебе все покажу.
Майкл неохотно, опасаясь услышать нечто ужасное, вернулся и встал рядом с креслом.
Гарри выбрал ключ из связки на цепочке от часов и отомкнул верхний ящик стола. Достал оттуда свернутую в трубку бумагу и, сняв перевязывающую ее ленточку, молча протянул сыну.
Майкл развернул бумагу и прочитал заголовок:
– «Договор о залоге имущества».
С щемящим чувством в животе он перевернул страницу. Весь текст Майкл читать не стал. Только главное – слова и отдельные фразы, выделенные жирными буквами.
Ледибургская компания «Траст энд банкинг»… Определенный участок земельных угодий площадью прибл. 25 000 моргенов[99], расположенный в районе Ледибурга, входящего в магистратуру Питермарицбурга, под названием «Ферма Теунис-Крааль»… Все строения, сооружения и прочие элементы благоустройства на ней… Включая процентную ставку объемом в восемь с половиной процентов.
– Понятно. – Майкл вернул документ отцу и встал.
– Ты куда?
– В Лайон-Коп.
– Нет! – прошептал Гарри. – Нет, Майкл. Прошу тебя, сынок. Нет! О господи, нет!
Майкл вышел и тихонько закрыл за собой дверь.
Когда в кабинет зашла Анна, Гарри с опущенными плечами сидел за столом и молчал.
– Ты его отпустил! – прошипела она.
Гарри даже не пошевелился. Казалось, он ничего не слышал.
– Он ушел от нас! Ушел к твоему брату… и ты его не удержал, – проговорила она совсем тихим голосом. И вдруг пронзительно завизжала: – Никуда не годная пьяная свинья! Сидишь тут с утра до вечера, забавляешься своими книжечками. Мужчина называется… ты не смог даже сына сделать – пришлось этим заняться твоему брату! И удержать его тоже не сумел – какой ты мужчина после этого! Снова твой братик! И ты позволил ему уйти! Ты отнял у меня сына!
Гарри сидел без движения. Он ничего не видел и не слышал. Сознание его заволокло мягким серым туманом – туман застилал и зрение, и слух. Ему было тепло в этом тумане – тепло, спокойно и надежно. Никто не мог его тронуть, туман окутал его защитным облаком. Здесь Гарри находился в полной безопасности.
– Это все, на что ты годишься! – продолжала визжать Анна, хватая со стола лежащие перед ним рукописи. – Все эти твои бумажонки! Только и умеешь, что писать свои небылицы про других людей – про настоящих мужчин!
Она принялась рвать листы его рукописи на мелкие клочки, потом швырнула их ему в лицо. Обрывки бумаги разлетались во все стороны и, кружась, как мертвые листья, падали ему на плечи, на голову и сыпались на пол. А он все продолжал сидеть без движения. Тяжело дыша от горя и злости, она схватила остатки рукописи и тоже принялась рвать их, разбрасывая по всей комнате.