Йоханнесбург для Шона обеднел без Даффа. Улицы уже не казались оживленными, в Рэнд-клубе ему было скучно; волнение, которое он прежде испытывал на бирже, притупилось. Однако он по-прежнему ходил на биржу: приходилось работать и со своей долей, и с долей Даффа.
После долгих совещаний с Градски и Максом Шон поздно вечером возвращался к себе в гостиницу. Напряженный день изматывал его, глаза болели от усталости, а мозг настолько уставал, что для раскаяния уже не оставалось сил. Вдобавок его очень тяготило одиночество. Он шел в Оперный театр, находил подходящую компанию и топил усталость в шампанском. И когда какая-нибудь девица, забравшись на большой стол в центре комнаты, отплясывала там канкан, а потом замирала перед Шоном и Тревором Хейнсом, склонив голову до колен и до самых плеч задрав юбки, Шон безропотно уступал Тревору право стащить с нее трусики, хотя еще неделю назад он скорее разбил бы Тревору нос, чем сделал это. Шон больше не находил в этом ничего интересного. И домой возвращался рано.
В следующую субботу, в полдень, на еженедельную планерку в кабинет явились Кёртис и Франсуа. Когда они закончили и Градски ушел, Шон обратился к ним с предложением:
– Хотите пойти со мной в бар «Гранд-Националя»? Раздавим бутылочку-другую, отметим, так сказать, окончание рабочей недели.
Кёртис и Франсуа беспокойно заерзали на стульях.
– Понимаете, босс, мы уже договорились встретиться с ребятами в «Светлых ангелах».
– Отлично, я иду с вами, – с энтузиазмом сказал Шон.
Перспектива снова посидеть, выпить с простыми людьми вдруг показалась ему весьма привлекательной. Его уже тошнило от необходимости проводить время в компании тех, кто жал ему руку, с улыбочкой заглядывал в лицо, а сам только и ждал удобного момента, чтобы его уничтожить. А как было бы здорово пойти с этими двумя и говорить о шахтах, а не об акциях и облигациях, смеяться вместе с людьми, которым наплевать на то, что «Сентрал Рэнд консолидейтед» в понедельник поймает котировку шестьдесят шиллингов за акцию. Он выпьет с Франсуа и Кёртисом, а потом, возможно, подерется с кем-нибудь, и это будет честный, сногсшибательно красивый кулачный бой. О господи, да, конечно, как было бы хорошо побыть с людьми, души которых чисты, – пусть под ногтями у них грязь, а рубашки под мышками потемнели от пота.
Кёртис и Франсуа быстро переглянулись.
– Да там в основном будут работяги, босс, там всегда по субботам собираются старатели, которые ковыряются в земле.
– Вот и отлично, – сказал Шон. – Пошли.
Он встал, застегнул на все пуговицы светло-серый плащ с лацканами, обрамленными черным муаровым шелком в тон черной жемчужине на булавке галстука, и взял лежащую на столе трость.
– Пойдем, не будем терять время.
Чтобы добраться до шумной «Таверны светлых ангелов», надо было преодолеть всего один квартал. Шон улыбнулся и прибавил шагу, словно старая охотничья собака, вновь почуявшая в ноздрях запах птицы. Франсуа и Кёртис шагали по сторонам, стараясь не отставать.
На барной стойке таверны стоял огромный землекоп. Шон сразу узнал его – это был рабочий из его шахты «Сестренка». Закинув голову и изогнувшись всем телом, чтобы уравновесить тяжелую плетеную бутыль, он приник губами к ее горлышку, и кадык его равномерно ходил взад-вперед. Его окружала толпа, и все хором скандировали:
– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…
Землекоп закончил, швырнул бутыль в дальнюю стенку и смачно рыгнул. Потом поклонился, милостиво принимая аплодисменты публики, и только тогда заметил стоящего в дверях Шона. Тыльной стороной ладони работяга виновато вытер губы и спрыгнул со стойки. Остальные тоже повернулись к двери и увидели Шона. Шум постепенно стих. Все молча заняли свои места у стойки. Шон шагнул в помещение в сопровождении Франсуа и Кёртиса, положил на стойку стопку соверенов:
– Бармен, прибери-ка их и наливай всем! Я угощаю! Сегодня суббота, самое время повеселиться как следует.
– Спасибо, мистер Кортни!
– Ваше здоровье, мистер Кортни!
– Gezondheid[35], мистер Кортни!
Голоса звучали несколько приглушенно – из уважения.
– Пейте, ребята, там этого золота еще полно.
Шон вместе с Франсуа и Кёртисом стояли у стойки. Он шутил, и они смеялись. Говорил он громко, как с добрыми товарищами, а счастливое лицо так и сияло от удовольствия. Он заказал еще выпивки.
Скоро дал о себе знать мочевой пузырь, и Шон отправился в туалет. Там были люди, они о чем-то говорили, и он не стал заходить сразу, остановившись послушать.
– …Чего он приперся сюда, чего ему надо? Катился бы лучше в свой дерьмовый Рэнд-клуб.
– Ш-ш-ш! Тихо ты! А вдруг он услышит? Хочешь потерять работу?
– А мне плевать! Да кто он такой?! «Пейте, ребята, там этого золота еще полно… я босс, ребята, делайте, что вам сказано, ребята, поцелуйте меня в задницу, ребята».
Шон застыл как парализованный.
– Да заткнись ты, Фрэнк, он скоро уйдет.
– Чем скорее, тем лучше, это я вам говорю. Ишь вырядился, ублюдок: сапожки за десять гиней, золотая тросточка. Пусть проваливает к своим.
– Да что ты орешь, успел уже нажраться…
– Да, успел, вот сейчас пойду туда и скажу это все ему прямо в лицо…
Шон потихоньку вышел и медленно направился к стойке, где стояли Франсуа с Кёртисом:
– Вы меня простите, ребята, совсем забыл, у меня сегодня еще одно важное дело…
– Очень жаль, босс, – облегченно вздохнув, сказал Кёртис. – Ну что ж, может, тогда в другой раз?
– Да, как-нибудь в другой раз.
Они были рады, что он уходит в свой Рэнд-клуб. А там трое чуть не подрались за то, чтобы угостить его выпивкой.