Начав подъем по Уорлдс-Вью-роуд, ведущей из Питермарицбурга, Шон и Мбежане наслаждались утренним солнышком и компанией друг друга. Чувства между ними были прочны, время и пережитые вместе радости и тревоги дали прочный сплав, который стал щитом их взаимной привязанности. Поэтому сейчас они были довольны и счастливы, как только возможно для мужчин, когда они вместе. Шутки их были стары как мир, а отклики на них звучали почти непроизвольно, но удовольствие, которое оба испытывали при этом, всякий раз казалось новым и свежим, словно встающее по утрам солнце. Они ехали на войну, им предстояло еще одно свидание со смертью, поэтому все остальное теперь не имело значения. Шона охватило ощущение внутренней свободы; мысли о других людях, об отношениях с ними, тяготивших его в последние месяцы, отлетели прочь. Словно корабль, готовый к бою, он с новой радостью в душе спешил навстречу своей судьбе.
Но Шон не утратил способности смотреть на себя со стороны и смиренно улыбался, глядя на свою инфантильность. «Боже мой, – думал он, – мы с ним прямо как двое мальчишек, решивших прогулять школу!» И потом уже, обдумывая эту мысль, он вдруг ощутил острое чувство благодарности судьбе. Благодарности за то, что это так и есть, за то, что у него еще сохранилась способность забыть обо всем и окунуться в состояние ребяческого ожидания чего-то необыкновенного. На какое-то время в нем заговорила эта новая склонность к самооценке. «Я уже не молод, многое знаю и умею; всю свою жизнь кирпичик за кирпичиком я складывал эту крепость, каждый кирпич обрабатывал и обмазывал цементом, прежде чем положить его на место в стене. Эта крепость моего возмужания еще не закончена, но то, что я уже успел выстроить, стоит достаточно прочно. Однако эта крепость нужна для того, чтобы защитить и сохранить все, что представляет истинную ценность. И если, пока ее строишь, ты потеряешь или растратишь все то, что хотел защитить, тогда крепость, даже если завершена, есть не что иное, как пустая скорлупа. Я растерял далеко не все, а небольшую часть обменял на кое-что другое. Кусочек веры обменял на познание зла. Немного смеха – на понимание, что такое смерть. Частицу свободы – на двух сыновей (и это был добрый обмен). Но я ведь знаю, что кое-что еще у меня осталось».
Мбежане заметил перемену настроения Шона и сделал попытку еще раз повеселить его:
– Послушай, нкози, если хочешь поскорей добраться до питейного заведения во Фрер, надо поторопиться.
Сделав над собой усилие, Шон отбросил свои глубокие думы и рассмеялся. Они весело поскакали дальше на север и уже на третий день достигли местечка под названием Чивели.
Шону вспомнилось собственное наивное изумление, когда в самом начале зулусской войны, еще будучи совсем юным, он увидел войско лорда Челмсфорда у Роркс-Дрифт. Он думал тогда, что большего числа людей собрать в одном месте просто невозможно. А теперь, оглядывая лагерь британской армии перед Коленсо, Шон улыбался: крохотные силы Челмсфорда затерялись бы даже в этом артиллерийско-техническом парке, а ведь за ним на целых две мили раскинулся огромный лагерь солдатских палаток. Ровные ряды белоснежных брезентовых конусов, между которыми располагались линии коновязей с лошадьми, а еще дальше в аккуратном порядке бесконечные акры транспортных средств, их были тысячи, а уж тягловых животных, пасущихся в вельде на сколько хватало глаз, было и не сосчитать.
Зрелище поистине впечатляющее, и не только своей масштабностью, но и аккуратной, деловой дислокацией, той военной четкостью, с которой огромное число разбитых на группы людей занимаются строевой подготовкой. Когда они, продолжая маршировать, одновременно делают поворот кругом, море штыков ослепительно вспыхивает на солнце.
Шон бродил по лагерю и читал названия полков в начале каждого ряда палаток – для него они отзывались эхом былой славы. Но новая униформа цвета хаки и тропические шлемы превращали солдат в единую однородную массу. Только кавалерия еще сохраняла капельку прежнего очарования своими вымпелами, которые весело трепетали от ветра на кончиках их пик. Мимо него рысью проехал эскадрон, и Шон с завистью посмотрел на лошадей. Огромные, лоснящиеся животные выглядели такими же горделивыми, как и сидящие на них люди. Лошадь и всадник с тонкой пикой, увенчанной острым наконечником, вместе производили впечатление нечеловеческой жестокости.
– Где у вас тут разведчики? – Шон задавал этот вопрос уже больше десятка раз, и хотя ответы он получал на диалектах Манчестера и Ланкашира, с едва различимыми шотландским и ирландским акцентами, их объединяло одно: вся полученная информация оказалась совершенно бесполезна.
Один раз он остановился понаблюдать за тренировкой с одним из новеньких пулеметов системы Максима. Неповоротливая машина, подумал он, против винтовки не пойдет ни в какое сравнение. Уже потом, позже, он припомнит это свое суждение и покажется самому себе человеком несколько недалеким.
Все утро он мыкался по лагерю, таская за собой Мбежане. Уже к полудню его одежда, руки и лицо успели покрыться пылью, а сам он так устал, что настроение у него серьезно испортилось. Воинское подразделение под названием Натальский корпус разведчиков, похоже, было не более чем мифом. Шон стоял на краю лагеря и, глядя на открытый вельд, размышлял о том, куда теперь направить копыта своей лошадки, чтобы продолжить поиски.
Вдруг в полумиле от лагеря, на густо заросшей травой равнине ему бросилась в глаза тонкая струйка синего дыма. Она поднималась из зарослей кустарников, тянувшихся линией – без сомнения, по берегам какого-то ручья. Тот, кто выбрал это местечко для стоянки, наверняка умел с удобством устроиться на просторах вельда. По сравнению с унылым окружением основного лагеря это местечко представляло собой сущий рай: кусты защищают от ветра, в дровах и воде недостатка нет, подальше от внимания старших офицеров.
«Вот он, ответ на мой вопрос», – подумал Шон и тронулся по равнине в сторону дыма.
Судя по многочисленным зулусам, снующим между деревьями, догадка его оказалась правильной. Здесь могли располагаться только колониальные войска: у каждого солдата свой личный вассал. Да и фургоны поставлены в круг, как это принято у местных колонистов. С теплым чувством, будто после долгих блужданий он вернулся домой, Шон подъехал к первому же белому человеку, которого увидел.
Этот джентльмен сидел в тени мимозы в эмалированной поясной ванне, погрузившись по пояс в воду, в то время как черный слуга подливал ему туда из большого черного же чайника горячую водичку.
– Здравствуйте, – приветствовал его Шон.
Мужчина оторвался от книги, вынул изо рта сигару и ответил на приветствие.
– Я ищу тут разведчиков, – сказал Шон.
– Ваши поиски закончились, друг мой. Присаживайтесь, – сказал он. И обратился к слуге: – Принеси-ка для нкози чашечку кофе.
Благодарный Шон опустился на стоящий рядом с ванной стул, сплетенный из сыромятной кожи, и вытянул перед собой ноги. Хозяин ванны отложил в сторону книгу и принялся намыливать волосатую грудь и подмышки, одновременно с оценивающей откровенностью изучая Шона.
– Кто у вас командир? – спросил Шон.
– Хотите с ним познакомиться?
– Да.
Купающийся разинул рот и заорал:
– Эй! Тим!
– Чего тебе надо? – донесся отклик из ближайшего фургона.
– Тут какой-то парень хочет тебя видеть.
– Чего ему надо?
– Говорит, что хочет потолковать с тобой насчет своей дочери.
Наступило долгое молчание, – видимо, человек в фургоне переваривал информацию.
– Как он выглядит?
– Здоровенный и с дробовиком.
– Шутишь!
– Черта с два! Говорит, если не выйдешь, он сам к тебе придет.
Брезент фургона осторожно приподнялся, и в щелке показался человеческий глаз. За этим последовал такой дикий рев, что Шон испуганно вскочил на ноги. Брезент был отброшен, и из фургона выпрыгнул сам командир отряда разведчиков. Расставив руки, как борец на ковре, он двинулся на Шона. Шон мгновение смотрел на него, выпучив глаза, потом тоже заорал как бешеный и принял низкую бойцовскую стойку.
– А-а-а! – снова заорал командир и бросился на Шона, но Шон встретил его грудью и обхватил обеими руками.
– Тим Кёртис, скотина ты этакая! – орал он, захлебываясь от смеха и от боли, потому что Тим не оставлял попыток с корнем выдрать у него бороду.
– Шон Кортни, сукин ты сын! – задыхаясь в объятиях Шона, не оставивших ему воздуха в легких, вторил Тим.
– Давай лучше выпьем за это дело, – сказал Шон, толкая друга.
– Раздавим бутылочку, – согласился Тим, схватил его за уши и потряс.
Наконец они оторвались друг от друга и теперь стояли, слегка смущенные от радости неожиданной встречи.
Слуга вернулся с кофе для Шона, но Тим с выражением отвращения махнул рукой:
– Вылей это пойло! Тащи сюда бутылку бренди из моего комода.
– Так вы, значит, знакомы, как я погляжу, – подал голос человек в ванне.
– Знакомы! Господи, да я целых пять лет на него вкалывал! – фыркнул Тим. – Копал для него это грязное золото под землей. Хуже начальника у меня в жизни не было.
– Что ж, теперь твой черед, – усмехнулся Шон. – Я приехал, чтобы поработать на тебя.
– Ты слышал, Саул? Этот идиот хочет к нам.
– Mazeltov[57], – произнес сидящий в ванне.
Он окунул кончик сигары в воду, чтобы погасить, и, отбросив ее в сторону, поднялся и протянул Шону мыльную руку:
– Добро пожаловать в легион пропащих. Меня зовут Саул Фридман. А ваше имя, догадываюсь, Шон Кортни. И где же бутылочка? Надо отметить ваше прибытие.
На шум сбежались другие из своих фургонов, и Шона представили каждому. Униформа у разведчиков состояла из гимнастерки цвета хаки без знаков различия и всяких лычек, широкополой шляпы и штанов галифе. Всего набралось десять человек. Отличная и бравая на вид компания пришлась Шону по вкусу.
Голый Саул, обмотав чресла полотенцем, взял на себя роль виночерпия. Все с удобствами расселись в тенечке и приступили к распитию. Первые двадцать минут Тим Кёртис развлекал их биографическими и биологическими подробностями карьеры Шона, к которым Саул добавлял свои комментарии, неизменно встречаемые ревом хохота. Видно было, что Саул – остряк и душа компании и с этой ролью справлялся отлично. Он был здесь самый молодой, лет двадцать пять, не больше, и к тому же самый маленький. Худенькое тело сплошь покрывали волосы. Несмотря на чрезвычайно некрасивую внешность, парень обладал немалым обаянием. Шону он очень понравился.
Через час, когда благодаря бренди они дошли до той стадии серьезности, что всегда предшествует следующей стадии безудержного и дикого смеха, Шон обратился к Тиму с вопросом:
– Капитан Кёртис…
– Лейтенант, и не забывай этого, – поправил его Тим.
– Хорошо, пусть будет лейтенант. Скажи-ка мне вот что: в чем заключается наша работа и когда мы должны ее исполнять?
Тим хмуро заглянул в свой пустой стакан, потом посмотрел на Саула.
– Доложи, – отдал он распоряжение подчиненному.
– Как я уже заметил ранее, мы – легион пропащих. Люди смотрят на нас с жалостью и легким смущением. Завидев нас, они переходят на другую сторону улицы, осеняют себя крестным знамением и бормочут заклинания от дурного глаза. Мы живем здесь, как в маленькой колонии прокаженных.
– Почему это?
– Ну, прежде всего потому, что в натальской армии нас считают паршивыми выродками. А виноват в этом один офицер, который, несмотря на внушительный набор медалей на груди, не внушает доверия у юных дам. Он служит старшим офицером связи Генерального штаба колониальных войск. Подполковник Гаррик Кортни, кавалер креста Виктории и ордена «За боевые заслуги».
Лицо Саула вдруг изменилось, он сделал паузу.
– Надеюсь, не твой родственник?
– Нет, – без колебаний соврал Шон.
– Слава богу, – сказал Саул и продолжил: – Так вот, поэтому все нас и жалеют. Абсурд ситуации заключается в том, что никто не признает нашего официального существования. Даже постановке на довольствие должен предшествовать достойный комической оперы диалог между Тимом и начальником снабжения. Но мы называемся «разведчиками», и все ждут от нас, что мы отправимся в тыл врага и хоть чуть-чуть займемся там разведкой. Так что каким-то странным манером в неудаче генерала Буллера за три месяца продвинуться хотя бы на сотню ярдов вперед обвиняют именно нас.
Саул наполнил свой стакан:
– Хорошо хоть бренди у нас не кончилось.
– Хочешь сказать, что мы ничего не делаем? – недоверчиво спросил Шон.
– Почему, мы едим, мы спим… мы пьем, в конце концов.
– Время от времени ходим в гости, – добавил Тим. – Кстати, сейчас неплохое для этого время.
– А к кому мы ходим в гости?
– У нас тут не очень далеко, меньше пяти миль отсюда, есть одна оч-чень предприимчивая женщина. Хозяйка передвижного цирка – сорок фургонов и сорок девушек. Куда основная армия, туда и они. Надо же, чтобы кто-нибудь утешал и подбадривал наших солдат. А поехали, пусть нас там утешат и морально поддержат. Двинемся прямо сейчас – будем первыми. Первому гостю – лучшее место.
– Ну, тут я вам не товарищ, – сказал Саул и, поднявшись, пошел к себе.
– Добрый малый, – сказал Тим, глядя ему вслед.
– Это что, против его религии?
– Нет. Просто он женат и относится к этому серьезно. А ты как?
– Я не женат.
– Ну, тогда поехали.
Уже ночью, при луне, они возвращались обратно, приятно расслабленные и меланхоличные после любви и напитков. Циркачка, взявшая Шона в свой фургон, оказалась девушкой довольно приятной, с большими материнскими грудями.
– А вы мне понравились, мистер, – призналась она ему уже потом.
– Ты мне тоже, – не стал скрывать правды и он.
Хотя Шон, как и после удовлетворения иных плотских потребностей, не испытывал ни стыда, ни чувства вины, но он понимал, что полчаса, проведенные в походной кровати с совершенно чужой девицей, – это жалкий суррогат.
Он ехал и вполголоса напевал мелодию, которую пела ему Руфь той ночью, когда случилась буря.