Туман в то утро плотно обложил острую вершину Спион-Коп, и рассвет наступил какой-то жиденький, перламутрового цвета. Зыбкий колеблющийся туман плавал вокруг, крохотными капельками оседая на металлических частях винтовок.
Полковник Джон Эйксон завтракал толсто нарезанными бутербродами с ветчиной и анчоусной пастой «Услада джентльмена». Накинув на плечи офицерский плащ, он устроился на камне и угрюмо пережевывал пищу.
– Пока никаких признаков наших обожаемых буров, – весело объявил сидящий рядом капитан.
– Вон ту траншею выкопали недостаточно глубоко, – отозвался Эйксон, сердито глядя на мелкую канавку, кое-как выскобленную в каменистой почве. Сейчас ее переполняли отдыхающие солдаты, расположившиеся в самых разных расслабленных позах.
– Знаю, сэр. Но что тут поделаешь? Дошли до цельной скалы… чтобы углубиться хотя бы еще на фут, тут нужен фургон динамита.
Капитан выбрал себе бутерброд и полил на него из бутылки с «Усладой».
– В любом случае враг будет вести огонь снизу, так что бруствер получился нормальный.
Вдоль переднего края траншеи тянулся вал из комьев земли и камней фута в два высотой. Жалкое прикрытие для двух тысяч бойцов.
– Вы прежде бывали на этой горе? – вежливо спросил Эйксон.
– Нет, сэр. Разумеется, не был.
– А тогда почему вы, черт возьми, так уверены, что палить начнут снизу? Сквозь туман ничего не видно.
– Понимаете, сэр, мы с вами находится на самом гребне, а это самая высокая…
– Да где же эти проклятые разведчики? – перебил его Эйксон. – Неужели еще не вернулись?
Он вскочил на ноги и, в развевающемся плаще, зашагал вдоль траншеи:
– Эй, бойцы! Неужели нельзя сделать бруствер повыше?
Несколько человек у него под ногами зашевелились и неохотно принялись складывать на бруствер камни. Длинное ночное восхождение и стычка с охранявшими гору бурами, в результате которой те оказались вынуждены отступить, измотали их вконец. Эйксон двинулся дальше, слушая, как недовольно ворчат за его спиной солдаты.
– Эйксон! – послышался оклик.
Из тумана впереди вышел человек, и полковник узнал в нем фигуру генерала Вудгейта; за ним следовала его свита.
– Сэр! – отозвался Эйксон и заспешил навстречу.
– Ваши люди окопались?
– Окопались как могли, сэр.
– Отлично. Ну, как противник? Разведчики вернулись?
– Нет еще. Они где-то там. – Эйксон махнул рукой в сторону медленно перекатывающихся белых волн тумана футах в пятидесяти, за которыми взгляд не улавливал ничего.
– Надо продержаться, пока не подойдет подкрепление. Доложите, когда…
В тумане вдруг началось какое-то движение, и Вудгейт замолчал.
– Что там такое? – спросил он после паузы.
– Разведчики, сэр.
Саул Фридман начал докладывать, как только выскочил из тумана, не дойдя до них двадцати футов. Лицо его пылало от возбуждения.
– Здесь еще не вершина! Мы еще не на вершине! Вершина в двух сотнях ярдов впереди, на правом фланге у нас идет подъем, как бы такой небольшой холм, он весь зарос кустами алоэ, и оттуда вся наша позиция легко простреливается. Там полно буров. Вся эта проклятая гора кишит ими.
– Черт побери! Вы уверены?
– Полковник Эйксон! – повысил голос Вудгейт. – Приказываю развернуть правый фланг к этому холму…
Эйксон двинулся исполнять приказ.
– …Если успеете, – добавил генерал ему в спину.
Ему показалось, что туман тронулся с места и поплыл, кружась вихрями, и поднявшийся ветерок сейчас совсем его сдует.
Ян Пауль стоял рядом со своей лошадью. Золотисто-рыжая борода его искрилась крохотными капельками осевшего тумана. Грудь стягивали крест-накрест ленты с патронами, винтовка системы Маузера в больших волосатых руках казалась детской игрушкой. Выдвинув нижнюю челюсть, он размышлял, критически оценивая свою диспозицию. Всю ночь он гонял коня от лагеря к лагерю, всю ночь орал, срывая голос, грозил всеми карами, заставляя людей подняться и занять склоны горы Спион-Коп. И теперь горные склоны вокруг него шуршали и бормотали голосами пяти тысяч ждущих приказа бойцов, а выше, по дуге в 120 градусов, за ними стояли наготове пушки. От Зеленого холма на северо-западе до склонов пиков-близнецов с обратной стороны на востоке затаились его артиллеристы рядом с пушками «крюзо» и «норденфельт», готовые в любую минуту начать пристрелку целей на гребне Спион-Коп.
«Все к бою готово, а теперь я должен заслужить право носить эту шляпу», – подумал Ян Пауль и, усмехнувшись, покрепче натянул ее на голову.
– Хенни, отведи лошадь в лагерь, – приказал он.
Мальчик принял у него поводья, и Ян Пауль двинулся вверх по последнему склону к вершине. По мере подъема становилось светлее, и бойцы, засевшие между скалами, стали узнавать его по пылающей бороде.
– Goeie Jag[63], дядюшка Пауль! – приветствовали они его. – Kom saam om die Rooi Nekke te skiet[64].
Двое бюргеров бегом спустились к нему.
– Дядюшка Пауль! Мы только что были на холме Алоэ-Нолл. Англичан там нет!
– Уверены?
Слишком щедрым казался этот подарок фортуны.
– Ja, они все с той стороны горы. Мы слышали, как они копают, как разговаривают.
– Вы из какого отряда? – спросил он сгрудившихся в тумане вокруг людей.
– Каролина, – ответили несколько голосов.
– Пошли за мной, – приказал Ян Пауль. – Все пошли за мной. На Алоэ-Нолл.
Они двинулись за ним. Шурша по траве сотнями ног, торопливо обошли вершину кругом; во влажном воздухе от дыхания шел пар. Внезапно впереди вырос небольшой темный холм – Алоэ-Нолл; они поползли на него, исчезая меж скал, в трещинах и щелях, словно муравьи, возвращающиеся в муравейник.
Лежа на животе, Ян Пауль раскурил трубку, большим огрубевшим пальцем примял тлеющий табак, втянул в себя дым и внимательно всмотрелся в плотную завесу тумана. В зловещей тишине, опустившейся на гору, вдруг громко заворчал его живот, и он вспомнил, что со вчерашнего полудня еще ничего не ел. В кармане куртки отыскался завалявшийся кусок вяленого мяса.
«На пустой желудок лев охотится лучше», – подумал он и снова потянул свою трубочку.
– Ветер поднимается, – прошептал чей-то голос рядом, и Ян Пауль услышал шелест листьев алоэ над головой.
Кусты алоэ здесь поднялись в рост человека, каждый с несколькими золотистыми и темно-красными верхушками; утренний ветерок слегка покачивал эти зеленые канделябры.
– Ja, поднимается, – отозвался Ян Пауль.
Глубоко в груди шевельнулась знакомая волна – смесь страха и веселого опьянения перед боем. Усталость сразу как рукой сняло.
Он выбил трубку, все еще горячую сунул в карман и поднял винтовку, лежащую перед ним на скале.
Ветер усилился и эффектно, словно открывая монумент, сорвал с горы пелену тумана. Под темно-синим небом перед бурами открылась округлая коричнево-золотистая в лучах раннего солнца вершина Спион-Коп. Поперек ее прорезал длинный, около пяти сотен ярдов, неровный шрам красной земли.
– Almagtig![65] – выдохнул Ян Пауль. – Теперь они у нас в руках.
Над кое-как наваленным бруствером перед траншеей, как птички на заборе, так близко, что видны были подбородочные ремни и ленты на шляпах, на фоне земли и темной травы ярко и отчетливо выделялись светло-зеленые шлемы. А позади траншеи, видные как на ладони от сапог до шлемов, на совершенно открытом месте стояли или лениво прохаживались сотни английских солдат с боеприпасами и флягами с водой.
Несколько долгих секунд продолжалась тишина. Бойцы Яна Пауля как будто не верили собственным глазам, глядя на это поверх своих винтовок, и не могли заставить себя нажать на спусковые крючки, где уже лежали их пальцы. Англичане находились настолько близко, что перебить их всех не составляло никакого труда. Всех охватило общее отвращение к подобной бойне, и маузеры буров молчали.
– Огонь! – заорал Ян Пауль. – Skiet, kerels, skiet![66]
Его крик достиг ушей англичан в траншеях. Он видел, как вдруг замерло всякое движение, к нему обернулись белые лица. И тогда он сам тщательно прицелился и выстрелил в грудь одного из них. Отдача винтовки ударила ему в плечо, и человек упал в траву.
Этот выстрел словно рассеял чары, сковавшие его воинов. Пальба сотен винтовок слилась в чудовищной, истерической гармонии, а расположившиеся вдоль траншеи фигуры цвета хаки под звуки сыплющихся на них пуль отчаянно засуетились. С такого расстояния большинство бойцов Яна Пауля легко могли уложить пятью выстрелами четырех бегущих антилоп. Всего за несколько секунд, пока опомнившиеся англичане ныряли в траншею, их полегло как минимум пятьдесят убитыми или ранеными. Теперь они в самых разнообразных позах неподвижно лежали на красноватой земле.
Теперь стрелять можно было только в шлемы и головы над бруствером, а они ни секунды не оставались на одном месте. Солдаты генерала Вудгейта стреляли, уходили в сторону, ныряли, перезаряжали винтовки и снова стреляли, и выстрелы тысячи семисот винтовок системы Ли-Метфорда влились в общий кромешный ад.
Вдруг с противоположного склона конической горы над головами буров с пронзительным визгом пролетел первый снаряд, выпущенный из полевого орудия, и, подняв облако дыма и красной пыли, взорвался в пятидесяти футах впереди английской траншеи. После некоторой паузы, во время которой корректировщики Яна Пауля, засевшие пониже гребня, передавали данные на батарею, следующий взрыв прогремел позади окопа. Снова пауза, и после новой корректировки третий снаряд угодил прямо в траншею. Взрывом высоко в воздух подбросило человеческое тело – руки и ноги мелькали, как спицы вертящегося фургонного колеса. Когда рассеялась пыль, все увидели, что в бруствере образовалась дыра и с полдюжины обезумевших солдат пытаются заткнуть ее большим камнем.
Теперь заработали все орудия буров. Несмолкаемый визг пролетающих снарядов перемежался злобным воем других, выпущенных из малокалиберных скорострельных орудий. И снова вершину затянуло, на этот раз реденькой, но тяжелой пеленой пыли, порохового чада и дыма разрывов; эта пелена застилала солнечный свет и забивала ноздри, глаза и рты людей, для которых длинный, очень длинный день только начинался.