Старик в очках с железной оправой сидел у края дороги; его одежда была покрыта пылью. На реке был понтонный мост, и по нему переправлялись повозки, грузовики, мужчины, женщины и дети. Запряженные мулами повозки ползли с моста на крутой берег, солдаты подталкивали их, упираясь в спицы колес. Грузовики с грохотом взбирались наверх и исчезали, вырываясь из толчеи, крестьяне тащились, утопая в пыли по щиколотку. Но старик сидел неподвижно. Он слишком устал, чтобы идти дальше.
Я должен был перейти мост, обследовать предмостное укрепление на той стороне и выяснить, как далеко продвинулся неприятель. Я сделал это и вернулся через мост. Теперь повозок было меньше, пешеходов совсем мало, но старик все еще сидел там.
– Откуда вы идете? – спросил я его.
– Из Сан-Карлоса, – сказал он и улыбнулся.
Это был его родной город, ему было приятно говорить о нем, и он улыбнулся.
– Я смотрел за животными, – пояснил он.
– Вот как, – сказал я, не вполне понимая.
– Да, – сказал он, – я там оставался, потому что мне надо было смотреть за животными. Я ушел из Сан-Карлоса последним.
Он не был похож ни на пастуха, ни на свинопаса; я посмотрел на его черную, запыленную одежду, на серое, запыленное лицо и очки в железной оправе и спросил:
– За какими животными?
– Разными, – сказал он и покачал головой. – Пришлось их оставить.
Я смотрел на мост и на местность вокруг устья Эбро, напоминавшую мне Африку, и соображал, как скоро может показаться противник, и все время прислушивался, поджидая те первые звуки, которые возвещают о вечно таинственном явлении, именуемом соприкосновением фронтов, а старик все еще сидел там.
– За какими животными? – повторил я.
– Их всего трое, – объяснил он. – Две козы и кошка, да еще четыре пары голубей.
– И вам пришлось их оставить?
– Да. Начался обстрел. Капитан велел мне уходить, потому что начался обстрел.
– У вас нет семьи? – спросил я, глядя на противоположный конец моста, где одинокие повозки торопливо спускались по склону.
– Нет, – сказал он. – Только эти животные. Ну, кошка-то, конечно, не пропадет. Кошка может сама о себе позаботиться, а вот что станется с остальными – подумать страшно.
– Вы за кого? – спросил я.
– Ни за кого, – сказал он. – Мне семьдесят шесть лет. Я прошел уже двенадцать километров, а дальше идти сил нету.
– Здесь опасно, нельзя здесь оставаться, – сказал я. – Постарайтесь добраться до разветвления дороги на Тортосу, там проходят грузовики.
– Я посижу еще немного, – сказал он, – и потом пойду. Куда идут эти грузовики?
– В Барселону, – сказал я.
– Я там никого не знаю, – сказал он, – но я вам очень благодарен. Очень благодарен.
Он взглянул на меня устало и безучастно и потом сказал, чувствуя потребность поделиться с кем-нибудь своей тревогой:
– Кошка-то, я знаю, не пропадет. О ней нечего беспокоиться. А вот остальные. Как вы думаете, что с ними будет?
– Что ж, они, вероятно, тоже уцелеют.
– Вы думаете?
– А почему бы нет? – сказал я, всматриваясь в противоположный берег, где уже не видно было повозок.
– А что они будут делать, если обстрел? Мне и то велели уходить, как начался обстрел.
– Вы оставили голубятню открытой? – спросил я.
– Да.
– Тогда они улетят.
– Да, правда, они улетят. А вот остальные. Нет, лучше не думать, – сказал он.
– Если вы уже отдохнули, уходите, – настаивал я. – Встаньте и попробуйте идти.
– Благодарю вас, – сказал он, поднялся на ноги, покачнулся и снова сел в пыль.
– Я смотрел за животными, – повторил он тупо, уже не обращаясь ко мне, – я только смотрел за животными.
Помочь ему было нечем. Был первый день Пасхи, и фашисты подступали к Эбро. День был серый, пасмурный, и низкая облачность не позволяла подняться их самолетам. Это, да еще то, что кошки сами могут о себе позаботиться, – вот все, в чем напоследок повезло старику.
В тот год мы планировали охотиться на марлина у кубинских берегов в течение месяца. Начался месяц десятого апреля, а к десятому мая мы наловили двадцать пять марлинов, срок аренды яхты заканчивался. Оставалось купить подарки, чтобы привезти в Ки-Уэст, заправить «Аниту» еще раз дорогим кубинским топливом, пересечь пролив, уладить формальности и отправиться домой. Но большая рыба так и не пришла.
– Не хочешь еще месяцок поохотиться, кэп? – спросил мистер Джози. Он был хозяином «Аниты» и сдавал ее в аренду за десять долларов в день. Стандартная цена была тридцать пять. – Если захочешь остаться, я могу срéзать цену до девяти.
– А где здесь взять девять долларов?
– Заплатишь, когда будут. А в «Стэндард ойл компани» у тебя открытый кредит, получим от них счет – расплатимся из арендных денег за прошлый месяц. Будет плохая погода – ты сможешь что-нибудь написать.
– Ладно, – сказал я, и мы прорыбачили еще месяц. К его концу на нашем счету было сорок два марлина, но большая рыба так и не пришла. Вблизи Морро[98] проходило сильное глубинное течение, иногда оно несло акры приманки – летающие рыбы выпархивали прямо из-под носа яхты, и птицы трудились без устали. Но ни одного гигантского марлина мы не вытащили, хотя каждый день ловили или теряли по белому марлину, а в один из дней я поймал пять.
Нас хорошо знали по всему побережью, потому что мы разрубали на куски и раздавали всю свою рыбу, и когда мы проплывали мимо крепости Морро и поднимались по проливу к пирсам у площади Святого Франциска с поднятым «марлиновым флажком», к докам устремлялись толпы людей. В тот год у рыбаков в порту рыба стоила от восьми до двенадцати центов за фунт, а на рынке вдвое дороже. В день, когда мы вернулись с пятью флажками, полиции пришлось сдерживать толпу дубинками. Выглядело это скверно и безобразно. Но тот год на берегу вообще был скверным и безобразным.
– Эта гребаная полиция разгоняет наших постоянных клиентов и норовит забрать всю рыбу себе, – сказал мистер Джози. – А ну, пошел отсюда ко всем чертям! – рявкнул он на полицейского, тянувшего руку к десятифунтовому куску марлина. – Я твоей поганой рожи раньше здесь никогда не видел. Тебя как зовут?
Полицейский сообщил ему свое имя.
– Эй, кэп, глянь-ка, есть он в нашем compromiso[99]?
– Не-а.
Compromiso – это была такая книга, в которую мы записывали людей, которым обещали рыбу.
– Ну, запиши его на следующую неделю, кэп, на маленький кусочек, – сказал мистер Джози. – А теперь, фараон, убирайся к чертям собачьим и лупи своей дубинкой кого-нибудь другого, а наших друзей не трожь. Навидался я вашего брата на своем веку. Вали отсюда. Забирай свою дубинку, свой пистолет и канай отсюда, если ты не из портовой полиции.
В конце концов вся рыба была разделана и распределена согласно записям в нашей compromisо, а книга заполнена обязательствами на следующую неделю.
– Иди-ка ты теперь в «Амбос мундос», кэп, умойся, прими душ, потом я тоже туда подгребу. Можем сходить во «Флоридиту», обговорить наши дела. Этот фараон меня здорово достал.
– Можешь подняться ко мне и тоже принять душ.
– Нет. Я тут помоюсь, мне же сегодня не пришлось попотеть, как тебе.
Я срéзал путь до отеля «Амбос мундос» по мощеной улице, которая вела к центру, справился у дежурного администратора насчет почты, потом поднялся в лифте на последний этаж. Мою угловую, выходившую на северо-восток комнату продувал пассат, и в ней было прохладно. Я посмотрел в окно на крыши старой части города и дальше – на бухту, в которую при полной иллюминации медленно входила «Орисаба». Я устал, наловив столько рыбы, и мне хотелось прилечь. Но я знал: лягу – могу заснуть, поэтому сидел на кровати и, глядя в окно, наблюдал, как охотятся летучие мыши, а потом наконец разделся, принял душ, переоделся в чистое и спустился в холл. Мистер Джози ждал у входа в гостиницу.
– Ты, наверное, устал, Эрнест, – сказал он.
– Нет, – солгал я.
– А я устал, только лишь глядя на то, как ты таскаешь рыбу, – сказал он. – Всего двух не хватило до нашего исторического рекорда: семь и глаз восьмой.
Ни мистер Джози, ни я не любили вспоминать о глазе восьмой рыбы, но рекорд определяли всегда именно так.
Мы шли по узкому тротуару улицы Обиспо, мистер Джози разглядывал освещенные витрины всех магазинов. Он никогда ничего не покупал, пока не приходило время возвращаться домой. Но любил рассматривать все, что выставлялось на продажу. Миновав две последние лавки и лотерейную кассу, мы толкнули вращающуюся дверь старушки «Флоридиты».
– Тебе бы присесть, кэп, – сказал мистер Джози.
– Нет. Лучше я постою у барной стойки.
– Пива, – сказал мистер Джози. – Немецкого. А ты что будешь пить, кэп?
– Дайкири со льдом без сахара.
Константе смешал дайкири и налил мне, оставив в шейкере еще на две порции. Я ждал, когда мистер Джози перейдет к делу. Он перешел к нему, как только ему подали пиво.
– Карлос говорит, они появятся в следующем месяце, – сообщил он. Карлос успешно промышлял ловлей марлинов и был нашим кубинским компаньоном. – Он говорит, что никогда еще не было такого течения, так что, когда они появятся, это будет нечто такое, чего мы никогда раньше не видели. Он говорит, что они точно должны прийти.
– Он и мне это говорил.
– Если решишь еще месяц порыбачить, кэп, я могу снизить цену до восьми долларов в день и еще готовить еду, чтобы не тратиться на сэндвичи. Будем заходить в бухточку, и я там буду стряпать. Мы же все время ловим этих волнистых пеламид. Они не хуже маленького тунца. Карлос говорит, что может по дешевке покупать нам что нужно на рынке, когда ездит за наживкой. А ужинать можно в ресторане «Жемчужина Сан-Франциско». Я очень хорошо там вчера поел за тридцать пять центов.
– А я вчера вечером вообще не ел и сэкономил деньги.
– Может, поэтому ты и подустал сегодня. Ты должен есть, кэп.
– Знаю. Но ты сам-то уверен, что хочешь еще месяц рыбачить?
– «Аните» все равно этот месяц простаивать. Почему бы нам не воспользоваться случаем, если идет большая рыба?
– Может, у тебя есть дела поважнее?
– Нет. А у тебя?
– Думаешь, рыба действительно придет?
– Карлос говорит – обязательно.
– А представь: мы подцепим такую рыбину и не сможем справиться с ней при тех снастях, которые у нас имеются.
– Должны справиться. Если хорошо есть, можно вываживать ее хоть до скончания века. А мы будем есть хорошо. Я тут еще кое о чем подумал.
– О чем?
– Если ты будешь ложиться пораньше и откажешься от развлечений, ты сможешь вставать на рассвете и писать, к восьми часам уже выполнишь дневную норму. А мы с Карлосом к тому времени все подготовим, тебе останется только взойти на борт.
– Ладно, – сказал я. – Никаких развлечений.
– Тебя именно развлечения выматывают, кэп. Но я не имею в виду – вообще никаких. По субботам вечером можно.
– Отлично, – сказал я. – Развлечения – только по субботам вечером. А что ты предлагаешь мне писать?
– Ну, это уж тебе решать, кэп. Я в это не вмешиваюсь. Что касается работы, у тебя всегда хорошо получалось.
– А о чем бы ты хотел прочесть?
– Почему бы тебе не написать хорошие рассказы о Европе или про Запад, или про то, как ты бродяжничал, или про войну, или еще что-нибудь в этом роде? Или напиши про то, что только мы с тобой знаем, про то, что повидала на своем веку «Анита». Туда и про развлечения можно вставить, чтобы всем интересно было.
– Я же отказываюсь от развлечений.
– Конечно, кэп. Но тебе есть что вспомнить. То, что ты будешь в завязке, тебе не помешает.
– Не помешает, – согласился я. – Большое спасибо, мистер Джози. Прямо завтра с утра и начну работать.
– А что нам требуется перед тем как начать новую жизнь, так это чтобы ты съел сегодня большой бифштекс с кровью, тогда завтра ты проснешься полным сил, с желанием работать и готовностью к рыбалке. Карлос говорит, что большая рыба может появиться со дня на день. Кэп, к этому моменту ты должен быть в наилучшей форме.
– Думаешь, еще один дайкири этому помешает?
– Черт возьми, конечно нет, кэп. В нем же ничего, кроме рома, капельки лаймового сока и мараскино[100]. Разве это может навредить мужчине?
Как раз в этот момент в бар вошли две знакомые девушки. Они были очень миловидны и готовы к предстоявшему вечеру.
– Рыбаки, – сказала одна по-испански.
– Два крепких здоровых рыбака, прямо с моря, – добавила другая.
– Эн-эр, – напомнил мистер Джози.
– Никаких развлечений, – подтвердил я.
– У вас какие-то секреты? – спросила одна из девушек. Она была потрясающе хорошенькая, а то легкое несовершенство, которое придала чистой линии ее очаровательного носика правая рука одного из ее прежних приятелей, было совершенно незаметно, если смотреть на нее в профиль.
– У нас с кэпом деловой разговор, – ответил мистер Джози девушкам, и те отошли к дальнему концу стойки. – Видишь, как просто? – сказал мистер Джози. – Я возьму на себя всё общение, а тебе останется лишь вставать утром рано, писать и быть в форме для рыбалки. Для большой рыбы. Такой, чтоб не меньше тысячи фунтов.
– А почему бы нам не поменяться? – сказал я. – Я возьму на себя всё общение, а ты будешь вставать утром рано, писать и держать себя в форме для охоты на большую рыбу, такую, чтобы не меньше тысячи фунтов.
– Да я бы рад, кэп, – серьезно ответил мистер Джози. – Но из нас двоих писать умеешь только ты. А еще ты моложе меня и лучше подходишь для того, чтобы управляться с рыбой. Мое же дело – лодка с изношенным двигателем, но я постараюсь хорошо следить за ней.
– Понимаю, – сказал я. – Я тоже постараюсь хорошо писать.
– Я хочу продолжать тобой гордиться, – сказал мистер Джози. – И хочу, черт возьми, чтобы мы поймали самого большого марлина, какой когда-либо плавал в океане, взвесили бы его по совести, разрубили на куски и раздали своим знакомым беднякам; и ни куска ни одному проклятому фараону с дубинкой.
– Так мы и сделаем.
В этот момент одна из девиц помахала нам с дальнего конца стойки. Вечер был тихим, кроме нас в баре – никого.
– Эн-эр, – сказал мистер Джози.
– Эн-эр, – ритуально повторил я.
– Константе, – сказал мистер Джози, – Эрнесто нужен официант. Мы хотим заказать два больших бифштекса с кровью.
Константе улыбнулся и, подняв палец, подозвал официанта.
Когда мы, направляясь в обеденный зал, проходили мимо девушек, одна из них протянула руку, и я пожал ее, торжественно прошептав по-испански: «Никаких развлечений».
– Боже милостивый, – произнесла другая девушка. – Неужели и эти подались в политику? В такой-то год!
Обе впечатлились и были немного напуганы.
Утром, разбуженный первым забрезжившим над бухтой светом, я встал и начал писать рассказ в надежде, что мистеру Джози он понравится. В нем были и «Анита», и прибрежная часть города, и то, что с нами случилось и о чем знали только мы двое, я пытался вжиться в ощущение моря и всего того, что мы видели, слышали, обоняли и чувствовали каждый день. Я работал над рассказом каждое утро, а днем мы рыбачили, и улов был хорошим. Я очень старался и всю рыбу ловил стоя, а не сидя в кресле. И все же большая рыба не приходила.
Однажды мы все же увидели такую, тащившую за собой промысловый рыбацкий ялик, который погрузился в воду по самый нос, а марлин несся, как быстроходный катер, фонтанами расплескивая воду в стороны каждый раз, когда выпрыгивал на поверхность. Тот марлин сорвался. В другой день, во время ливня, мы видели, как четверо мужчин пытались втащить в свою лодку широченного темно-фиолетового марлина. Он тянул на полсотни фунтов, и после я видел огромные куски этой рыбины на мраморных прилавках старого рынка.
А потом, одним солнечным днем, когда темный поток был особенно мощным и близким к поверхности, а вода в нем была такой прозрачной, что рыбные косяки в горловине бухты просматривались на глубину в десять морских саженей, мы наткнулись на нашу первую крупную рыбину прямо напротив крепости Морро. В те времена еще не существовало никаких выносных опор и держателей для удилища, я только что закинул в воду легкую снасть в надежде вытащить горбыля, когда появилась эта рыба. Она вспорола волну «копьем», похожим на переднюю часть биллиардного кия. За ним вынырнула гигантская голова, шириной с ялик. Потом рыбина стремительно прорéзала линию, параллельную яхте, и катушка стала раскручиваться с бешеной скоростью, раскалившись так, что можно было обжечься. На ней было намотано четыреста ярдов плетеной лески в пятнадцать жил, и к тому времени, когда я добрался до носа «Аниты», половина ее уже ушла в воду.
Я добирался туда, держась за поручни, которые мы соорудили вдоль крыши рубки. И эту пробежку, и бросок через переднюю палубу до того места, где можно упереться ногами в форштевень, мы не раз репетировали, но никогда не делали этого с рыбой, несущейся мимо тебя, как скоростной экспресс мимо полустанка, на котором ты стоишь, с удилищем, которое брыкается и гнется у тебя в одной руке, и упираясь другой рукой и босыми ногами в палубу, чтобы рыба не утащила тебя за борт.
– Врубай мотор, Джози! – заорал я. – Пока она всю леску не раскрутила.
– Уже врубил, кэп. Во дает!
К тому времени я упирался одной ступней в нос лодки, а другой – в якорь по правому борту. Карлос держал меня, обхватив за талию, а впереди мчалась, время от времени выпрыгивая из воды, рыба. Когда она выпрыгивала, было видно, что она толстенная, как винная бочка. Она серебрилась на ярком солнечном свете, а по бокам у нее тянулись косые широкие лиловые полосы. Рыба все прыгала, прыгала, прыгала и каждый раз, снова плюхаясь в воду, поднимала такой фонтан брызг, как будто лошадь сорвалась с обрыва в море. Катушка раскалилась так, что к ней нельзя было прикоснуться, а моток лески на ней становился все тоньше и тоньше, несмотря на то, что «Анита» гналась за рыбой на предельной скорости.
– Можешь выжать из нее еще немного? – крикнул я мистеру Джози.
– Ни капли, – ответил он. – Много еще лески осталось?
– Да почти ни чертá.
– Великан, – сказал Карлос. – Я такого здоровенного марлина никогда не видел. Хоть бы он остановился. Хоть бы ушел на глубину. Тогда бы мы проплыли над ним и смотали обратно леску.
Свой стремительный бросок, начавшийся у крепости Морро, рыба закончила только напротив отеля «Националь». Такое же расстояние проделали и мы. И только тут, когда у нас на катушке оставалось меньше двадцати ярдов лески, марлин завис, а мы подошли и встали над ним, не переставая сматывать леску. Впереди нас шло судно компании «Грейс лайн», к нему из бухты направлялся черный лоцманский катер, и я боялся, что мы можем оказаться на траверзе судна, когда оно будет заходить в порт. Помнится, я наблюдал за ним, пока сматывал леску, а потом пробрался обратно на корму и увидел, как оно набирает скорость. Но оно прошло довольно далеко от нас, и лоцманский катер нам тоже не помешал.
Теперь я сидел в кресле, рыба то всплывала, то погружалась, и у нас на катушке была теперь треть лески. Чтобы охладить катушку, Карлос полил ее морской водой, а потом опрокинул ведро мне на голову и плечи.
– Ты как, кэп? – спросил мистер Джози.
– Нормально.
– Не поранился о форштевень?
– Нет.
– Ты когда-нибудь представлял себе, что существуют такие рыбы, как эта?
– Нет.
– Grande. Grande[101], – без конца повторял Карлос. Он дрожал, как охотничья собака в предвкушении добычи. – В жизни не встречал такой рыбины. Никогда. Никогда. Никогда.
В следующие час двадцать минут мы марлина не видели. Течение было очень мощным, нас отнесло к Кохимару – миль за шесть от того места, где рыба первый раз ушла на глубину. Я устал, но ноги и руки оставались в хорошей форме, и я размеренно и осторожно, не дергая, без резких движений подтягивал леску. Теперь я мог его вести. Это было нелегко, но возможно, если держать леску натянутой до, но не сверх предела.
– Он скоро всплывет, – сказал Карлос. – Большие рыбины иногда так делают, и тогда, пока он не очухался, можно его подцепить багром.
– Почему ты думаешь, что он всплывет? – спросил я.
– Потому что он ошалел, – сказал Карлос. – Вы его ведете, и он не понимает, что происходит.
– И не надо позволить ему это понять, – сказал я.
– Даже выпотрошенный, он потянет больше чем на девятьсот фунтов, – сказал Карлос.
– Не отвлекай его, – сказал мистер Джози. – Не хочешь сменить тактику, кэп?
– Нет.
Когда мы увидели его в следующий раз, мы по-настоящему осознали, насколько он большой. Не скажу, чтобы это пугало. Но внушало почтительный трепет. Марлин спокойно и почти неподвижно стоял под поверхностью воды, его огромные грудные плавники напоминали длинные фиолетовые лезвия косы. А потом он увидел лодку, и леска снова начала бешено разматываться, как будто нас взял на буксир гоночный автомобиль, а марлин прыжками помчался на северо-запад, высоко вздымая воду.
Мне снова пришлось перейти на нос, и мы гнались за ним, пока он опять не ушел на глубину. На сей раз он это сделал почти напротив Морро. Тогда я опять перебрался на корму.
– Попить хочешь, кэп? – спросил мистер Джози.
– Нет, – сказал я. – Пусть Карлос смажет катушку маслом, только аккуратно, не разбрызгивая, а потом пусть снова окатит меня морской водой.
– А я могу для тебя что-нибудь сделать, кэп?
– Разве что добыть пару новых рук и спину, – сказал я. – Этот сукин сын такой же бодрый, каким был в начале.
В следующий раз мы увидели его через полтора часа довольно далеко за Кохимаром; выпрыгнув из воды, он снова понесся вперед, мы опять погнались за ним, и мне опять пришлось перейти на нос.
Когда появилась возможность вернуться на корму и присесть, мистер Джози спросил:
– Ну, как он, кэп?
– Он – как ни в чем не бывало. А вот удилище начинает терять упругость.
Удилище гнулось, как лук с натянутой до предела тетивой. Но теперь, когда я поднимал его, оно не распрямлялось, как положено.
– Ничего, топливо еще есть, – сказал мистер Джози. – Можешь вываживать рыбину сколько угодно. Облить тебя еще раз?
– Пока не надо, – сказал я. – Меня беспокоит удилище. От такой тяжести оно потеряло гибкость.
Час спустя рыбина стала размеренными широкими кругами медленно подниматься к поверхности.
– Он устал, – сказал Карлос. – Теперь с ним будет проще управляться. От долгого прыгания у него плавательный пузырь заполнился воздухом, он не сможет больше уходить на глубину.
– Удилищу конец, – сказал я. – Оно уже вообще не распрямляется.
Так оно и было. Кончик удилища теперь касался воды, и когда я поднимал его, чтобы подтянуть рыбу или намотать леску на катушку, оно никак не реагировало. Теперь это было уже не удилище, а словно бы продолжение лески. Высоко поднимая его, еще можно было вытянуть леску на несколько дюймов и все.
Рыба медленно двигалась кругами; когда она плыла по дальней от нас дуге, леска разматывалась, когда по ближней, я сматывал ее обратно. Но с утратившим гибкость удилищем невозможно было прибрать добычу к рукам и вообще контролировать ее.
– Плохо дело, кэп, – сказал я мистеру Джози. Мы попеременно называли друг друга капитанами. – Если он теперь решит уйти на дно, чтобы помереть, мы никогда его не достанем.
– Карлос говорит, что он не уйдет больше на глубину. Говорит, он наглотался столько воздуху, пока прыгал, что не может глубоко погрузиться и там умереть. Он говорит, что большие рыбы всегда так ведут себя после того как напрыгаются. Я насчитал, кажется, тридцать шесть прыжков, а может, и больше.
Это была самая длинная речь, какую я когда-либо слышал от мистера Джози, она произвела на меня впечатление. И как раз в этот момент рыба начала погружаться – все ниже, ниже, ниже. Я обеими руками ухватился за катушку и удерживал леску в состоянии, натянутом почти до предела, ощущая, как металлическая катушка медленно, рывками, но все равно проворачивается под моими пальцами.
– Сколько времени прошло? – спросил я мистера Джози.
– Ты возишься с ней уже три часа пятьдесят минут.
– Ты, кажется, утверждал, что она не пойдет на дно умирать, – заметил я Карлосу.
– Хемингуэй, ей придется всплыть. Я знаю, что она всплывет.
– Скажи это ей, – огрызнулся я.
– Карлос, дай ему воды, – распорядился мистер Джози. – Не разговаривай, кэп.
Ледяная вода принесла облегчение, я прыснул ею на запястья и велел Карлосу вылить остаток из стакана мне на затылок. Соленый пот разъедал ссадины на голых плечах, натертые ремнями, но на солнце было так жарко, что я не ощущал тепла выступившей крови. Июльское солнце стояло в зените.
– Смочи ему голову соленой водой, – сказал Карлосу мистер Джози. – Из губки выжми.
И тут марлин перестал разматывать леску. На какое-то время он завис неподвижно – у меня было ощущение, будто я зацепился за бетонный пирс, – а потом начал медленно всплывать. Я стал подтягивать леску, проворачивая катушку запястьем, потому что удилище вообще перестало пружинить, повиснув, как ветка плакучей ивы.
Оказавшись на глубине всего одной морской сажени, так что мы могли видеть ее всю, похожую на длинное каноэ с бортами, раскрашенными фиолетовыми полосами, и двумя длинными разведенными веслами, рыба снова начала медленно кружить. Я тянул леску на себя изо всех сил, чтобы укоротить расстояние между нами, тянул до того предела, за которым леска грозила лопнуть, но тут не выдержало удилище. Не переломилось внезапно и резко, а просто перегнулось.
– Отрежь тридцать саженей лески от большой катушки, – сказал я Карлосу. – Я буду его водить кругами, подтягивая, а когда он подойдет близко, мы ослабим достаточный кусок моей лески, чтобы связать ее с твоей, толстой, и тогда я поменяю удилище.
С вышедшим из строя удилищем не могло быть и речи о том, чтобы выловить рекордно крупного, да и вообще какого бы то ни было марлина. Но наш теперь был измотан, и на более прочной оснастке мы смогли бы его вытащить. Проблема состояла лишь в том, что большое удилище было слишком жестким для лески в пятнадцать жил. Но это была моя проблема, я и должен был ее решить.
Карлос отматывал белую тридцатишестижильную леску с большой катушки «Харди», замерял ее широко расставленными руками, продевал через кольца-держатели на большом удилище и сбрасывал на палубу. Я придерживал рыбину насколько мог при бесполезно согнутом удилище, пока Карлос не перерезал белую леску и не протянул всю ее через кольца.
– Так, кэп, – сказал я мистеру Джози, – теперь держи мою леску и, когда на следующем круге рыба подойдет ближе всего, вытяни из воды достаточный ее кусок, чтобы Карлос мог прочно связать его с новой леской. Только тяни плавно и аккуратно.
Рыба постепенно, по кругу, приближалась, мистер Джози выбирал леску из воды фут за футом и передавал ее Карлосу, наконец тот связал ее с толстой леской.
– Всё, связал, – объявил мистер Джози. У него в руках еще оставался примерно ярд ненатянутой пятнадцатижильной зеленой лески, когда рыбина подошла на максимально близкое к лодке расстояние. Я разжал пальцы на маленьком удилище, положив его на пол, и взял большое, которое протянул мне Карлос.
– Режь, когда будешь готов, – сказал я Карлосу. А мистеру Джози: – Отпускай свою провисшую часть мягко и осторожно, кэп, а я буду тянуть легко-легко, пока не почувствую, что леска натянулась.
Я следил за зеленой леской и за рыбой, когда Карлос резанул. И тут я услышал такой вопль, какого в жизни не слышал от человека в здравом уме – словно все отчаяние мира сконцентрировалось в этом звуке, – и заметил, как зеленая леска медленно скользит между пальцами мистера Джози, а потом уходит в воду все глубже, глубже и наконец исчезает. Карлос отрéзал старую леску не с той стороны от завязанного им же узла. Рыба скрылась из виду.
– Кэп, – сказал мистер Джози. Вид у него был неважный. Он посмотрел на часы. – Четыре часа двадцать две минуты.
Я пошел проведать Карлоса. Его рвало в гальюне, я сказал ему, чтобы он не винил себя, такое может случиться со всяким. Выражение его смуглого лица было каким-то безжизненным, и говорил он странным тихим голосом, так что я едва слышал его.
– Я рыбачу всю жизнь и никогда не видел такой рыбины. Что я наделал! Я разрушил и вашу жизнь, и свою.
– Черт побери, – сказал я ему, – кончай нести ерунду. Мы еще поймаем кучу рыб побольше этой.
Но не поймали.
Мы с мистером Джози уселись на корме, отпустив «Аниту» в свободный дрейф. Над заливом стоял чудесный день, дул легкий бриз, мы смотрели на ближний берег и возвышавшиеся вдали невысокие горы. Мистер Джози смазал мне меркурохромом плечи, руки в тех местах, где они были стерты удилищем, и ступни с содранной кожей. Потом сделал два виски с лимонным соком.
– Как Карлос? – спросил я.
– Совсем сник. Лежит там, внизу, скорчившись.
– Я сказал ему, чтобы он не винил себя.
– Конечно. Но он все равно винит.
– Ну и что ты теперь думаешь про охоту на крупную рыбу? – спросил я.
– Это единственное, чего мне хочется в жизни, – ответил мистер Джози.
– Как ты думаешь, кэп, я все делал правильно?
– Черт, конечно!
– Нет, ты мне правду скажи.
– Сегодня кончается срок аренды. Если хочешь, продолжим, я вообще не буду теперь денег брать.
– Нет.
– А я бы хотел. Помнишь, как он пер к «Националю»? Ничего подобного в жизни не видел.
– Я про него все помню.
– Хорошо тебе писалось, кэп? Не слишком трудно работать так рано по утрам?
– Я старался как мог.
– Вот давай и дальше так, и все будет хорошо.
– Завтра, наверное, не буду писать.
– Почему?
– Спина болит.
– Но голова же в порядке? Ты ведь не спиной пишешь.
– Ладони стерты.
– Черт, карандаш уж как-нибудь удержишь. Может, утром тебе самому захочется писать.
Как ни странно, мне действительно захотелось, и я хорошо поработал, и в восемь часов мы вышли из бухты, и день снова был чудесным, с легким приятным ветерком, и течение проходило совсем близко к крепости Морро, как накануне. В тот день, выйдя на открытую воду, мы не стали забрасывать легкую снасть. Слишком часто мы так делали. Я без особого труда вытащил большую королевскую макрель, которая весила около четырех фунтов, на самую крупную снасть, какая у нас была: тяжелое удилище фирмы «Харди» с катушкой белой тридцатишестижильной лески. Карлос приделал обратно кусок лески в тридцать саженей, который отрéзал накануне, так что пятидюймовая катушка снова была полной. Единственная проблема заключалась в слишком жестком удилище. При охоте на крупную рыбу слишком жесткое удилище изматывает рыбака, а то, которое гнется должным образом, – рыбу.
Карлос подавал голос, только когда к нему обращались, и по-прежнему пребывал в подавленном настроении. Мне было не до переживаний, поскольку у меня все болело, а мистер Джози вообще не был склонен к грустным чувствам.
– Только и делает, что качает своей дурацкой головой все утро, – сказал он. – Так он ничего не поймает.
– А как ты себя чувствуешь, кэп? – спросил я.
– Я себя чувствую хорошо, – ответил мистер Джози. – Вчера вечером ходил в центр города, послушал женский оркестр на площади, выпил несколько бутылок пива, а потом зашел в «Донован». И вот там случился сущий ад.
– Какого рода?
– Нехорошего. Плохого. Я порадовался, что тебя там не было, кэп.
– Ну, расскажи, – попросил я, отводя удочку далеко в сторону и вверх, чтобы большая макрель скакала по краю нашей кильватерной струи. Карлос развернул «Аниту» так, чтобы она шла по кромке течения, мы проплывали мимо крепости Кабанья. Белый цилиндрик поплавка прыгал и метался в кильватерной струе, а мистер Джози, сидевший в кресле, опускал в воду насаженную на крючок наживку-макрель со своей стороны кормы.
– Там, в «Доноване», оказался человек, утверждавший, будто он – капитан тайной полиции. Заявил, что ему понравилось мое лицо и он в качестве подарка мне готов убить любого. Я попытался его утихомирить. Но он все бубнил, что я ему нравлюсь и он хочет кого-нибудь убить, чтобы доказать это. Он был из особой полиции Мачадо. Ну, той, что с дубинками.
– Знаю я их.
– Конечно, знаешь, кэп. И все же я рад, что тебя там не было.
– И что он сделал?
– Да он все хотел кого-нибудь убить, чтобы показать, как я ему нравлюсь, а я все твердил ему, что в этом нет необходимости, и уговаривал выпить и забыть об этом. Он немного затихал, а потом снова вспоминал, что хочет кого-нибудь убить.
– Славный парень, как я погляжу.
– Кэп, да он совсем чокнутый. Я пытался рассказывать ему о нашей рыбалке, чтобы отвлечь. А он говорит: «Насрать мне на вашу рыбу. Не было у вас никакой рыбы. Понял?» – «Ладно, – отвечаю, – на рыбу насрать. Давай на том и порешим и пойдем-ка оба по домам». – «Черта с два я пойду домой! – говорит. – Я собираюсь кого-нибудь убить для тебя, а на рыбу насрать. Никакой рыбы не было. Усёк?» Ну, тогда я пожелал ему спокойной ночи, кэп, и расплатился с Донованом, а этот полицейский смахнул мои деньги на пол и наступил на них. «Черта лысого ты пойдешь домой, – говорит. – Ты – мой друг и останешься здесь». Ну, я еще раз сказал ему спокойной ночи, а Доновану – прости, мол, но твои деньги на полу. Я не знал, что попытается сделать этот полицейский, да мне было и все равно. Я собирался уйти домой. Но как только я двинулся к выходу, этот гад выхватил пистолет и начал дубасить им несчастного беднягу Гальего, который просто пил свое пиво и за весь вечер ни разу рта не открыл. Никто полицейского не остановил. В том числе и я. Мне стыдно, кэп.
– Это ненадолго, – сказал я.
– Знаю. Это проходит. Но что неприятней всего, так это то, что этому полицейскому понравилось мое лицо. Черт возьми, это что же за рожу надо иметь, кэп, чтобы она понравилась такому подонку?
Мне тоже очень нравилось лицо мистера Джози. Оно нравилось мне, пожалуй, больше, чем чье бы то ни было из знакомых. Я не сразу оценил его, потому что оно не из тех лиц, которые легко и быстро завоевывают расположение. На нем лежала давнишняя печать моря, азартных карточных игр в доходных помещениях баров и весьма рискованных авантюр, задуманных и осуществленных с холодным и точным расчетом. Ни одна черта этого лица не была привлекательной, кроме глаз, которые были светлее и синее Средиземного моря в самый ясный солнечный день. Глаза были удивительными, а лицо, конечно, отнюдь не красивым, к тому же сейчас оно еще и выглядело как ноздреватая выделанная кожа.
– Хорошее у тебя лицо, кэп, – сказал я. – А единственное, что можно сказать хорошего о том сукином сыне, так это то, что он смог это понять.
– Но пока эта история не уляжется, я в кабаки – ни ногой, – сказал мистер Джози. – Вот сидеть на площади и слушать женский оркестр и девушку, которая у них поет, было здорово и приятно. А как ты по правде себя чувствуешь, кэп?
– Довольно паршиво, – сказал я.
– Живот не болит? Я так волновался за тебя все то время, что ты стоял там, на носу.
– Нет, живот не болит, болит поясница, – сказал я.
– Руки-ноги – ерунда, ремни на кресле я уже перетянул, – сказал мистер Джози. – Теперь они не будут так сильно натирать. А работа у тебя действительно идет хорошо, кэп?
– Конечно, – ответил я. – В нее же когда втягиваешься, она становится привычкой, а от привычки черта с два избавишься.
– Привычка – это плохо, – сказал мистер Джози. – А привычка к работе погубила, может, больше народу, чем любая другая. Но когда делаешь свою работу, тебе плевать на все остальное.
Я посмотрел на берег, мы проплывали мимо известкового завода, близко к пляжу, где вода была очень глубокой и Гольфстрим подходил почти к самой суше. Небольшой дымок вился над трубой печи для обжига извести, я видел пыль, клубившуюся из-под колес грузовика, проезжавшего по скалистой дороге. Стайка птиц расклевывала всплывшую приманку. А потом я услышал крик Карлоса:
– Марлин! Марлин!
Мы все увидели его одновременно. В воде он казался очень темным; его копье вынырнуло рядом с моей большой макрелью. Это было уродливое копье: круглое, толстое и короткое, а за ним под водой громоздилась сама рыба.
– Пусть заглотит! – заорал Карлос. – Она уже у него в пасти.
Мистер Джози быстро сматывал леску, вытаскивая свою наживку, а я наблюдал, ожидая, когда натянется моя леска, что будет означать: марлин действительно заглотил мою макрель.
Опубликовано в печатном издании в июне 2020