Арденнский лес был – как индейская территория: пока колонна сплочена и двигается, она в безопасности. Но одиночные транспортные средства становились очень уязвимыми, поскольку вокруг шастало много немцев, лишившихся своих средств передвижения, и по ночам они нападали на отдельные машины. Мы таким образом почти каждую ночь теряли джипы и сожалели, что этих немцев не убили или не взяли в плен раньше.
Я не считал, что моторизованной колонне, которой не хватает машин и у которой начинается топливный голод, нужны пленные. Но закон предписывал брать их, если они сдавались. Закону мы подчинялись, но выполнять его было трудно. Тот, кому грозит плен, должен соображать быстро.
Лес выглядел славно, но передвигаться по нему было трудно. Дороги зачастую представляли собой песчаные просеки, и было много зарослей папоротника и густого подлеска. Местность изобиловала холмами, обрывами и речками. Строевого леса было мало, и он был разбросан по изрезанной холмистой местности. Мы подстрелили несколько зайцев и самца косули из охотничьего ружья, какие возили в чехлах в каждой машине, и я промахнулся, выстрелив картечью по дикому кабану. Тот был слишком шустрым, слишком сильным и быстро соображал. Нам достался филей от коровы, убитой осколком снаряда неподалеку от Сент-Хуберта. Онэ нарéзал его полосками, чтобы сделать вяленую говядину, но погода была отвратительной, и пришлось его потушить.
Теперь, продвигаясь после дождя по песчаным дорогам, мы различали следы каждой машины, шедшей в голове колонны, а от пленных нам было известно, что у тех, кого мы преследовали, не осталось мин. Так что погоня была нетрудной. Они рубили деревья; срезая путь и используя пластиковую взрывчатку, валили их, чтобы создавать заторы на дорогах, изредка случались перестрелки с их арьергардами. У них еще были минометы, хотя оставалось очень мало боеприпасов, и самоходные орудия, которые они очень ценили, но без достаточного количества снарядов не могли использовать в полную силу. Они представляли собой лишь осколки армии, бегущей к Западному валу[120] или Ахену, и мы бы накрыли их разом, если бы могли двигаться достаточно быстро. По три полка объединялись в боевые группы, и каждая из них составляла колонну, пересекавшую Арденны с предельно возможной скоростью. Арденны, вопреки прежним военно-стратегическим представлениям, не являются непреодолимой преградой. Это четырехполосная трасса, если вы знаете, как ею пользоваться.
Для нашего иррегулярного войска ситуация сильно изменилась из-за нехватки транспорта и в перспективе – топлива. Мы действовали в режиме строжайшей экономии и с сáмого Васиньи и дороги на Ле-Като в боях не участвовали. После того как мы потеряли Клода, у меня осталось только два француза, зато наша группа пополнилась двумя официальными корреспондентами. Один был чудесным человеком и отличным товарищем по имени Питер Лолесс, англичанин с лицом и манерой держаться, соответствующими его имени[121]. Второй был из Южной Америки, он работал в качестве военного эксперта в крупной южноамериканской газете.
Последний раз, когда я видел генерала, за три дня до того, он сказал мне:
– Эрни, я хочу, чтобы ты присмотрел за этим человеком, объяснил ему что к чему и проследил, чтобы его не убили. Там, откуда он явился, он важная персона. И пусть Бак тоже приглядит, чтобы его не убили. Кстати, как там Бак?
– Лучше не бывает, сэр.
– Вы с Баком… – сказал генерал. – Ты плохо влияешь на него, а он – на тебя.
– Да, сэр.
– А теперь слушай. Тебя не должны убить. Это приказ.
– Да, сэр.
– Почему ты не можешь вести себя как все люди?
– Да сэр, генерал.
– Я иду с этим полком. – Он показал на карте. – А вот куда идешь ты. Другая боевая группа направляется вот сюда, слева от Бака.
– Кто выступает первым? Корреспонденты наверняка захотят быть именно там.
– Первым пойдет Бак, потому что перед ним путь свободен. А нам придется вступать в сражение – здесь и здесь.
– Если эта карта верна, то Баку первому предстоит нанести удар.
– Почему ты так решил?
– Исходя из карты фрицев и их ситуации. Если только у них не осталось сохранных частей, то я не думаю, что они станут оборонять Западный вал с этой стороны. Бак ударит по нему утром, после того как подойдем мы.
– У них есть очень хороший плацдарм для обороны на севере.
– А чем они собираются его защищать?
Мы с генералом были хорошими друзьями, и по вечерам, а иногда даже по утрам он говорил мне, что я – генерал иррегулярных войск, а я напоминал ему, что такой зверь не значится в штатном расписании армии США. Дивизия сама себе хозяйка, пока ее не догонит корпус, а корпус не догонит армия. Тогда командование дивизией лишается своих иррегулярных генералов, и все лгут и дают ложные показания, и ты возвращаешься к тому, что только и может предоставить тебе твой гражданский статус.
Итак, тем утром я попрощался, мы вышли из фермерского дома и скучились в двух маленьких машинах. Я сделал пометки на прозрачном пластике, под которым была карта, чтобы запомнить, а потом стереть их, и передал планшет южноамериканцу, тот со знанием дела изучил их сквозь свои темные очки и передал планшет Питеру. Питер быстро взглянул на него и вернул мне, я стер пометки. Питеру нравилась здешняя местность. Стоял солнечный день, но по небу плыли рваные облака, дул сильный ветер, песок после ночного дождя был свежим и нетронутым. Мы старались двигаться обходными дорогами, чтобы не встречаться с колонной. Бак вел преследование очень быстро, приноравливаясь к пехоте. Он обгонял свое войско на том транспорте, которым располагал, а пешие солдаты ровно и быстро шли по дороге длинным американским шаркающим шагом, ссутулившись, читая на ходу карманные книжки и ожидая привала. Питер Лолесс сказал, что они маршируют, как, по его представлениям, должно быть, маршировала пешая кавалерия[122] Стоунволла Джексона. Они не выглядели ни несчастными, ни печальными, ни никчемными, как большая часть американских пехотинцев. Это было подразделение Джона Даути, он погиб через два дня, а его подразделение дважды понесло потери убитыми и ранеными – в Шнее-Эйфеле и в битве в Хюртгенском лесу.
– Они уже участвовали в боевых действиях? – спросил южноамериканец.
– Да, – сказал я, – с шестого июня.
– Какого года?
– Сорок четвертого. От них еще кое-что осталось.
– Почему они читают книги на ходу, пока тащатся?
– Они не тащатся, они маршируют, – сказал Питер Лолесс.
– Но почему им разрешают читать книги на марше?
– Чтобы отвлекать от всего этого.
– Но они же должны быть начеку, чтобы вовремя заметить врага. Эти книги – это учебники по военному делу?
– Нет, это обычные книги. Их выпускает армия. Это не комиксы. Комиксы – для тупиц.
Я обратился к знакомому сержанту из роты D:
– Что ты читаешь, Мак?
Он поднял свою книгу, чтобы я увидел обложку. Это был «Эроусмит»[123].
– Я уже читал ее. И теперь она меня не разочаровала.
– Это книга о враче, – объяснил я южноамериканскому эксперту.
– Так это медицинские войска? – сказал он, очень довольный.
– Это пехота, старпер, – сказал Питер Лолесс.
– Мне не нравится ваш тон, – сказал южноамериканец. – Что такое старпер?
– Это ты, – сказал я.
– И ваш тон мне не нравится.
– Можешь засунуть свое «не нравится»…
– Что такое «засунуть свое не нравится»?
– Вставить. Ввести в свой задний проход, в одно из семи отверстий человеческого тела.
– Я не понимаю этих гражданских терминов, – сказал мой подопечный.
Мы свернули на очередную боковую дорогу. Я хотел найти Бака, чтобы он посмотрел, какого персонажа нам навязали.
Это была неизвестная боковая дорога. Она отсутствовала на карте, ее явно проложили военные, но дорога была хорошей. Я все время сверялся по компасу, лобовое стекло было опущено, я, полустоя, высматривал следы машин и наблюдал, чтобы не наткнуться на мину, но следов колес не было и мин пока тоже – похоже, в отсутствие движения по этой дороге немцы не стали зря тратить мины, даже если они у них имелись. Это был первый погожий день за все время нашего пребывания в Арденнах и последний погожий день той осенью. Я вычислил, что, двигаясь по этой дороге, мы должны выйти на главное шоссе прямо перед Уффализом, о чем и сообщил Питеру и эксперту из добрососедской страны.
– Уффализ – ерунда, – сказал он. – Вы сказали мне, что другие части будут брать Бастонь. Мне надо в Бастонь.
– Бастонь не на нашем пути, – сказал я. – По этой дороге вы сначала попадете в Германию.
– Слышите? – Ред, у которого слух был, как у оленя, остановил машину, и мы услышали слева и позади себя перестрелку.
– Мы же пропускаем сражение!
– Зато мы находимся впереди колонны, – сказал капитан Стиви, ехавший в другой машине, которая теперь поравнялась с нами. – Разве это не еще лучше?
– Но я хочу увидеть сражение.
– Не волнуйтесь, сеньор, – сказал капитан Стиви, исполненный потрепанной техасской любезности и неотразимого обаяния. – Вы еще увидите великие и ужасные события. Вы находитесь среди останков одного из величайших иррегулярных формирований со времен Пирамид.
– Останков?
– Их осталось двое, – Стиви указал на Онэ и Марселя. – Двое из двух тысяч.
– Вы потеряли тысячу девятьсот девяносто восемь человек?
Стиви кивнул и прикрыл глаза ладонью. Эксперт посмотрел на меня. У меня в глазах блестели слезы – прямо как у Джорджа Паттона[124], который был мастером вызывать их, Онэ и Марсель изобразили каменные лица.
– Какого рода были эти потери?
– Убитые, раненные, замученные.
– И распятые, – добавил Стиви.
– Повешенные, – сказал Ред. – Роты Эйбла и Чарли были повешены.
– Какое зверство, – сказал эксперт. – Мистер Лолесс, вы это видели?
– Мы весь день ехали сквозь смрад смерти, – сообщил ему Питер.
– Кто командовал этими храбрыми войсками?
– Генерал и я, – сказал Стиви. – Ведь так, генерал?
– Вы – генерал?
– Был, – ответил я. – В настоящее время никто из нас этого звания не носит.
– Но повешения… – не унимался эксперт.
– Это было за изнасилования, – сказал Ред.
– Так было нужно – в назидание, – пояснил Стиви.
– Есть фотографии?
– Тысячи, – сказал Стиви. – Но они пока засекречены.
– Не могли бы вы достать несколько штук для меня?
– Попытайтесь, капитан Стиви. Это одна из величайших военных историй. В палате общин рассматривали этот вопрос, – объяснил Питер. – Что-то насчет того, будто бедные парни обезумели от энергетических крекеров, входивших в «рацион К»[125].
– У человека, который обычно добавляет в них селитру, временно съехала крыша, и он вместо нее добавил тестостерон, – объяснил я.
– Как пишется «тестостерон» и что это такое? И что такое селитра?
Я продиктовал ему по буквам и дал определение.
– Перед тем как это случилось, я съел сто энергетических крекеров, и они никак на меня не подействовали, – сказал Ред.
– Encore un coup manqué[126], – сказал Онэ.
– Ну, по коням, – сказал Ред. – Пора освободить то место, которое ты назвал. Перестрелка закончилась.
Мы вышли на основное шоссе немного в стороне и дальше от города; на повороте дороги, на возвышении, стояла очень красивая белая круглая придорожная гостиничка. Мы остановили машины в месте, которое выглядело безопасным.
– Лучше выйти из машин, перебежать на ту сторону насыпи и рассредоточиться, – сказал я.
– Ты пойдешь внутрь, Папа, или мне пойти? – спросил Стиви.
– Пусть Онэ и Марсель пойдут осмотрят дом. Мы их прикроем.
Онэ и Марсель, стоявшие позади, исчезли – просто испарились, как индейцы.
– Это опасно? – спросил эксперт.
– Спросите у Реда.
– Могло бы быть, если бы фрицы были сумасшедшими, – объяснил Ред. – Стали бы вы держать оборону в стеклянном доме, стоящем на возвышении и открытом на все четыре стороны, когда перед вами лесной массив, где можно выбрать позицию с отличной зоной обстрела? А к этому месту при желании можно незаметно подойти просто по противоположной стороне дороги.
– Отлично, – сказал Питер. – Отличнейшее объяснение.
– Вы когда-нибудь были солдатом? – спросил у эксперта Ред.
– Мое звание – капитан.
– Так вот, капитан… – Его прервал звук выстрела. – Наши, – пояснил он эксперту.
Выстрел был один. После него Марсель вышел из-за дома и жестом поманил нас.
– Один выстрел – точно труп. Два выстрела – вероятно. Три выстрела – дерьмо, – объяснил эксперту Ред. – Как думаешь, капитан Стиви, что это было?
– Свинья, одна, пыталась сбежать.
– А может, гусь, – сказал Ред. – Я видел гуся.
– Это мог быть коллаборационист, – объяснил я эксперту.
– Вы их убиваете без суда?
– Война есть война.
– Война – дело грязное, – поддержал Питер.
Мы подкатили ближе, поставили две свои машины под прикрытием склона носом в ту сторону, откуда приехали, и поднялись по лестнице в придорожный дом. Онэ и Марсель, сидевшие за столом, на котором стояли бутылка бренди, шесть стаканов и четыре бутылки местной газированной воды, встали и галантно отдали честь. Эксперт ответил им тем же. Мы сели, они тоже.
– Кого вы подстрелили?
Онэ указал на соседний стол, где лежало оружие. Под столом покоился гусь. Его красные лапки были чистыми, лежал он на спине. Задувавший в открытые окна ветер шевелил пух на его груди.
– Фрицы ушли. Хозяин сказал, что виски нет. Может, и правда нет. Он сердится из-за гуся.
– Я велел ему пойти поискать коньяку. Он сказал, что это – единственная бутылка. У него физиономия пособника, – объяснил Марсель.
– Этот сукин сын пособничал в последний раз, – припечатал Ред.
– Посмотри, что он принес, – сказал я, когда вошел хозяин.
Должно быть, тот внимательно наблюдал за нами, потому что принес бутылку «Старого антиквара» и еще несколько бутылок минералки.
– Le patron, mon general[127], – представил его Онэ.
– О, генерал! Вы сильно опередили свои войска. Это в бельгийской традиции. Vive L’Amerique[128].
– Vive La Belgique[129].
Мы все обменялись рукопожатиями.
– Вы нас освободили.
– Не я. Мы все. Генерал Питер Лолесс – из вооруженных сил ее величества. Капитан Стивенсон – внук изобретателя парохода и прямой потомок изобретателя хлопкоочистительной машины. Капитан Симон Боливари Квесто – внук Освободителя[130]. А эти четверо – великие разведчики.
– Для меня – большая честь, джентльмены. Могу я предложить тост? Aux Alliées[131].
– Vive La Belgique.
– Et mort aux vaches[132], – добавил Марсель. Это было несколько неуместным, поскольку означало «смерть полицейским».
– Правда, есть небольшая неприятность – с гусем, – сказал хозяин.
Как раз в этот момент снизу, оттуда, где в складке между холмами, сбегающими к реке, лежал город, послышалось два тяжелых удара, а потом грохот.
– Фрицы только что взорвали мост, – объяснил эксперту Ред, глядя на часы, и принялся записывать что-то в блокнот, который носил в кармане и всегда извлекал оттуда вместе с расческой, топливными карточками и запасной парой перчаток.
– Грязные боши наконец ушли, – сказал хозяин. – Теперь можно говорить свободно.
– О гусе, – сказал я. – Включите его в счет по справедливой цене.
– Мы его откармливали к Рождеству.
– Представьте, что боши вернулись бы до Рождества. Они бы его съели.
– Эти трусы никогда не вернутся. Тут теперь – вы.
– Включите гуся в счет.
– Никакого счета. Для меня честь обслужить вас. Гусь – дело особое.
– Ну, сделайте отдельный счет за гуся.
Теперь помещение стало заполняться патриотами с нарукавными повязками, некоторые были вооружены «стэнами»[133], некоторые – пистолетами. Разговор стал общим, мы вышли на крыльцо гостиницы, и я сказал Реду, чтобы он спустился вниз, сел в джип и наблюдал за ситуацией. Грохот от взрыва моста очень уж быстро привлек этих патриотов.
Командир подразделения, если это можно было так назвать, объяснял Питеру, что британцы сбрасывали много грузов на парашютах. Но, по его словам, патриотам не хватало чего-то более существенного, чтобы что-либо предпринять. Ведь сбрасывали лишь «стэны», винтовки, пистолеты и взрывчатку.
– Чтобы воевать на более-менее равных условиях, нам были нужны как минимум минометы, если не полевые орудия.
– И что же вы делали? – заинтересованно спросил Питер.
– А что мы могли делать? Но мы все состояли в Armée Blanche[134]. – У всех на рукавах были повязки, подтверждавшие это. Их становилось слишком много, и я велел Марселю забрать бутылку «Старого антиквара» и отнести Реду, чтобы тот ее спрятал.
Усевшись под солнышком на крыльце, я очень медленно потягивал бренди с минеральной водой. А потом мы услышали, как это началось. Что-то происходило на длинном гребне лесистого холма, возвышавшегося над городом, справа от дороги. Начали легкие пулеметы, потом, один за другим, застрочили четыре автомата. Секунд двадцать казалось, что это будет распространяться. Но все оставалось как есть. Стрельба продолжалась, автоматчики, похоже, перемещались.
– Что это? – закричал кто-то.
– Это контратака.
Патриоты начали срывать нарукавные повязки и избавляться от оружия.
– Каждый за себя! – выкрикнул кто-то.
– Вы что, не хотите остаться и отразить контратаку? – спросил Питер.
– Идем, – сказал я. – В джипах полно гранат. Разве тебе не хочется разок повоевать?
– Sauve qui peut[135], – проговорил последний из убегавших.
– Папа, мы можем создать оборонительный фланг? – спросил Ред.
– Конечно, – сказал я. – Сделаем обход слева по берегу и обстреляем лес.
Но через десять минут никакой стрельбы уже не было. Не знаю, зачем фрицы это сделали. Скорее всего, их было не больше шести. Они, разумеется, отступили. Догадываюсь, что у них просто вызвал отвращение вид такого количества «белых» нарукавных повязок. Вероятно, они не были лишены чувства юмора. В придорожной гостинице даже оконные стекла не потрескались.
Мы вернулись на крыльцо, и хозяин вынес нам еще бутылку бренди и несколько – минеральной воды. Лицо у него было белым.
– Джентльмены, никакой платы за гуся, – сказал он. – Это была короткая ожесточенная схватка, не так ли?
– Двенадцать минут и четырнадцать секунд, – уточнил эксперт. – Я пытался разглядеть в бинокль, но ничего не увидел.
– Мы их смели, – сказал Ред. Он, Онэ и Марсель взмокли насквозь.
– Всех, до последнего, – подтвердил Онэ. – Виски действительно больше нет?
– Честное слово, ни бутылки. Зато, как я объяснил, и платы за гуся не надо.
В этот момент мы услышали, как стали молотить пятидесятки, и я понял, что Бак где-то на марше срéзал дорогу и теперь находится впереди, за гребнем, окружающим город.
– Вы сейчас снова будете воевать, джентльмены? – спросил хозяин.
– Не сегодня, – сказал я.
– Думаю, по такой жаркой погоде вам лучше выпотрошить гуся.
– Сейчас отнесу его на кухню и выпотрошу, – сказал Ред. – Хорошо, Папа?
Было приятно посидеть на солнышке, перед тем как отправляться в город, когда Ред закончит с гусем.