Зенобия смотрела сверху вниз на стол в зале пальмирского совета десяти, за которым сидело по пять человек с каждой стороны. В противоположном конце расположился ее сын, царь.
– Прошло уже четыре месяца с тех пор, как римляне появились перед нашими воротами, – сказала она, – я сразу же оценила обстановку и сделала вывод: если не получим помощь извне, мы не одолеем врагов. Прежде чем наши запасы иссякнут, прежде чем будет принесена в жертву жизнь хотя бы одного пальмирца, я должна получить помощь!
– Что произошло, ваше величество? – спросил Марий Гракх. – Что вы узнали?
– Аврелиан был прав, не все колодцы в наших предместьях уничтожены. Многие повиновались приказу, но нашлись и такие, кто просто завалил колодцы мусором, который римские солдаты тщательно разгребли. Воды у них более чем достаточно, а линии коммуникаций и снабжения свободны. Они могут держаться бесконечно, а мы – нет.
– Что же нам делать, ваше величество? – спросил почтенный старый советник.
– Я должна отправиться в Персию. Мой покойный муж воевал с царем Шапуром под знаменем Рима. Может быть, Шапур поможет нам. Если он нападет на римлян с тыла, а мы атакуем их с фронта, враг будет уничтожен.
– Вы, разумеется, не предполагаете ехать сами, ваше величество?
– Я должна поехать. Нам это крайне необходимо, и думаю, что только мне удастся убедить Шапура присоединиться к нам.
– Кого же вы назначите регентом в свое отсутствие, ваше величество? – спросил он.
Зенобия посмотрела на своего сына, который с сумрачным выражением лица сидел в своем кресле.
– Нет необходимости назначать регента, Марий Гракх. У Пальмиры есть царь, и давно уже настало время, чтобы он правил по праву. Я опасалась, что мой сын, может быть, еще недостаточно зрел, чтобы принять на себя всю ответственность, однако его поведение в течение этих месяцев осады доказало – он готов. Я предана Вабаллату и полностью доверяю ему. – Она улыбнулась и сказала, склонив голову: – Прошу ваше величество дать мне разрешение поехать к Шапуру, царю Персии.
– Даю тебе разрешение, царица Пальмиры, – сказал Ваба. Потом встал и посмотрел на всех присутствующих: – Я – ваш царь, но она – царица. Помните об этом!
Потом, когда все члены совета ушли, он стал упрекать ее:
– Ты могла бы по крайней мере предупредить меня.
– Я хотела сделать сюрприз, – ответила она.
– Ты действительно передала мне власть навсегда или только на время твоего отсутствия? – спросил он.
– Нет, Ваба, Пальмира твоя. Но прислушивайся по крайней мере к моим советам, давай работать вместе, пока враг не изгнан с нашей земли!
– Как же ты доберешься до Персии? – спросил он.
– С людьми из племени бедави, – ответила она.
– Это от них ты узнала о колодцах?
– Да. Твой дядя Акбар вместе со своими сыновьями расположился лагерем в песках, изображая кочевников пустыни. Они продают им козье молоко, сыр, финики и женщин. Они теперь на дружеской ноге с самим Аврелианом.
– А где дедушка Забаай?
– Он вместе с основной частью племени находится в нескольких днях пути к востоку.
– Когда же ты отправишься, мама?
– Сегодня ночью. Ночь обещает быть безлунной, и я смогу незаметно выскользнуть из города. Нельзя откладывать, Ваба. Запасов у нас едва хватит на три месяца, даже если мы введем строгое нормирование продуктов.
– Пойдет ли с тобой кто-нибудь из твоих людей?
– Только Руф Курий. Я предпочла бы отправиться одна на встречу с Акбаром, но он настоял, чтобы кто-нибудь сопровождал меня. Руф Курий вызвался сам. – Она раздраженно пожала плечами. – Они оба – словно пара старух, боятся, что меня может кто-нибудь изнасиловать. Но я не настолько слаба, сумею всадить нож между ребер римлянину.
Он улыбнулся ей:
– У меня нет ни малейших сомнений в твоих достоинствах, но все же я согласен с ними. Так спокойнее.
– Да, несколько, – ответила она с озорством, но потом стала серьезной. – Прежде всего полагайся на Лонгина, а затем – на Мария Гракха. Они – лучшие из всех советников. Остальные склонны к излишней осторожности, даже мой добрый Антоний Порций. Мое отсутствие следует держать в тайне как можно дольше, ведь как только римляне узнают об этом, они пойдут следом за мной. Я должна достичь реки Евфрат и переправиться через нее прежде, чем они догонят меня.
– Мы распространим слухи, будто у тебя легкая лихорадка и что ты несколько дней проведешь в постели, – сказал Ваба.
– Мне понадобится три дня.
– У тебя они будут, мама.
Она подошла и обняла его.
– Если я не вернусь, Ваба… помни о том, что я всегда любила тебя. Помни об этом. Помни также о том, о чем мы с твоим отцом всегда мечтали. Мы хотели, чтобы Пальмира была свободна от Рима.
– Я запомню все, – сказал он и с любовью поцеловал ее. – Я люблю тебя, мама.
Она засмеялась:
– Я знаю, Ваба, и знаю также, что это не всегда легко – любить меня.
Он беспомощно развел руками, и она, снова рассмеявшись, покинула его.
В глухие предрассветные часы Зенобия вместе с Руфом Курием вышли из города. Они поднялись на стену с восточной стороны города и были спущены вниз, в темноту, двумя личными гвардейцами Зенобии. В молчании они обогнули город, осторожно обходя римский лагерь и их пикеты, и быстро направились к лагерю Акбара бен Забаая. С искусством, которое изумило Руфа Курия, Зенобии удалось даже ускользнуть от внимания бедави, охранявших место расположения лагеря, и войти незамеченной в палатку своего брата.
Акбар бен Забаай выступил вперед, широко улыбаясь.
– А ты не забыла ничего из того, чему я тебя учил, – сказал он с гордостью.
– Это Руф Курий, – сказала Зенобия. – Он – командир крепости Квазр-аль-Хир. Он будет сопровождать меня. Верблюды уже готовы?
– Готовы, сестра. Я пошлю с тобой также пятерых своих людей.
– Нет!
– Да, Зенобия, сестра моя! Ты нуждаешься в защите. Не думай, что тебе удастся скрыть все от римлян. У них повсюду шпионы, и они быстро узнают о твоем отъезде.
– Мне нужно всего лишь три дня, Акбар! Три дня!
– Хорошо, если ты выиграешь двенадцать часов. А потом – да сделают боги так, чтобы твои верблюды были быстрыми, потому что они пустятся в погоню за тобой! Бедави могут охранять тебя с тыла. Если римляне подойдут слишком близко, они убьют твоих преследователей.
– Ваш брат прав, ваше величество. Я, со своей стороны, благодарен за эту помощь, – сказал Руф Курий.
– Хорошо, – ответила Зенобия. – Я согласна. А теперь поехали!
Не сказав ни слова, Акбар вывел их из палатки и повел на край лагеря, где их ждали люди и верблюды.
– Это моя сестра и ее помощник, Руф Курий, – сказал он. – Повинуйтесь ей, – что касается пустыни, она мудрее любого из вас. Если вас начнут преследовать, защищайте ее ценой собственной жизни. Ей необходимо добраться до царя Персии Шапура и добиться от него помощи. Без этой помощи римляне вновь овладеют нашими землями, а ведь мы не хотим этого, друзья мои!
Зенобия села на своего верблюда и, откинувшись в седле, ударила животное ногами, заставив подняться.
– Спасибо тебе, Акбар, – сказала она.
– Да будут с тобой боги, сестра моя!
Маленький отряд покинул лагерь бедави, пустившись в путь на восток, к реке Евфрат. Как только они переправятся через нее, они окажутся в Персии. Несмотря на то что пальмирцы разбили персов в сражении, между этими двумя странами вот уже несколько лет был мир. Зенобия думала, что, невзирая на их прежние разногласия, Шапур поможет им, ведь он ненавидел римлян. Кроме того, в обмен на его помощь она собиралась сделать ему значительные уступки в торговле.
Ночь начала сменяться серым рассветом, а рассвет, в свою очередь, раскрашенным во все цвета радуги восходом солнца и великолепным днем. Солнце медленно карабкалось вверх в безоблачном голубом небе. По казавшейся бесконечной пустыне брели семь верблюдов. Наконец в два часа пополудни они остановились под прикрытием высоких холмов. Солнце жгло безжалостно. Верблюды опустились на колени, чтобы дать возможность седокам сойти на землю. Прошло уже много времени с тех пор, как Зенобия ездила по пустыне под полуденным солнцем. Она жаждала сбросить окутывавший ее плащ, но, сделав это, она рисковала бы обгореть на солнце. Она вырыла небольшое углубление в песке в тени одного из холмов и устроилась там на отдых. Подождав чуть-чуть, она выпила немного теплой воды, которую ей предложил Руф Курий. Потом, сунув руку в кожаный мешочек, подвешенный к поясу, вытащила оттуда несколько фиников и две фиги и начала медленно есть их. Удовлетворив голод и жажду, царица Пальмиры заснула и проспала несколько часов.
– Пришло время ехать, моя царица!
Голос Руфа Курия ворвался в ее исступленные и беспорядочные сновидения. Зенобия открыла глаза и внезапно осознала, где находится.
– Слышу, Руф. Дай мне всего минутку, и я буду готова.
Он снова предложил ей питье, и она приняла его. Потом она встала и влезла на преклонившего колени верблюда. Раздраженное животное встало, покачивая головой из стороны в сторону, и попыталось укусить ее за ногу. Она быстро отдернула ногу и одновременно сильно хлестнула верблюда поводьями по носу.
– Это самые норовистые создания, – пробормотала она, обращаясь к Руфу Курию, который с осторожностью взобрался на своего верблюда.
День уже клонился к вечеру, и было еще очень жарко. Потом на пустыню быстро опустилась ночь, и Зенобия была счастлива, что на ней длинный черный шерстяной плащ. В течение всей долгой ночи они сделали только одну короткую остановку, чтобы дать отдохнуть верблюдам и облегчиться. Второй день во всем повторил первый, но на третью ночь один из бедави объявил:
– За нами гонятся!
– Откуда ты знаешь? – спросил Руф Курий, с беспокойством оглядев горизонт и ничего не заметив.
– Я знаю, – последовал ответ.
Руф Курий кивнул:
– На сколько они отстали от нас?
– На несколько часов, – ответил бедави.
– Успеем ли мы переправиться через реку, прежде чем они схватят нас? – заговорила Зенобия.
– С благословения богов, ваше величество, – ответил воин-бедави.
– Тогда едем, Гуссейн, и моли богов, чтобы сейчас, в критический момент, они не лишили меня своей благосклонности! – И она взобралась на своего верблюда.
Всю ночь они неутомимо продолжали путь к Евфрату, и пустыня наконец осталась позади. Теперь они ехали по земле, покрытой сочной растительностью. Эту землю поила великая река. Впереди небо начало сереть, и свет медленно распространялся в воздухе, пока они не обнаружили, что едут в сизом полумраке, который позволял им различать зеленый цвет покрытой растительностью земли и черные очертания случайно встречавшихся на пути усадеб и маленьких деревень.
Над горизонтом вскоре появилась золотая полоса, и огромный круг пылающего солнца медленно выкатился из-за края горизонта и начал подниматься вверх, в небеса. Верблюды утомились, но впереди уже виднелась широкая зеленовато-коричневая лента Евфрата, извивавшегося по огромной и древней равнине Шумер и Аккад.
Им бы только успеть переправиться через реку, там они в безопасности, подумала Зенобия. Римляне не станут вторгаться на территорию Персии. Все ближе и ближе подъезжали они к реке. Вдруг Гуссейн обернулся и закричал:
– Опасность! Римляне!
Зенобия обернулась в седле и, к своему ужасу, увидела нагонявший их отряд всадников. Она бросила взгляд на Руфа Курия и услышала, как он сказал:
– Их слишком много!
– Успеем ли мы достичь реки? – крикнула она ему.
– Может быть, – послышался ответ.
– Оставайтесь со мной! – приказала она ему.
– Останусь, ваше величество!
Зенобия наклонилась вперед и ударила ногами своего верблюда, который неохотно перешел в галоп. Несчастное животное было измучено после ночного перехода, и она собиралась дать ему отдохнуть, но на противоположном берегу реки. Однако выносливый житель пустыни повиновался, и река становилась все ближе и ближе. Воины-бедави отстали, чтобы прикрыть ее бегство, и вскоре до нее донеслись звуки короткого сражения. Она знала, что пятеро сопровождавших членов ее племени погибнут в этом сражении. Они взяли на себя обязательство защищать ее, и тут не могло быть ни капитуляции, ни пощады. Однако те несколько минут, которые они дали ей, могли означать разницу между бегством и пленом.
Они достигли берега реки и соскочили на землю. Евфрат разливался широко, и посередине реки плыла маленькая лодка рыбака. Руф Курий закричал человеку, сидевшему в лодке:
– Вы получите золотую монету, если переправите нас через реку! Поспешите, за нами гонятся римляне!
Он поднял сверкающую золотую монету, чтобы рыбак увидел ее и убедился, что он говорит правду. Человек в лодке начал быстро отталкиваться шестом по направлению к берегу.
– Идите вброд так далеко, как только сможете, ваше величество! – приказал Руф Курий. – Мы не можем терять время!
– А вы пойдете со мной?
– Я должен прикрыть ваше отступление, ваше величество. Теперь каждая минута на счету. Я приду, если смогу.
Она испытующе взглянула на него:
– Руф Курий, я благодарна вам.
– Я всегда с радостью служил вам и Пальмире, моя царица!
Зенобия подняла плащ и обвязала его вокруг талии. Вода была теплая, а дно вначале песчаным, но потом стало глинистым, шагать стало труднее. Прикрыв глаза руками от солнца, она взглянула вперед, на рыбака, и увидела, что он приближается. Вдруг позади, на берегу реки, она услышала крики, а потом голос Руфа Курия, кричавший: «Плывите, ваше величество! Плывите!» Обернувшись, она увидела, что его окружает почти дюжина человек. Больше она его не видела.
Зенобия неистово бросилась в воду и поплыла к рыбачьей лодке. Позади услышала всплеск и поняла, что ее преследуют. «Венера! Марс! Юпитер, в честь которого я была названа! Помогите же мне сейчас! Помогите мне убежать от них!» – молча молилась она. Ее руки ритмично двигались, и она изо всех сил плыла. Рыбак перестал отталкиваться шестом и с любопытством наблюдал за происходящим. Потом вдруг чья-то рука схватила ее за лодыжку. Она в ярости боролась и брыкалась, пытаясь вырваться, однако вскоре обнаружила, что ее окружили римские легионеры. Тяжелый, мокрый плащ тянул вниз, и она была бессильна. Они без всяких церемоний потащили ее обратно на берег. Когда уже можно было встать на ноги, они сгрудились вокруг нее, и их руки стали грубо ощупывать ее тело, якобы в поисках оружия. Однако их истинные намерения отражались на их лицах. Они стащили с нее мокрый плащ и сорвали короткую тунику. Она стояла безоружная и бессильная. Один из мужчин опрокинул ее на спину на песчаный берег, снимая с себя одежду. В это ужасное и короткое мгновение Зенобия вспомнила о своей матери. «Я не стану умолять их, – подумала она. – Не стану умолять!»
– Эй ты, стой!
К ним поспешно подошел центурион, командовавший отрядом. Он снял свой длинный красный плащ и окутал им Зенобию, которая с трудом поднялась на ноги.
– Приношу мои извинения, ваше величество, – спокойно произнес он и обвел взглядом мужчин, взявших Зенобию в плен. – Эта женщина – царица Пальмиры и великий воин. Она заслуживает такого же уважения, как и любой мужчина-противник соответствующего звания. Никто из вас не должен прикасаться к ней. Таков приказ императора. Вы поняли?
Солдаты, ворча, кивнули, а центурион снова заговорил с Зенобией:
– Я – Гай Цицерон, ваше величество, личный помощник императора Аврелиана. Теперь вы – государственная пленница.
Она туго обернула вокруг себя плащ и гордо вскинула голову. Она не будет умолять!
– Где мои люди? – спросила она тоном, который требовал ответа.
– Сожалею, ваше величество, но их пришлось убить. Все они – доблестные бойцы.
– Я хочу похоронить их, – произнесла она без всякого выражения. – Я не оставлю их стервятникам и шакалам. Они – храбрые люди и заслужили погребения.
– Мы не можем тратить время, ваше величество.
– Но вы же не отправитесь в обратный путь немедленно, Гай Цицерон. Вы тоже ехали всю ночь, лошади нуждаются в отдыхе. Это место куда более гостеприимно, чем пустыня, которую нам снова предстоит пересечь. Попросите своих людей принести мне тела моих воинов и дайте какой-нибудь инструмент, которым можно копать. Я сама похороню их.
– Вы не можете… – начал было он.
– Могу! – ответила она с неистовством, и он понял, что отговорить ее не удастся.
Она оказалась права. Они нуждались в отдыхе после трехдневного преследования, а плодородный берег реки – приятное место.
– Луцилл! – позвал он одного из своих людей. – Принеси сюда тела убитых соплеменников царицы для погребения и пошли нескольких человек вон в ту деревню неподалеку, чтобы они купили там еды.
– Спасибо вам, – сказала Зенобия.
– Я пошлю своих людей вам на помощь, – сказал он.
– Нет! Те, кто защищал меня, на моей ответственности, Гай Цицерон. Моя обязанность как царицы Пальмиры – помочь им обрести свое последнее пристанище. Я никогда не уклонялась от своего долга и не сделаю этого сейчас.
Он понял ее, и такая сила характера внушила ему восхищение. Теперь он, как никогда, понимал, почему Марк Александр испытывал к этой женщине такую великую любовь.
Он подумал, что сейчас не самый благоприятный момент, чтобы передать его послание, поэтому он просто разыскал среди своего снаряжения лопату и вручил ее Зенобии. Она начала копать могилы, не обращая внимания на то, что длинный плащ распахнулся и открыл взору мужчин ее наготу. Гай Цицерон отчаянно пытался найти тунику царицы, однако обнаружил, что она разорвана. Но у кого-нибудь среди сотни его легионеров должна найтись лишняя туника, которая подошла бы ей. Он поставил возле царицы охрану и запретил подходить к ней.
Зенобия методично копала одну могилу за другой в мягкой почве. Она устала, однако продолжала работать, не обращая внимания на вздувшиеся на руках волдыри. Вначале легионеры, наблюдавшие за ней издалека, относились к ней с презрением и даже насмехались над ее усилиями, но потом, когда она кончила копать пятую могилу, они примолкли.
Последняя могила выкопана, и Зенобия встала над телами своих убитых товарищей. Вдруг она подняла глаза, и ее взгляд был стальным.
– Кто из вас обокрал этих людей? – спросила она в ярости. – Выйдите сейчас же вперед и верните им то, что им принадлежит. У них при себе слишком мало вещей, чтобы взять их с собой в подземное царство.
Через мгновение пристыженные мужчины медленно вышли вперед. Они вернули мертвым все, что взяли у них.
Зенобия снова заговорила:
– Скажите Гаю Цицерону, что мне нужно шесть медных монет. Харон не станет переправлять их через Стикс без платы.
Один из легионеров отделился от толпы и побежал искать Гая Цицерона. Вернувшись несколько минут спустя, он вежливо поклонился Зенобии и передал ей монеты. Она вложила по одной монете в зубы каждого из трупов. Вдруг легионер оказался рядом с ней.
– Я буду считать честью, если вы позволите мне помочь вам опустить тела в могилы и прикрыть их землей, ваше величество, – сказал он.
Их глаза встретились, и она была тронута, увидев в его взгляде искреннее сочувствие – не к ее бедственному положению, а к тому горю, которое, как он знал, она должна была испытывать, стоя над телами своих павших товарищей. Она милостиво приняла его помощь.
Наконец задача выполнена, и Зенобия вознесла про себя молитвы богам за Руфа Курия и воинов-бедави, которые пали, защищая ее. Вдруг рядом с ней оказался Гай Цицерон.
Он мягко взял ее за руку и повел в уединенное место. Не говоря ни слова, он вручил ей льняную тунику и отвернулся, пока она переодевалась.
– Я потеряла в реке сандалии, – тихо сказала она.
– Я попытаюсь найти для вас пару, – пообещал он. – Вы голодны?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, только ужасно устала, Гай Цицерон. Я что-то вдруг ужасно устала.
– Мы будем стоять здесь лагерем до наступления ночи, ваше величество. Вы можете поспать. Никто не причинит вам вреда, пока вы находитесь на моем попечении.
– Где вы хотите меня устроить? – спросила она его без всякого выражения.
– Здесь будет неплохо, – ответил он, – но прежде чем вы ляжете отдыхать, мне хотелось бы поговорить с вами. Я привез вам послание от старого друга из Рима.
– У меня нет друзей в Риме, – ответила она.
– Я говорю о Марке Александре Бритайне, – сказал Гай Цицерон.
– Не нужно! – последовал резкий ответ. – Я не желаю слышать даже его имя, центурион.
– Он не предавал вас, ваше величество.
Зенобия посмотрела прямо в лицо Гаю Цицерону.
– Римляне всегда предают тех, кто доверяет им. Я – ваша пленница, однако, полагаю, не обязана слушать приятную ложь, которую вам велели передать мне. Я никогда не прощу Марка. Никогда! А теперь больше не говорите мне об этом!
Ее голос был сильным и ровным, однако он услышал в нем срывающиеся нотки и увидел в глазах страдание. Она была готова расплакаться и изо всех сил сдерживала слезы. Пристыженный, он опустил взгляд.
– Будет так, как вы пожелаете, ваше величество, – сказал он и удалился.
Зенобия завернулась в длинный красный плащ и легла на землю, свернувшись калачиком. Она начала в деталях разбирать случившееся. Ее попытка бежать от римлян и получить помощь со стороны персов провалилась. А ведь она была так близка к успеху!
Из-под прикрытых век она осмотрела берег реки, взвешивая возможность бегства. Рыбак уже уплыл далеко, а река широка. Однако, возможно, ей удастся переплыть ее. А если и не удастся, то по крайней мере римляне лишатся заложницы, которую они могут предъявить Вабе и городу. Но к ее огромной досаде, Гай Цицерон установил пикеты. Она сдержала проклятие, которое готово было сорваться с ее губ, вздохнула и настроилась на сон.
Когда она проснулась, небо над ней было расцвечено полосами золотого, персикового и бледно-лилового цвета. Узкие перистые бледно-розовые облака по краям стали темно-пурпурными. До нее доносились тихие звуки: это река плескалась о берег. На короткое мгновение она испытала чувство невероятного умиротворения. Однако потом чувство реальности вернулось к ней, и она вспомнила, что произошло. Дул легкий ветерок, а вместе с его дуновениями до нее доносился запах жареного мяса ягненка. В желудке заурчало, и с легкой улыбкой она осознала, что голодна. Не мудрено, в течение нескольких дней она не ела ничего, кроме нескольких фиг и фиников.
Она медленно встала, потянулась, широко раскинула руки и на мгновение напрягла мускулы, а потом снова расслабилась. Стряхнув со своего длинного плаща песок, она пошла вдоль реки в поисках костра, на котором готовили пищу. Ей не пришлось идти далеко. Она с царственным видом приняла из рук легионера, назначенного поваром, оловянное блюдо с двумя порциями дымящегося кебаба – шашлыка из мяса ягненка. Куски мяса были нанизаны на очищенные прутики и пересыпаны маленькими луковицами и ломтиками сладкого зеленого перца.
– Не желаете ли вина, ваше величество?
– Это привилегия моего звания, Гай Цицерон?
Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.
– Может быть, – ответил он, протягивая ей оловянную чашу.
На мгновение она заколебалась, но потом взяла у него чашу и поблагодарила кивком головы.
– Вам составить компанию? – не унимался он.
– Нет! – коротко бросила она, не потрудившись даже обернуться.
Он вздохнул. Какая жалость, подумал он. Ее общество доставило бы ему большое удовольствие. Она очень красива и, кроме того, пользовалась репутацией интеллигентной и остроумной женщины. Однако он мог ее понять. Ее положение едва ли можно назвать приятным. Зенобия Пальмирская никогда прежде не бывала побежденной, а поражение всегда неприятно. Но ее пленение послужит по крайней мере одной благой цели. Пальмирцы, вне всякого сомнения, капитулируют, как только узнают, что их царица попала в руки императора. Лицо Гая Цицерона нахмурилось. Не приходилось сомневаться, что Аврелиан собирался сделать с Зенобией. С того самого дня, когда император прибыл к воротам Пальмиры, он стал вести себя словно мальчик. Он никак не мог остановиться и безостановочно говорил о ней. Не было сомнения, он влюбился в нее по уши, а Аврелиан не из тех мужчин, которые способны отказаться от женщины, захватившей их воображение.
Вскоре после захода солнца они покинули берег Евфрата и начали свое возвращение на запад, в Пальмиру, по тому же самому пути, по которому шли три последних дня. Зенобия стоически сидела на своем верблюде и не жаловалась на высокую скорость, заданную Гаем Цицероном, который решил привезти императору свою пленницу как можно быстрее. Всегда оставался шанс, что бедави узнают о ее пленении и попытаются спасти ее.
Когда они ехали по пустыне, потрясение от всего пережитого начало наконец проникать в самую ее душу. Почему же боги столь жестоко оставили ее в тот час, когда она больше всего нуждалась в их помощи? Как она сообщит Делиции и ее детям о смерти Руфа Курия? И что будет с семьями погибших воинов-бедави? Сколько вдов и сирот останется? Да будут прокляты римляне! Да будут прокляты они все! Да, все, и даже Марк, который предал ее! Как же она ненавидела их, и ненависть была первым чувством, которое она ощущала, когда, подобно птице-фениксу, начала подниматься из пепла своего первого поражения.
«Меня никогда больше не победят, и я не буду умолять о милосердии, – неистово думала она. – Даже если они возьмут меня в Рим, я как-нибудь убегу от них и вернусь в Пальмиру, чтобы восстановить мою империю, империю Одената!» Когда показались знамена римской армии и стал виден их громадный лагерь, когда она снова увидела городские стены, она горделиво выпрямилась на своем верблюде, держа голову высоко и глядя прямо вперед. Наконец они остановились перед большой палаткой, установленной на помосте в центре лагеря.
Гай Цицерон тут же оказался возле нее, помог ей сойти на землю и проводил ее в палатку. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела высокого мужчину со светлыми волосами и длинным, изящным лицом, обрамленным бородой, стоявшего возле стойки с географической картой.
– Приветствую тебя, цезарь! – поздоровался Гай Цицерон.
Мужчина обернулся.
– А, Гай, ты вернулся! – Потом он взглянул на Зенобию: – Полагаю, это и есть наша мятежная царица?
– Да, цезарь.
– Оставь нас, Гай, но подожди снаружи. Ты мне еще понадобишься.
Аврелиан снова повернулся к Зенобии, и их взгляды скрестились подобно клинкам. Он почувствовал, как сильно забилось его сердце. Никогда он не видел такой красавицы. Ее покрывала грязь после долгого путешествия, темные волосы пыльные и спутанные. И все же она прекрасна. Она дерзко и пристально смотрела на него, отчего ему стало слегка не по себе, хотя он не подавал виду. Наконец он произнес:
– Вам нужно принять ванну, царица Пальмиры. От вас воняет верблюдом.
Она даже глазом не моргнула. Вместо этого она ответила своим страстным голосом:
– Я всегда ненавидела голубоглазых римлян, и вы только подтверждаете мое мнение, император римлян!
Он подавил улыбку, и его узкие губы чуть-чуть дернулись. Она еще не побеждена, подумал он, и это его очень радует. Он хочет сам приручить это дикое создание, и, с помощью богов, он это сделает!
– Теперь вы моя пленница, Зенобия, – ответил он.
– Вы говорите очевидные вещи, – быстро парировала она. – Да, я ваша пленница, но это ничего не даст вам, Аврелиан! Пальмира не сдастся!
– Нет? Почему же вы бежали в Персию?
– Я хотела получить помощь от Шапура, – сказала она с раздражением, словно он был глупым ребенком. – Мне нужен союзник, который напал бы на вас с тыла, и тогда мы захватили бы вас в клещи. Вы нарушили мирную жизнь всего региона, а фактически и всего мира, этой глупой кампанией. Я хочу, чтобы вы вместе со своей армией убрались туда, откуда пришли. Пора восстанавливать торговлю, открывать караванные пути.
– Вы хотели закончить войну, потому что в Пальмире осталось мало провизии, – возразил он.
– В Пальмире более чем достаточные запасы провизии, рассчитанные на долгую осаду, Аврелиан, но я не хочу больше играть с вами в эти игры. Если бы мне удалось добраться до Персии, я быстро бы покончила с этим сумасшествием, но увы, боги распорядились по-своему. Что ж, хорошо, – она пожала плечами, – я покорюсь мудрости и воле богов.
– Без вас ваш сын потерпит поражение. Как только он узнает, что царица Пальмиры находится в моей власти, он откроет нам ворота города, и мы с триумфом войдем в него.
– Царь никогда не сдастся. Я готова умереть ради Пальмиры, Аврелиан, и Вабаллат знает это. Для меня не может быть большей чести, чем отдать свою жизнь за мой город.
Его глаза выражали восхищение, которое он не в силах был скрыть. Он тихо произнес:
– Вы слишком умны и прекрасны, чтобы умереть столь бессмысленно, Зенобия Пальмирская. Я не допущу этого!
– Не допустите?!
Ее иронический смех испугал его.
– Вы не сможете помешать мне сделать то, что я хочу! Но вам не понять! Ведь вы – крестьянин, проложивший себе путь вверх по лестнице римской военной карьеры! Я же происхожу от великой царицы Клеопатры.
– Которую победил римлянин, – напомнил он ей.
– Вы получите еще одну Масаду, прежде чем вам удастся отнять Пальмиру у моего сына! – угрожала она.
– При Масаде мы также победили, – тихо сказал он.
– Победа над крепостью, полной трупов? – презрительно парировала она.
– Как бы там ни было, это была победа, Зенобия. Но достаточно об этом! Гай! – позвал он, и в то же мгновение Гай Цицерон вошел в палатку. – Гай, отведи царицу в мою спальную палатку и позаботься о том, чтобы она приняла ванну.
Его дерзкий взгляд сказал, что произойдет потом. Неторопливая улыбка озарила его черты, и его светло-голубые глаза засмеялись.
– Идемте, ваше величество!
Гай взял ее за локоть и вывел наружу. Она последовала за ним вдоль рядов палаток, а ее ум быстро работал. Аврелиан страстно желал ее. Она содрогнулась. Он овладеет ею, она знала это. Но раз уж ей придется принять императора как любовника, это произойдет на ее условиях, а не на его. Она знала, что он ожидает от нее сопротивления, и инстинктивно поняла, что сопротивление доставит ему удовольствие. Поэтому она станет бороться с ним не физически, а только с помощью своего ума. Она отдаст ему свое тело, но и только. Аврелиан крестьянин, но крестьянин умный. Он пожелает владеть ею полностью. Но это ему не удастся, и из-за этого он станет сходить с ума. Этому римлянину не суждено предать ее, ведь ему не удастся овладеть ни малейшей частью ее души и сердца. А вот она должна завоевать и подчинить его.
Гай Цицерон остановился перед большой палаткой и провел ее внутрь.
– Я пришлю вам людей, которые принесут воду и лохань, – сказал он, покраснев от смущения.
– Проследите, чтобы воду подогрели, – спокойно ответила она. – Я не выношу холодную ванну. Мне нужна теплая вода и мягкое мыло. Полагаю, в вашем лагере найдется мыло, Гай Цицерон? Разумеется, найдется. Ведь должны же вы мыться, хотя бы иногда, не правда ли?
– Посмотрим, что мне удастся найти, – пробормотал он, отвернув свое пылающее лицо.
– Благодарю вас, – учтиво ответила она, и он тут же вышел.
Зенобия вздохнула и принялась оглядывать палатку. Она была разделена на два отделения. Большее отделение, в котором она находилась, было обставлено просто: низкий круглый столик, за которым, как она предположила, император, должно быть, ел. Вокруг него небрежно разбросаны подушки для сидения. В другом отделении палатки стояли два стула и несколько дорожных сундуков – и больше ничего. Деревянный пол основательно истерся после многочисленных военных походов. Он был застелен овечьими шкурами. В палатке горело несколько латунных масляных светильников, отнюдь не роскошных. В целом все было весьма просто, обычная солдатская палатка.
Зенобия прошла и отдернула в сторону ширму, сотканную из шерсти. За ней стояло довольно большое и удобное спальное ложе.
– Здесь определенно не хватает удобств, – тихо заметила про себя Зенобия.
Она услышала звук шагов. Кто-то входил и выходил из палатки. Она обернулась и увидела процессию тяжело нагруженных легионеров, тащивших в палатку сосуды с водой и выливавших их в круглую деревянную лохань.
– Есть в этом лагере хотя бы одна порядочная женщина? – громко спросила она.
При звуке ее голоса легионеры остановились, испуганные. Некоторое время они стояли, уставившись на нее с открытым ртом, а потом один из них, более смелый, чем остальные, ответил:
– Да, есть несколько хороших женщин, ваше величество.
– Тогда пришлите ко мне одну из них, – сказала она. – Мне понадобится ее помощь.
– Да, ваше величество, – ответил храбрый легионер. – Я немедленно приведу вам женщину. – И он поспешно вышел из палатки.
Зенобия скрыла улыбку и стояла, глядя на своих водоносов. Когда последний из них вышел, она увидела женщину, стоявшую возле входа в палатку. Зенобия махнула ей рукой, приглашая войти.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Меня зовут Келеос, ваше величество.
– Что ты делаешь здесь, среди римлян? Ведь, судя по твоей речи, ты из Пальмиры.
– Я пальмирка, ваше величество.
– Тогда почему же ты не за городскими воротами, Келеос?
– Я вдова, ваше величество. Я живу со своим престарелым отцом и сыном-калекой как раз за городскими стенами. Ни отца, ни ребенка нельзя было перевезти, поэтому я и осталась в своем доме, несмотря на нашествие римлян.
– Разве твои соседи не могли помочь тебе, Келеос?
– Ваше величество, они так торопились, на нас у них не хватило времени. Я держу маленькую пекарню. Обычно я пекла хлеб для своих соседей, но теперь вынуждена продавать свой товар римлянам. Ведь мне надо еще поддерживать отца и сына. Пожалуйста, простите меня, ваше величество! – И Келеос упала на колени, протянув руки в мольбе.
– Я прощаю тебя, Келеос, – ответила Зенобия. – Ты сделала все, чтобы твоя семья выжила.
Женщина проползла небольшое расстояние, отделявшее ее от царицы, и распростерлась перед ней, целуя ее ноги.
– Да благословят вас боги, моя царица! – всхлипывала она.
– Встань, Келеос! – приказала царица, а когда женщина подползла к ее ногам, она сказала: – Я хочу, чтобы ты помогла мне вымыть волосы.
– С радостью, ваше величество!
Через несколько минут Келеос приготовила все необходимое и начала промывать волосы Зенобии мылом, которое принесли специально для омовения царицы. Они использовали одну из оставшихся деревянных бадей, наполненных подогретой водой. Келеос намыливала волосы, а потом прополаскивала их водой из другой бадьи. Пришлось намыливать три раза, пока волосы Зенобии стали чистыми. Келеос отжала длинную гриву царицы, а потом взяла полотенце и принялась вытирать ее. Волосы быстро просохли. Поблагодарив женщину за помощь, Зенобия отпустила ее.
Она быстро сорвала с себя грязную одежду и, отбросив ее в сторону, уселась в круглую деревянную лохань, омывая плечи теплой водой. Взяв кусок мыла, она вымылась, а потом снова села в лохань, чтобы немного насладиться ванной и уединением. Она думала о том, как скоро он придет и потребует отдаться ему. Чтобы отдать ему свое тело и при этом не отступить перед ним – для этого потребуется вся сила ее характера. Ей была ненавистна сама мысль о его прикосновении, она инстинктивно чувствовала, что он потребует гораздо больше, чем она готова дать, а значит, противостояние, которое за этим последует, будет изнурительным. Наконец она встала и с легкой усмешкой обнаружила, что попала в довольно затруднительное положение. Она не могла воспользоваться грязной одеждой, не оказалось и большого сухого полотенца, которым она могла бы вытереться и в которое можно было бы завернуться. Маленькое полотенце, которым ей вытирали волосы, теперь валялось на полу.
Она вылезла из лохани, потянулась за полотенцем и обтерлась им, хотя ее кожа осталась влажной. Ничего, воздух быстро высушит тело. Однако что же надеть на себя? Она оглядела комнату, но ничего не обнаружила. Она с досадой выругалась и услышала чей-то тихий смех. В ярости она обернулась и лицом к лицу столкнулась с Аврелианом.
– Как вы смеете подглядывать за мной?!
– Это же моя палатка, – ответил он.
– Но ведь вы приказали разместить меня здесь! – огрызнулась она. – Немедленно дайте мне отдельную палатку!
Он прошел по комнате и оказался рядом с ней. Потом зажал ее лицо между своими ладонями и взглянул сверху вниз в ее сердитые глаза.
– Желания пленных никогда не учитываются, Зенобия.
Потом, к ее удивлению, он отпустил ее, медленно обошел вокруг, внимательно осмотрев со всех сторон, но все еще не прикасаясь к ней. Наконец он произнес:
– Однажды мне описали вас как воплощение богини, но, увидев, я должен сказать, принеся свои извинения прекрасной Венере, – этот господин недостаточно щедр на похвалы. Если бы я пожелал поставить вас на пьедестал для продажи, то во всем мире не нашлось бы золотого пьедестала достаточной ценности, чтобы он соответствовал вашей стоимости, Зенобия.
– Значит, я могу предположить, что вы не собираетесь выставлять меня для продажи? – холодно спросила она.
Он рассмеялся.
– Только лишь по той причине, что не могу получить за вас достаточно много, – поддразнил он ее.
– Не думаю, чтобы вы были сводником, Аврелиан. У вас репутация воина.
Он опять рассмеялся:
– Вы можете драться, словно уличный мальчишка, богиня, но это ничего вам не даст. Я Аврелиан, и я никогда не проигрываю сражения.
– Вы можете овладеть мной, римлянин, ведь я слабее вас. Но ворота Пальмиры останутся закрытыми для Рима!
Она стояла, красивая, высокая, и мерила его ледяным взглядом, совершенно не смущаясь своей наготой, и этим еще больше заинтриговала и воспламенила Аврелиана. «Вот это женщина!» – подумал он с восхищением.
– Вы – отважное создание, богиня, – тихо сказал он, – но при этом всего лишь женщина, а я – мужчина. Мои осведомители сообщили мне, что в вашей жизни не было мужчины, с тех пор как Марк Александр Бритайн покинул вас и вернулся в Рим.
Ему было приятно видеть, как она побледнела при упоминании имени Марка, и он продолжал:
– Он был вашим любовником, и я не сомневаюсь – великолепным любовником. Моя племянница уже беременна.
Глаза Зенобии на мгновение закрылись, и она вцепилась в штору, чтобы не покачнуться.
– Ты ублюдок! – с трудом прошипела она.
Он довольно рассмеялся:
– Вы прекрасны, и я желаю вас, богиня.
На этот раз он вытянул руки и стал гладить своими нежными пальцами ее кремовое плечо. Она же пыталась унять охватившую ее дрожь и в конце концов так и не смогла справиться с ней.
– Вы уже начинаете понимать, что значит быть пленницей императора, богиня? – спросил он.
– Я не боюсь! – тихо ответила она.
– Я это знаю, – сказал он, – однако вы причинили мне бесчисленное множество проблем, богиня, и вы должны быть наказаны за это.
– Значит, вы заставите меня стать вашей любовницей? Да, Аврелиан, это – настоящее наказание. Ведь я привыкла сама выбирать себе любовников, – ответила она.
Он снова рассмеялся:
– Что вы за дерзкая богиня, Зенобия! Вы были девственницей, когда в пятнадцать лет вышли замуж за Одената. Марк Александр Бритайн был вашим единственным любовником. Вы потрясающе высоконравственная женщина, богиня. Половина, мало того, большинство женщин в Риме имели по десятку любовников, прежде чем вышли замуж. Вы же знали всего лишь двоих мужчин, а для меня это то же самое, как если бы вы были девственницей.
– Так возьмите же меня! – закричала она сердито и испуганно. – Я не уступлю и не отдам вам ничего своего!
Его светло-голубые глаза заблестели, в них неистово заплясало пламя желания. Он схватил ее за плечи, привлек к себе. Она стояла абсолютно спокойно, не сопротивляясь, но и не принимая его. Затем одной рукой он обвил ее талию и крепко прижал к себе. Другой рукой, которая только что лежала у нее на плече, он зажал ее лицо и приподнял подбородок. Его голова медленно склонялась вниз, а его губы властно требовали ее губ. С пугающей опытностью он раздвинул ее губы и вторгся в ее рот своим бархатистым языком. Он исследовал, дразнил, требовал!
«Я не проявлю никаких чувств», – подумала она. Однако ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы не сопротивляться, чтобы не вырваться от этого человека. Ей хотелось убежать, спрятаться от него, он пугал ее, хотя она никогда не призналась бы в этом. Он явно не привык, чтобы ему отказывали. За всю свою жизнь она так и не узнала, что мужчина может быть таким. Как женщину ее всегда любили с нежностью, вначале Оденат, а потом Марк. Но этот мужчина не искал ее любви, он желал завладеть самой ее душой! Ей пришлось остановить его, но так, чтобы он не узнал о том, какое ужасное воздействие оказывает на нее. Оторвав свои губы, она холодно произнесла:
– Достаточно! Если вы хотите овладеть мной, давайте продолжим!
Даже если бы она ударила его, эффект не был бы столь потрясающим. Он начал посмеиваться, а потом этот смех перешел в раскаты довольного хохота.
– Браво, богиня! Великолепно! Это почти сработало, но почти – этого еще недостаточно.
Он отстранил ее от себя и снова пристально осмотрел.
Зенобия была потрясена. Она ожидала, что ее пренебрежение охладит его пыл, а вместо этого его восхищение лишь возросло. Следующий шаг был за ним, поэтому она молча стояла, бросая на него осторожный взгляд из-под густых черных ресниц, и ждала. Ей пришлось признать, что он очень красивый мужчина мужественного, сурового типа, высокий, мощного телосложения. Голова у него удивительно изящна для человека низкого происхождения, подумала она: овальная, с высокими, красиво очерченными скулами, прямым патрицианским носом, почти классическим в своем совершенстве, чрезвычайно чувственными губами, квадратным подбородком с глубокой ямочкой, которая была надежно спрятана под его аккуратно подстриженной короткой бородкой. Бородка, так же как и его коротко подстриженные вьющиеся волосы, была лишь чуть-чуть тронута сединой, которая портила их прекрасный золотисто-белокурый цвет. Широко расставленные круглые глаза, небесно-голубые, окаймлены короткими рыжеватыми ресницами. Взгляд этих глаз был пронизывающим, однако никогда не выдавал его мысли.
Он начал раздеваться.
– Помоги мне снять нагрудные доспехи, – живо сказал он, расстегивая пряжки, удерживавшие его защитную пластину.
– Позови раба! – сказала она.
– Я и без того в затруднении: не знаю, что делать с тобой, – медленно произнес он, снимая свою великолепно украшенную нагрудную пластину и развязывая пояс, к которому крепились ремни доспехов, висевших у него на талии. Будучи настоящим воином, он осторожно положил доспехи в маленький сундучок, а потом снова повернулся к ней. Он снял красную тунику без рукавов, а за ней последовала и нижняя льняная туника. Теперь он стоял обнаженный, если не считать сандалий и ножных щитков. Он сел и вытянул ногу. – Ты не снимешь с меня сандалии?
– Я тебе не служанка, Аврелиан!
– Вы, женщины высокого происхождения, вообще мало на что годитесь. Вы отказываетесь помочь мне раздеться и целуетесь вы как ребенок. Я уже сомневаюсь, стоите ли вы всех тех неприятностей, которые у меня появятся.
– Так верните меня в Пальмиру! – фыркнула она. – Верните меня, а после этого сражайтесь со мной как мужчина, римлянин!
Он, уже без сандалий и ножных щитков, взглянул на нее снизу вверх.
– Я собираюсь сражаться с вами как мужчина, богиня, а вам, возможно, в первый раз в жизни, придется сражаться со мной как женщине!
Она чуть не задохнулась от гнева при этих словах, но он продолжал:
– Сегодня ночью в этой палатке не будет ни императоров, ни цариц, Зенобия, а только мужчина и женщина, которые будут вести между собой бой, который веками ведут мужчины и женщины!
Его глаза горели синим пламенем, и она в испуге отступила назад. Именно этого преимущества он и добивался. Быстро шагнув вперед, он поднял ее и взвалил себе на плечо.
Он даже не пытался быть с ней нежным, сделав ее беспомощной и лишив возможности сопротивляться. Он пересек палатку, вошел в спальное отделение и бесцеремонно кинул ее на свою кровать. Потом сам бросился на нее и зажал ее лицо между своими ладонями.
– Мне нечего дать вам! – прошептала она.
– Вы дадите, прежде чем кончится эта ночь! – пообещал он и рывком притянул к себе ее голову. Его губы снова требовали ее губ.
На этот раз Зенобия сопротивлялась Аврелиану. Когда его губы прильнули к ее губам, безотчетный страх забил в ней ключом. Этот страх уничтожил ее намерение оставаться холодной, сердце бешено забилось.
Он тут же почувствовал ее ужас, и вдруг его губы сделались нежными. Они лишь чуть-чуть касались ее губ, и он зашептал:
– Нет, богиня, не бойся! Ш-ш-ш, ш-ш-ш, я не сделаю тебе больно.
Она была не в силах подавить сотрясающую ее дрожь. Это хуже всего, подумала она. Она не желала, чтобы он был нежен с ней. Она хотела, чтобы он с неистовством набросился на нее, тогда она могла бы еще больше возненавидеть его. С сердитым криком она подняла руки и вцепилась в него ногтями.
Он силой поднял ее руки над головой и, удерживая их одной рукой, другой пытался приласкать ее.
– Нет, богиня, – упрекал он. – Чего ты боишься, Зенобия? Подари мне ласку твоих губ, любимая! От этого не будет большого вреда.
Она чуть не заплакала при этих словах. Любимая! Он назвал ее «любимая»! Прежде только Марк, тот самый Марк, который предал ее и оставил ее этому человеку, называл ее «любимая».
Аврелиан почувствовал ее слабость и в то же мгновение снова прильнул к ней. Его губы мягко овладели ее губами в поцелуе, таком страстном и в то же время таком нежном, что она больше не могла сопротивляться. Ее губы смягчились под настойчивым нажимом его губ. Он нашел ее язык и в течение долгой минуты сосал этот лакомый кусочек. Потом отпустил ее губы.
Зенобию ошеломило чувство утраты, которое она при этом ощутила. Почему она чувствует себя так? Ведь она не выносит этого человека, и будь у нее оружие, она использовала бы его против него. Открыв глаза, она обнаружила, что он смотрит на нее сверху вниз без улыбки. Его свободная рука погладила ее по лицу.
– Твоя кожа подобна шелку, – мягко произнес он, и его рука начала исследовать ее тело.
Его горячая рука двигалась вниз по ее шее, рука, которая, как она подумала, могла с такой же легкостью задушить ее, как и ласкать. Он прочел эту мысль в ее серых глазах.
Он задержался на мгновение в нежной впадинке у нее на шее, и она почувствовала, как ее кровь течет у него под пальцами. Потом его рука двинулась вниз, чтобы погладить высокие выпуклости ее грудей, и неторопливо заскользила по ложбинке между грудями. Одним пальцем он начал раздражать ее соски, лаская и возбуждая их. Против ее воли соски стали упругими, и она ощущала в них покалывание. Он наклонил голову, чтобы поцеловать.
Она почувствовала, как из горла рвется крик, но огромным усилием воли сдержала его. Он не должен знать, она не позволит ему узнать, что его жадные губы, сосавшие ее груди, уже начинали пробуждать слабый отклик в самой глубине ее существа. Она не могла понять этого, и это не только приводило в замешательство, но и пугало. Она начала дрожать и попыталась уклониться от этих настойчивых губ.
Он медленно поднял голову. Его глаза покрылись поволокой страсти и чего-то еще, во что она не могла проникнуть. Она отвернулась, чтобы он не увидел ее страх.
– Ты не откажешь мне, богиня! Я буду обладать тобой, – нежно произнес он.
– Нет! – с трудом прошептала она. – Только мое тело – и ничего больше!
– Я буду владеть всем! – сказал он в ответ. – Ты будешь принадлежать мне одному, богиня, ведь я никогда не проигрывал сражений, не проиграю и этого.
Жгучие, медленные слезы заструились по ее щекам, но ни единого звука не вырвалось из ее горла. Для нее все было так же, как для ее матери много лет назад: она была пригвождена к ложу римлянином, который требовал от нее все и брал это, не заботясь о ее душе. Они уничтожили ее мать, но, что бы ни случилось между ней и этим римлянином, она не позволит ему уничтожить себя.
– Нет, богиня, – произнес он, и его голос был обманчиво мягким. – Не плачь! Я не причиню тебе боли. Я буду только любить тебя! – И он приподнялся, чтобы поцеловать ее влажное от слез лицо.
Это было слишком. С диким криком она боролась, пытаясь вырваться от него, но не могла освободиться – он был слишком силен. Аврелиан рассмеялся. Ее смущение, ужас и яростное сопротивление, казалось, доставляли ему огромное удовольствие. Он снова накрыл ее своим телом. Она почувствовала, как его мускулистые бедра, покрытые светлым пушком, давят на ее бедра, и, к своему ужасу, ощутила, как сильнейшая вспышка тепла разливается по ее телу. Его широкая грудь давила на ее полные груди, а его губы снова захватили ее губы в таком пылающем, страстном поцелуе, что она почувствовала, как ее силы иссякают. Она ощущала, как его кинжал становится все длиннее и тверже, по мере того как усиливалось его желание.
Он снова захватил ее язык и принялся сосать его бархатистую поверхность, распространяя по ее лихорадочно возбужденному телу взрывные волны желания. О Венера, это было желание! Ей пришлось признаться в этом самой себе. Внутри прорвало плотину. Ее руки непроизвольно обвились вокруг него, и она почувствовала, что он ищет вход в ее сопротивляющееся и в то же время жаждущее тело. Он погрузился глубоко, и она вскрикнула, ее дыхание сделалось частым и тяжелым, длинные золотистые ноги обхватили его тело. Снова и снова он погружался в ее пылающую и влажную плоть, заставляя ее вскрикивать от удовольствия вопреки ее воле. Потом она тихо произнесла жалким, всхлипывающим голосом:
– Я не понимаю! Я ничего не понимаю!
Он приостановился и с раскатами смеха сжал руками ее испуганное лицо.
– Это вожделение, Зенобия! Сладкое, жаркое вожделение. Неужели ты никогда прежде не испытывала вожделения? – Он снова погрузился в ее тело и, наклонившись, прошептал ей на ухо: – Я научу тебя наслаждаться вожделением, моя богиня, упиваться им, отдаваться ему! – Он просунул руки под нее, обхватил ее ягодицы и властно сжал их. – Ты чувствуешь его, Зенобия? Чувствуешь ли ты, как пламя разливается по твоему телу? Вожделение! Это вожделение, и у тебя нет выбора, как только отдаться ему, отдаться мне! Победа будет за мной, богиня, как я предупреждал тебя! Победа будет за мной!
Потрясенная Зенобия поняла, что он сказал правду. В тот момент она не могла контролировать свое тело. Волны чистого чувственного наслаждения одна за другой накатывали на нее, и у нее не было сил сопротивляться ему. Глубоко внутри начало зарождаться напряжение, и сила его была так велика, что оно грозило либо поглотить, либо уничтожить ее. Но каким бы постыдным она ни находила свое положение, ей не хотелось умирать. Победа останется за ним, какой бы путь она ни избрала. Однако она найдет способ отомстить ему за себя. Это всего лишь первая битва.
Тихо вскрикнув, она вцепилась ногтями в его мускулистую спину. Его смех прозвучал торжествующе. Он снова начал медленные, неторопливые движения, и на этот раз Зенобия двигалась с ним вместе.
– Я ненавижу тебя! – прорычала она сквозь стиснутые зубы.
– Но твое восхитительное тело желает меня! – прошептал он.
Она зажала его голову между ладонями и неистово поцеловала его. Потом отыскала его левое ухо, и кончик ее языка начал совершать вокруг него дразнящие движения, осторожно протолкнув кончик языка в ушную полость, она тихонько подула. Он застонал, а она рассмеялась. В ответ его руки проскользнули под ее округлые ягодицы и принялись ласкать их. Он наклонился вперед, и его губы начали игру с ее напрягшимися сосками. Он лизал и покусывал их, пока ее дыхание снова не перешло в короткие, быстрые вздохи. Она попыталась оттолкнуть его, чтобы перейти в контратаку, но он обхватил ее ягодицы и глубоко погрузился в ее тело, снова пригвоздив ее к ложу и жестоко подчинив себе. Вскоре Зенобия уже бессознательно извивалась под Аврелианом, и он вел ее к пику наслаждения – один, второй, третий раз, пока она, наконец, не выругалась:
– Будь ты проклят, римлянин, отпусти меня!
И он отпустил ее, предварительно дойдя до кульминации и издав при этом звук, который был чем-то средним между смехом и стоном.
После этого они лежали несколько минут, прильнув друг к другу, затем он скатился с нее, и вскоре она услышала его храп. Только тогда Зенобия свернулась клубочком и тихо заплакала, уткнувшись в подушки. Наконец она погрузилась в глубокий исцеляющий сон. Проснувшись, обнаружила, что лежит на животе, прижатая сверху его мощной рукой. Она обдумывала, как бы поосторожнее освободиться, так как боялась, что если он тоже проснется, то может пожелать ее снова, а она не готова выдержать еще одну такую битву.
– Ты проснулась!
Голос Аврелиана решил эту проблему.
– Да, проснулась, римлянин.
Она намеренно говорила ровно и бесстрастно.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– А почему тебя это беспокоит? – сказала она в ответ, перевернулась, села и натянула покрывало на озябшее тело. – Ты ведь одержал победу, не правда ли? Ты выиграл битву между нами, римлянин. Чего же ты еще хочешь?
– Тебя!
Это слово прозвучало резко и ясно.
– Ты уже обладал мной.
Ее голос слегка дрожал, и она молчаливо проклинала себя за слабость.
– Я обладал твоим телом, Зенобия, но не тобой.
– Ты никогда не будешь обладать мной, римлянин! Ни один мужчина никогда не обладал мной и никогда не будет! – солгала она.
– Даже Марк Александр Бритайн? – спросил он.
– Будь ты проклят, Аврелиан! Будь ты проклят тысячу раз! – произнесла она напряженным голосом, и ей пришлось сдерживать слезы, которые грозили вновь хлынуть у нее из глаз. – Чего ты хочешь от меня? Может быть, правда заставит тебя замолчать раз и навсегда. Ну что ж, хорошо. Я любила Марка так, как никогда не любила ни одного мужчину. Когда он женился на твоей племяннице, я страдала не только из-за того, что потеряла его, но и из-за его предательства, ведь я полагала, что хорошо знаю его. Да, я отдавала ему себя целиком, и я больше не совершу подобной ошибки. Каждый раз, когда ты будешь желать меня, тебе придется принуждать меня, и, может быть, ты снова заставишь меня заявить о своем поражении. Но ты никогда не будешь владеть мной по-настоящему. И ты никогда не сможешь использовать Марка как оружие в твоей войне против меня. Ты не сможешь причинить мне боль.
Она почувствовала, что эта речь истощила ее силы, но в то же время, каким бы невероятным это ни казалось, она вновь ощущала себя сильной.
Во время ее монолога он лежал на животе. Теперь он перевернулся и взглянул на нее снизу вверх.
– Как же ты удивительно наивна, богиня!
Его голубые глаза смотрели на нее с причудливой смесью сочувствия и решимости. Потом это выражение внезапно исчезло, и его взгляд вновь стал непроницаемым. Он спокойно поднялся с постели и, повернувшись к ней, произнес:
– Вставай, богиня! Ночью я отправил твоему сыну послание, и сегодня утром представлю тебя Пальмире в качестве моей пленницы. У них будет один день, чтобы решить свою судьбу.
– Они не сдадутся! – настаивала она.
– Тогда я обрушу город им на головы! – последовал ответ.
Они пристально смотрели друг на друга. Каждый из них был непоколебим в своих намерениях и уверен в своей правоте. Наконец Зенобия с хмурым видом произнесла:
– Мне нечего надеть, римлянин. Несомненно, ты не собираешься выставлять меня нагой перед стенами моего собственного города?
Злобная усмешка искривила его губы.
– Восхитительная мысль, богиня! Но нет! Я редко делю с другими то, что принадлежит мне. Вчера поздно ночью, прежде чем я присоединился к тебе, в лагерь явилась ворчливая старуха, которая заявила, что она – твоя служанка. Твой сын прислал ее с одеждой и другими вещами, которые могут понадобиться женщине. Бедному Гаю Цицерону нелегко пришлось. Только когда с ней заговорила одна из бедавийских женщин, ее удалось успокоить. Я сейчас же пошлю за ними.
Аврелиан быстро оделся и вышел из палатки, не сказав ей больше ни слова. Вскоре он вернулся вместе с двумя женщинами.
– Хвала богам! Ты невредима! – воскликнула Баб, и слезы заструились по ее обветренному старому лицу, когда она бросилась на шею Зенобии.
Завернувшись в покрывало, Зенобия утешала свою няню:
– Тише, старушка! Как всегда, ты слишком беспокоишься обо мне. Разве я не любима богами?
Аврелиан, однако, заметил выражение озабоченности на лице царицы. «Итак, – подумал он, – ее сердце не совсем холодное».
– Зенобия!
Зенобия с любопытством взглянула на вторую женщину, которая откинула назад капюшон накидки.
– Тамар! Ох, Тамар, неужели это действительно ты?
– Да, это я, дитя мое! – Тамар разглядывала одеяние Зенобии. – Как у тебя дела?
Зенобия спокойно кивнула.
– Все так, как я ожидала, – ответила она.
– Кто эти женщины? – спросил император.
Зенобия взглянула на него.
– Это моя старая няня, которая всегда заботилась обо мне. Ее зовут Баб. А это, – с этими словами она подтолкнула вперед Тамар, – это Тамар бат Хаммид, жена моего отца.
– Значит, ты в хороших руках, и я могу спокойно оставить тебя, – ответил он. Потом он повернулся к двум старым женщинам: – Оденьте царицу в ее лучшие одежды!
Он поднес руку Зенобии к своим губам и, повернув ее, поцеловал внутреннюю сторону ее запястья.
– Встретимся позже, богиня! – сказал он и быстро вышел из палатки.
С минуту все три женщины стояли в молчании, а потом Тамар спокойно сказала:
– Баб, покажи Зенобии то, что ты принесла. Выберем что-нибудь подходящее.
Баб зашаркала к выходу из палатки, нагнулась и втащила небольшой сундучок. Открыв его, она достала оттуда прозрачное темное одеяние. Со слабым подобием улыбки протянула его Зенобии и сказала:
– Я выбрала для тебя вот это, дитя мое.
Губы Зенобии дрогнули от восторга.
– Неужели ты становишься бунтовщицей в свои преклонные годы, Баб?
Старуха захихикала:
– Я подумала, что это подойдет при данных обстоятельствах!
– Ты что, с ума сошла? – спросила Тамар. – Ведь черный цвет – это цвет траура.
– А разве мне не следует быть в трауре? – возразила Зенобия. – Я в трауре по моей добродетели, которую у меня вырвали прошлой ночью. Я в трауре по Пальмире, моему любимому городу. Я чувствую, что эта битва с Римом будет смертельной.
– А разве мы не сможем победить? – прошептала Тамар.
– Если бы я была в городе, а не здесь, – тогда да. Царь Пальмиры, мой сын, еще не воин. Я опасаюсь, что Аврелиан перехитрит Вабу, ведь он умный человек.
– Тогда почему же ты передала полную ответственность за Пальмиру Вабе, перед тем как отправиться в Персию? – полюбопытствовала Тамар.
– Я хотела, чтобы среди членов совета не было разногласий по поводу того, кто станет царем. Я могу только молиться, чтобы Ваба стал таким же царем, каким был его отец, чтобы он оставался твердым, даже несмотря на то что Аврелиан захватил меня в плен. Я буду молиться богам, если они еще не совсем покинули меня, чтобы он был сильным.
Снаружи донесся сигнал труб, и Баб сказала:
– Мы должны одеть тебя, дитя мое. Скоро за тобой придут.
Несколько мгновений спустя пришел Гай Цицерон в сопровождении эскорта из шести человек, которых он оставил снаружи поджидать пленницу.
Зенобия приветствовала его довольно любезно. Он был не в состоянии скрыть восхищение, которое испытал при виде ее.
– Вы готовы, ваше величество? – вежливо осведомился он.
– Готова, Гай Цицерон, – спокойно ответила она.
Тамар и Баб стояли возле входа в палатку и наблюдали, как римский центурион со своими людьми уводил Зенобию. Они повели ее на окраину лагеря, обращенную в сторону главных ворот Пальмиры. Там она увидела возвышавшийся помост, на котором стояла маленькая палатка. Они провели ее наверх по небольшому лестничному маршу позади палатки и ввели внутрь. В палатке ее ожидал Аврелиан. При виде Зенобии он приподнял свою светлую бровь и усмехнулся.
– Уж не хотела ли ты вызвать мое недовольство, надев траурные одежды, богиня? Я полагаю, что твое платье – превосходный выбор, так как это подразумевает поражение. Поражение Пальмиры.
Ее сердце упало. Он оказался прав, она совершенно упустила такую простую мысль, как и старая Баб. Она и в самом деле хотела рассердить его, надев простой черный каласирис без всяких драгоценностей, за исключением царского венка из золотых виноградных листьев.
– Ты ничего не позволишь мне, римлянин? – тихо произнесла она.
– Это опасно. Мы дали тебе город, а ты взяла целую империю. Известно, что ты кусаешь руку, которая кормит тебя, Зенобия.
Ее рука мелькнула в воздухе, застав его врасплох, и хлестнула его по лицу. Мгновенно его черты исказились от гнева, и, схватив ее за руку, он с силой завел ее ей за спину.
– Если ты не должна была бы предстать перед твоим народом и сыном, я ударил бы тебя, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Никогда больше не поднимай на меня руку, богиня!
– Ты делаешь мне больно, римлянин, – прошипела она в ответ, не осмеливаясь сопротивляться из страха, что он сломает ей руку.
Гнев постепенно сошел с его лица, и он освободил ее от железной хватки.
– Предупреждаю только об одном, богиня, – холодно произнес он. – Оставайся здесь и не двигайся. Тебе сообщат, когда понадобишься мне.
Он вышел из палатки; она осталась одна и стала прислушиваться. Она слышала шум множества ног, приглушенные звуки голосов. Потом вдруг наступила тишина, последовавшая за звуками фанфар, в ответ на которые прозвучал сигнал пальмирских труб с вершины городской стены. Сердце Зенобии забилось быстрее. Она ясно услышала голос Аврелиана:
– Народ Пальмиры. Я – Аврелиан! Слушайте меня внимательно! Сейчас в моей власти находится ваша мятежная царица Зенобия. Сдайтесь мне, и я пощажу не только ее, но также всех вас и ваш город. Я не стану налагать на вас штраф, потому что это не ваша вина, а вина вашей чрезмерно гордой царицы. К завтрашнему дню, к этому самому часу вы должны принять решение.
Зенобия почувствовала, как ее гнев усиливается. Какова наглость этого римлянина! И в самом деле, «чрезмерно гордая»! Потом она услышала голос Кассия Лонгина:
– Вы говорите, что пощадите царицу, император римлян? Но ведь вы, несомненно, не позволите ей править в своем городе! Что вы скажете на это?
– Кто этот человек?
Зенобия услышала, как Аврелиан задал этот вопрос Гаю Цицерону.
– Его зовут Кассий Лонгин. Он – главный советник царицы.
– А не царя?
– Не знаю. Он приехал в Пальмиру из Афин много лет назад, чтобы служить Зенобии. Возможно, он дает советы также и юному царю. Я вижу, что этот мальчик стоит рядом с ним. Вы можете ответить ему, не уронив свою гордость, цезарь!
– Вашей царице, Кассий Лонгин, никогда больше не позволят править Пальмирой, – сказал Аврелиан. – Теперь она – пленница империи. Она поедет в Рим и пройдет в моей триумфальной процессии. А что будет потом, не знаю. Ее судьбу решит сенат. Но если граждане Пальмиры снова станут верноподданными Рима, сенат, возможно, проявит милосердие.
– А кто же будет править Пальмирой, римлянин? – был следующий вопрос Лонгина. – Позволят ли нашему царю сохранить свое положение, если мы сдадимся тебе?
– Может быть, – ответил Аврелиан. – Царь Вабаллат никогда не проявлял нелояльности по отношению к Риму, а только его мать.
«Лжец! – в ярости думала Зенобия. – Я точно знаю, что ты собираешься делать. Ох, отец Юпитер, услышь мои молитвы! Не позволяй, чтобы вкрадчивые речи этой римской Минервы[11], такой мудрой, поколебали мой народ, благослови моего сына мудростью, чтобы он увидел правду!»
– Вы заявляете, что наша царица у вас, Аврелиан, – снова раздался голос Лонгина. – Но откуда нам знать, что вы говорите правду? Покажите Зенобию Пальмирскую, чтобы мы могли знать наверняка!
Внезапно шатер палатки над головой Зенобии был сдернут, а ее стены упали, открыв Зенобию взорам всех, кто стоял на стенах Пальмиры.
– Вот ваша царица! – драматическим голосом возвестил Аврелиан.
Зенобия знала, что у нее будет только один шанс, и во всю мощь своих легких крикнула так, чтобы все услышали ее:
– Не сдавайся, сын мой! Я счастлива умереть ради Пальмиры!
По сигналу Аврелиана один из легионеров прыгнул вперед, чтобы заставить ее замолчать. Одной рукой он обхватил ее талию, а другой крепко зажал рот. Зенобия даже не пыталась бороться. Она сказала то, что хотела, и это произвело необходимый эффект.
Народ, собравшийся на стенах великого города-оазиса, начал нараспев повторять ее имя, вначале тихо, а потом все громче и громче, пока этот крик не перешел в рев открытого неповиновения:
– Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия!
– Отведите ее в мою палатку, – в ярости приказал римский император.
Зенобия оттолкнула руку, которая оскорбительно зажимала ей рот, и насмешливо захохотала, обращаясь к Аврелиану:
– Теперь мы квиты, римлянин. Прошлой ночью ты выиграл битву грубой силой, но эту утреннюю битву выиграла я благодаря превосходству в тактике. – Потом она стряхнула державшую ее руку легионера: – Убери свою руку, свинья! Я в состоянии вернуться к себе и без твоей помощи! – И в доказательство она быстро пошла прочь.
Гай Цицерон взглянул на императора.
– Я думаю о том, сдадутся они или нет, – тихо сказал он. – Вы же видите, она держит народ в ладони своей руки.
Император в раздражении повернулся к нему:
– Решение не за ними, а, скорее, за юным царем. Он сдастся именно по той причине, что царица не велела ему сдаваться. Мои шпионы сообщили, что он обижен на царицу и очень хочет стать самостоятельным. Он откроет ворота завтра. Подожди, и ты увидишь, прав я или нет, Гай.
– Люди беспокойны, цезарь. Каковы будут ваши приказы на сегодня?
– Думаю, лучше всего провести учения под этим великолепным солнцем. Это избавит их от недостойных мыслей. Потом они вернутся и проведут остаток дня, готовя амуницию для завтрашнего триумфального вступления в Пальмиру. И только после этого смогут отдохнуть. Поощряй их нанести визит проституткам. Я не хочу никаких сцен насилия завтра, когда мы войдем в Пальмиру. Город, полный обиженных мятежников, – это не в наших интересах. Я хочу сместить правительство и заменить его нашими людьми. Но за исключением этого, дела в Пальмире пойдут как обычно.
Гай Цицерон отдал императору честь.
– Все будет так, как приказывает цезарь! – сказал он и, повернувшись, поспешно вышел, чтобы отдать приказ.
Аврелиан сел на край помоста и стал болтать ногами. Ему было приятно ощущать на своем теле жаркие лучи солнца. Он усмехнулся про себя, вспомнив, как старики в его иллирийском селении сидели и болтали на зимнем солнышке. Неужели он становится похожим на них? За всю свою жизнь он не знал ни полководцев, ни императоров, которые отличались бы долголетием.
Он снова усмехнулся. Что за странные мысли навещают его сегодня! Это и правда признак почтенного возраста. Вот он сидит здесь накануне своего величайшего триумфа, словно старая черепаха на вершине скалы посреди моря, философствуя в лучах солнца. Он взглянул вверх, на стену Пальмиры, но эта белая мраморная преграда ничего не говорила ему о тех красотах, которые скрываются за ней. Говорили, что Пальмира – это восточный Рим, даже прекраснее. Ну что же, завтра он увидит и оценит сам.
Волчья улыбка исказила его черты. Зенобия будет очень сердита на мальчишку. Теперь юному царю Пальмиры предстоит принять свое первое серьезное решение, и это решение будет стоить ему трона. Да, Зенобия очень рассердится, и он не мог винить ее. Он, сам будучи правителем, понимал ее. Она и ее покойный муж много трудились, чтобы восстановить Восточную империю, и вот теперь он отберет ее.
Аврелиан спрыгнул с помоста и направился в центр лагеря. По пути он заметил, что центурионы уже усердно муштруют солдат.
Но он не вернулся в свою палатку. Вместо этого Аврелиан поспешил в штаб, где его ожидали дела империи. Дурантис, его секретарь, уже напряженно работал, вскрывая депеши и раскладывая их в стопки в соответствии с их важностью.
– Доброе утро, Дурантис. Есть что-нибудь срочное?
– Нет, цезарь. Ничего серьезного.
– Что-нибудь личное?
– Письмо от императрицы Ульпии. Она пишет, что у нее все в порядке, но у вашей племянницы Кариссы последние месяцы беременности проходят тяжело.
– Есть ли какие-либо упоминания о муже моей племянницы, Марке Александре?
– Нет, цезарь.
– Ну что ж, давайте перейдем к работе с корреспонденцией! – сказал император. – У меня есть планы на послеполуденные часы.
Он уселся на стул и начал быстро диктовать сопящему писцу, сидевшему за столиком сбоку, в то время как Дурантис нашептывал ему на ухо замечания и напоминания.
В спальной палатке Аврелиана Зенобия деловито беседовала с Баб и Тамар.
– Какое у него было настроение, когда ты оставила его, Баб? – расспрашивала она свою старую няню.
– Он очень расстроился, когда вы попали в плен, ваше величество, не знает, что же ему делать дальше. Госпожа Флавия не покидала его ни на минуту.
– Очень мило со стороны Флавии, – заметила Зенобия. – На самом деле она сильнее, чем это может показаться, судя по ее милой внешности. Он не должен сдаваться!
– Но ведь он – не ты, моя дорогая, – сказала Тамар с таким видом, словно все уже было решено. – Но он и не Оденат. Если он не сдастся, ты поплатишься за это жизнью. Пальмирцы последуют за тобой куда угодно, Зенобия. Они будут морить себя голодом до смерти и убьют своих детей, чтобы угодить тебе. Но ты не имеешь права просить их об этом, моя дорогая. Ты не можешь отплатить им за их верность смертью и разрушением. Ты проиграла эту войну. Не вовлекай Пальмиру и все ее население в войну, которая идет внутри тебя!
Старая Баб резко втянула в себя воздух. Тамар права, такую правду еще никто и никогда не говорил Зенобии. Но прекрасная царица сердито вскинула темноволосую голову и ответила:
– Единственная война, которую я веду, – это война с Римом. С того дня, когда они убили мою мать, Рим стал моим врагом. Если Ваба откроет им ворота, он мне больше не сын. Я буду сражаться с римлянами до самой смерти!
– Неужели ты лишилась способности здраво рассуждать, Зенобия? С тех пор как ты узнала о женитьбе Марка, твоя ненависть толкает тебя к самоуничтожению. Нет, не смотри на меня сердито! Все, кроме тебя, видят это. Я здесь вместе с Баб, потому что меня попросил об этом твой отец. Он не проживет долго, Зенобия, и больше всего он боится, что ты разрушишь все то, ради чего так упорно трудился Оденат, и своим упрямством лишишь Вабу его права наследства. Ты – любимое дитя своего отца, моя дорогая, а единственное, что Забаай всегда желал своей дочери, – счастья.
– Счастья? – Зенобия грубо рассмеялась. – На свете нет счастья, Тамар! Есть только выживание, а выживает самый мудрый, богатый и сильный! Тот, кто выжил, может наслаждаться бытием, но и только!
– Не хитри со мной! – огрызнулась Тамар. Ее добродушие и терпение подходили к концу. – Ты ведь разумная женщина. Так возьми же себя в руки, если не ради себя самой, так ради тех, кто любит тебя и заботится о тебе!
Она с любовью обняла Зенобию, и на короткое мгновение все стало таким же, каким было много лет назад, в те времена, когда не было никакого Марка Александра Бритайна.
Зенобия сбросила руку Тамар со своих плеч и сказала:
– Я ничего не могу обещать, Тамар. Возвращайся к моему отцу и скажи, что я люблю его. Больше мне нечего сказать.
Со вздохом Тамар поцеловала Зенобию в лоб и, оставив царицу в одиночестве, ушла вместе с Баб, которая благополучно проводила ее через тылы лагеря к палаткам ее сына Акбара.
В ярости Зенобия металась по палатке, обуреваемая жаждой разрушения, чему скудная обстановка жилища Аврелиана отнюдь не способствовала. Это еще больше усилило ее ярость, которая излилась бурным потоком слез. Она не могла остановить эту реку, которая струилась по щекам. Казалось, что вся печаль, вся боль и разочарование последних месяцев наконец-то исходили из нее.
В послеполуденный жар Аврелиан вернулся к себе с намерением еще раз доставить себе удовольствие со своей прекрасной пленницей. Но едва ли он был подготовлен к тому зрелищу, которое предстало перед его глазами. Зенобия лежала на ложе на спине. Ее великолепное золотистое тело соблазнительно просвечивало сквозь прозрачный черный шелк каласириса. Одна рука прикрывала глаза, а другая лежала сбоку, пальцы зажаты в кулак. Одна нога была поднята, а другая вытянута, лицо заплакано. На короткое мгновение Аврелиан почувствовал жалость к отважной царице. Но сейчас перед ним лежала женщина из тех, что ему нравились: податливая и беспомощная. Он сел возле нее.
Она открыла глаза, и, казалось, ненависть ошпарила его.
– Чего ты хочешь? – ядовито прошипела она.
Сострадание Аврелиана мгновенно улетучилось, он протянул руку, вцепился пальцами в вырез горловины ее платья и быстрым движением разорвал его на две половинки.
– Не думал, что после прошедшей ночи, богиня, тебе придется задавать мне этот вопрос, – насмешливо ответил он.
Когда она сделала попытку подняться, он удержал ее. Его жестокая рука легла ей на горло и пригвоздила к ложу, в то время как другая начала неторопливо ощупывать ее великолепные груди.
Она лежала, мятежная, ее ярость была очевидна, а он играл с полными шелковистыми шарами ее грудей. Соски Зенобии всегда отличались чувствительностью, и она задрожала, когда он стал перекатывать сначала один из них, а потом и другой между пальцами.
– Ты скоро надоешь мне, раз тебя так быстро охватывает страсть, богиня, – насмехался он над ней.
Он засмеялся – если бы взгляды обладали способностью убивать, он в ту же минуту уже лежал бы, холодный и безжизненный, на полу своей палатки.
– Крестьянская свинья! – рычала она на него. – Неужели сила – это единственный способ, которым ты можешь завладеть женщиной?
– Ты довольно быстро стала умолять меня дать тебе облегчение прошлой ночью, – парировал он, глядя в ее сердитые глаза.
– Разве ты не внушил мне, что это была похоть, римлянин?
Он усмехнулся:
– Похоть, возможно, возбуждает твое желание, богиня, но результат такой же, если бы ты любила меня. Ты отдаешься!
Издав пронзительный гневный крик, она начала бороться с ним. Он убрал руку с ее горла, схватил ее за руки, рывком поднял их над ее головой и наклонился, чтобы поцеловать. Она попыталась укусить его, но он только рассмеялся и снова наклонился. Его горячие губы жадно давили на ее губы, силой раздвинули их, так что он смог просунуть язык между ее стиснутыми зубами. Он нашептывал ей нежные мольбы и все это время соблазнительно ласкал ее груди. Она сопротивлялась, отчаянно пытаясь унять дрожь, зарождавшуюся глубоко внутри ее, которая теперь начинала прокладывать себе путь, несмотря на все попытки подавить ее. Она боролась, отчаявшись избежать этого возбуждения.
Он наслаждался этой борьбой. Он знал, что ему следует проявить настойчивость, ведь по натуре она исключительно страстная женщина. Она не сдастся при первой же бреши в своей защите, будет бороться до тех пор, пока он не погрузится в ее тело, пока она не дойдет до кульминации и проклятия не сорвутся с ее губ. Но как ни странно, такая перспектива возбуждала его даже больше, чем если бы она отдалась ему без борьбы. Теперь он уже понимал – ему никогда не удастся по-настоящему приручить ее. Но в конце концов она перестанет сопротивляться, в этом он не сомневался.
Лежа под ним, Зенобия боролась, пытаясь освободить одну из своих рук. Она могла бы использовать ее для защиты. Его большое, крепкое тело давило на нее, не давая ей вздохнуть. Наконец ей удалось высвободить голову, и она, задыхаясь, глотала драгоценный воздух. Он воспользовался этой возможностью, отпустил ее руки и зажал ее лицо в своих ладонях.
– Посмотри на меня! – потребовал он таким тоном, что она не стала сопротивляться.
Ее потемневшие от гнева глаза в упор смотрели в его небесно-голубые. Его колено без излишней нежности протиснулось между ее бедрами, и он начал медленно, неторопливо погружаться в ее тело. Задыхаясь от потрясения и страха, который она не могла объяснить и который поднимался в ней до тех пор, пока чуть не задушил ее, она попыталась увернуться, крикнув: «Нет!»
Его голос прозвучал словно удар хлыста:
– Я желаю, чтобы ты глядела мне в глаза, когда я вхожу в твое тело!
– Нет! – Ее голос перешел в отчаянный шепот.
– Да!
Его руки сжали так крепко голову, что она почти потеряла сознание. Она задрожала, загипнотизированная, словно маленькая птичка перед змеей, не в силах оторвать от него взгляд, в то время как он медленно проникал в ее беспомощное тело. Неторопливыми и возбуждающими движениями он овладевал ею. Взгляд его голубых глаз сверлил ее, проникая глубоко, в самую ее душу. Последняя мысль Зенобии – ему удалось каким-то образом завладеть ее существом, а у нее нет сил даже протестовать. С этой мыслью она провалилась во мрак.
– Зенобия! Зенобия!
Сквозь пелену до нее донесся чей-то голос, выкрикивавший ее имя, и с легким протестом она стала сопротивляться, ей не хотелось покидать густую теплую темноту. Однако голос был настойчив:
– Зенобия! Открой глаза, богиня! Открой же!
Все еще протестуя, она наконец открыла глаза, хотя пришлось сделать для этого могучее усилие – веки показались ей чугунными. Перед ее затуманенным взором неясно вырисовывалось лицо Аврелиана, и, к ее удивлению, он казался обеспокоенным. Через несколько мгновений его лицо приняло более четкие очертания. Она увидела выражение облегчения и даже нежности.
– Я ненавижу тебя! – с трудом удалось ей произнести слабым голосом, а он, ликуя, засмеялся.
– Я уже было подумал, что убил тебя, – сказал он, – а мертвая царица не представляет для меня никакой ценности.
Она тщетно попыталась ударить его, и, зарычав в восторге, он поднял ее на руки и крепко прижал к себе.
– Успокойся, богиня! Я не собираюсь причинять тебе вред. Ну, успокойся же!
Она была слишком слаба и спокойно лежала в его объятиях, пока не задремала, прильнув к его груди. Приятное тепло разлилось по ее озябшему телу.
Она проспала несколько часов, над пустыней уже опустилась ночь. Она осторожно освободилась из объятий императора. Все суставы болели. Ей так хотелось окунуться в горячую ванну, ароматную и успокаивающую. Но ванны придется долго ждать.
Она взглянула на Аврелиана. Он лежал спокойно, дыхание было тихим и ровным. Зенобия внимательно осмотрела императора. Он выглядел на удивление молодо, только вокруг глаз и у висков виднелась сеть морщинок. Он не потрудился снять короткую красную тунику, когда набросился на нее, поэтому она мало что могла разглядеть. Там, где туника задиралась вверх, она увидела шрам, который шел вдоль левого бедра. По ширине шрама она могла предположить, что это след копья. На руках и ногах виднелось несколько небольших шрамов.
Даже во сне его рот выдавал человека несгибаемого, упрямого, редко поддававшегося состраданию. Она содрогнулась, вспомнив об их борьбе. Никогда еще она не чувствовала себя такой… такой зависимой, до такой степени не владеющей собственным телом и умом. Когда он заставил ее смотреть себе в глаза, она попала под его власть. Она понимала, как он упивался ее слабостью. Зенобия поклялась, что она не допустит этого в следующий раз. Она постарается смотреть и не видеть, она сможет обмануть его.
Она тихонько встала и медленно потянулась, сняв напряжение. Зенобия не подозревала, что он наблюдает за ней из-под прикрытых век. У нее прекрасное тело, думал он, а ей уже за тридцать. Ему нравились ее длинные ноги, гладкие бедра, слегка округлый живот и особенно ее полные и в то же время твердые груди. Он любил женщин с большой грудью, но нередко с возрастом прекрасные груди обвисают. Именно это произошло с грудью Ульпии.
Зенобия подняла крышку своего маленького сундучка и достала оттуда платье, которое собиралась надеть, а он думал о Кариссе. К этому времени она уже родит. Действительно ли родится мальчик, она так уверяла его в этом? Он подумал, чей же это в действительности ребенок. Ах, всегда оставалась возможность, что он станет отцом, однако он серьезно сомневался в этом. Народ предпочитал верить, что у него не может быть детей, а виновата в этом бедная Ульпия, но он знал, что это не так.
До женитьбы у него время от времени бывали любовницы, но ни одна из них ни разу не принесла ему ребенка. После женитьбы он сменил дюжину любовниц, но ни одна из них не родила ему детей. Одна лишь Карисса заявила, что он – отец ее ребенка. Он сомневался в этом, но поскольку никогда не собирался разводиться с Ульпией, не стал спорить с ней. Возможно, это действительно его ребенок.
Аврелиан открыл глаза и следил за Зенобией, как кошка следит за своей жертвой. Ему, конечно, жаль Марка Александра, но ведь добыча принадлежит победителю, а победитель он, Аврелиан.