Солдат-император Галлиен обдумывал письмо, которое он получил от Антония Порция Бланда вскоре после известия об убийстве Одената. Он хотел послать на Восток военного губернатора, но старый Антоний Порций, которого он помнил как верноподданного человека, уверял, что молодая царица Зенобия все держит в руках и что она уже назначила командиром восточных легионов бывшего преторианского префекта[9] Марка Александра Бритайна.
Семья Александров хорошо известна здесь, в Риме. Марк – старший сын. Многим казалось забавным, что Александры придерживаются старых традиций законопослушности, честности, трудолюбия и благочестия перед богами, но Галлиен благодарил самого Юпитера за то, что тот послал ему таких замечательных подданных. С Марком Александром восточная граница будет в безопасности, и даже сенат в редком порыве доброй воли одобрил его назначение.
Чувствуя себя уверенно, Галлиен отправился в поход, чтобы подчинить готов, которые снова совершили набег на римскую территорию. К несчастью, его отъезд побудил его полководца Авреола, командовавшего кавалерией в Милане, поднять бунт. Галлиен поспешил обратно, чтобы осадить Милан. Но едва он оказался там, как был убит группой недовольных полководцев. Они выдвинули в качестве нового императора Клавдия II. Тот быстро победил Авреола, казнил его, а потом возглавил успешную военную кампанию против германских племен. Восточная империя была забыта.
Через несколько недель после убийства Галлиена весть об этом достигла Зенобии в Пальмире. Всем стало ясно, что Клавдий забудет про восточную часть мира. Взглянув на Лонгина, Зенобия сказала:
– Оденат говорил, что подходящий момент когда-нибудь наступит. И вот время пришло!
– Так вот чего вы желаете, ваше величество? Освободить Пальмиру от Рима?
Она рассмеялась, и он услышал в ее голосе нотки торжества.
– Свобода для Пальмиры – единственное, чего я желала, Лонгин, но я была молода, и мне не хватало опыта. Недостаточно освободить Пальмиру, нам нужно подчинить территории вокруг, чтобы сохранить в безопасности наши ближайшие границы. Я хочу, чтобы вся Римская Восточная империя принадлежала Пальмире, моему сыну. И я получу ее!
Она высказала то, что он давно уже подозревал.
– Вы должны действовать очень осторожно, ваше величество, – медленно произнес он. – Вначале все должно делаться от имени Римской империи. В конце концов, вы ведь будете использовать легион, который они оставили здесь, в Пальмире.
– Легион наемников, Лонгин. Легионеры из Нумибии, Мавритании и Кирены! Их можно купить.
– Это потребует не только денег, ваше величество.
– Я знаю, Лонгин. Нужны победы, ведь эти наемники любят вкус победы так же, как и звон золота. Вначале я должна завоевать их доверие, а потом куплю их: сначала победами, которые столь милы их сердцам, а потом золотом, которого они так жаждут. Вы правы. Сначала все должно делаться от имени Рима, и только когда римский легион окажется в моих руках, мы поднимем знамя Пальмиры.
– А как же Марк Бритайн, ваше величество? Предаст ли он Рим ради Пальмиры?
– Не знаю, – честно ответила она.
– Неужели вы пожертвуете своим собственным счастьем ради Пальмиры, ваше величество?
– А зачем мне нужно жертвовать им, Лонгин? Пока римский легион и мое собственное войско сражаются вместе ради Рима, не будет никаких конфликтов. Рим недостаточно компетентен, чтобы править на Востоке. Ведь он находится слишком далеко, чтобы как следует управлять здесь. Марк на нашей стороне. В конце концов, он ведь не член римского сената. Подобно мне, он происходит от двух народов – от британцев и от римлян. Последние пятнадцать лет своей жизни он провел здесь, в Пальмире, и с каждым днем он все больше становится пальмирцем.
Лонгин покачал головой. Там, где дело касалось Марка Бритайна, Зенобия была слепа на оба глаза.
– Вы, как всегда, слишком беспокоитесь, Лонгин, – поддразнила его Зенобия. – Время принимать решение еще не настало, и, может быть, для Марка такое время никогда не придет. Мы с ним и друзья, и любовники. Когда Вабе исполнится восемнадцать лет, я выйду замуж за Марка и предоставлю моему сыну править одному. Я хочу иметь детей от Марка.
Лонгин снова покачал головой. Она – блестящая правительница, но когда речь идет о ее любовнике, она ничего не понимает. Любовь действительно ослепляет.
– Хватит хмуриться, Лонгин! А то ты уже начинаешь походить на грозовую тучу.
– Я думаю о том, что ждет нас впереди, ваше величество.
– И тебе, очевидно, не нравятся выводы, к которым ты пришел, – сказала она в ответ. – Не бойся, Лонгин. Все будет хорошо. Завтра я начну готовить армию для похода в Сирию.
– На этот раз вы пойдете с ними, ваше величество?
– Да, на этот раз я пойду с ними. А ты, мой старый друг, останешься здесь, в Пальмире, чтобы быть с царем в мое отсутствие. Эта кампания не будет долгой, но я должна решительно подчинить себе сирийцев, – ответила она.
– Сирийцы привыкли к тому, что их завоевывают. Они не доставят вам много хлопот, ваше величество, – сухо произнес Лонгин.
Сомнительно, что Зенобия вообще слышала его слова, углубившись в размышления, сидя за столом с географическими картами. Ее пальцы безостановочно блуждали по пергаменту: Дамаск, Антиохия, Эмес, Бейрут. А над Сирией лежала вся Малая Азия – Киликия, Каппадокия, Вифиния и Понт; Галатия, Ликия и Памфилия; Лидия, Пафлагония; Мизия, Фригия и Коммагена. Потом ее пальцы скользнули вниз, прошли через Палестину и Аравию и наконец двинулись в Египет. Легкая улыбка заиграла в уголках ее губ. Да, Египет будет внешней границей ее Пальмирской империи, а другой ее границей станет крайний запад Малой Азии. Она выглянула в окно и посмотрела на восток. Как далеко отодвинутся восточные границы? Возможно, это будут Армения и Парфия. Но сейчас ее главный враг находится на западе. Это Рим. В Персии старый царь Шапур давно уже разбит. Теперь он держал свой опустевший двор и рассказывал о своих прошлых победах, одержанных им еще до Одената и Зенобии.
Она почувствовала, как восторг наполняет ее душу. Она знала – ее старания принесут победу. Она не могла понять, откуда это известно ей, и все же была уверена. Марка, разумеется, не осчастливила перспектива того, что она отправится в поход.
– Ты ведь сделала меня командиром легионов. Неужели ты не доверяешь мне и думаешь, что я не смогу как следует командовать ими?
– Я не ставлю под сомнение твою компетентность, дорогой. Но ведь я царица. На этот раз я должна пойти вместе с армией. Когда был жив Оденат, в этом не было необходимости, потому что он вел их. А я оставалась в Пальмире и правила от его имени. Однако сейчас власть в Пальмире принадлежит мне, и я должна идти вместе с легионами. Ваба еще слишком молод, и он очень много значит для нашего народа. Пока он не женится и не произведет на свет сына, мы не можем рисковать. Вот почему я обязана пойти с войском Пальмиры. – И она бросилась в его объятия, слегка коснувшись его губ. – Неужели это так ужасно, что в этом походе я буду вместе с тобой, мой дорогой?
– На самом деле это лишняя ноша для меня, любимая, – честно признался он. – Как же я смогу вести армию, если каждую минуту буду беспокоиться из-за того, что ты в опасности? В военных походах приходится встречаться с такими лишениями, о которых ты и не подозреваешь, Зенобия. Мы просто не сможем тащить с собой все эти безделушки и взять штат девушек-рабынь, которые необходимы для удобства женщины.
Кассий Лонгин снова уселся на свой стул, и его лицо, лицо эстета, осветила озорная улыбка. Разговор обещал стать очень забавным.
Зенобия вздохнула. Пройдя через комнату, она остановилась перед шкафчиком, протянула руку и достала оттуда два палаша. Повернувшись, она бросила один из них оторопевшему Марку.
– Защищайся, римлянин! – воскликнула она, сбросив длинную столу и переступив через нее. Под столой на ней была только тонкая белая льняная сорочка.
Лонгин пытался подавить смех. Потянувшись за бокалом, он сделал большой глоток сладкого красного вина. Потом, переводя взгляд с царицы на Марка, он стал наблюдать за происходящим.
– Зенобия! Ты что, с ума сошла?
– Нет, Марк, ничего подобного. Я рождена воином. Пока мне не удалось побывать в бою, но спроси любого из моей охраны, если сомневаешься в моих способностях. А раз так, значит, я должна наглядно доказать тебе мои способности. Лучше защищайся, мой дорогой, иначе я отрежу тебе ухо!
Она стала вращать палашом над головой.
Марк Бритайн на мгновение удивился, но потом, осознав, что она говорит серьезно, быстро сорвал с себя тогу и длинную тунику, оставшись в короткой нижней тунике. Ее действия несколько раздражали его. Ведь она – женщина! Почему же она не может вести себя как подобает женщине, и остаться дома, в Пальмире, пока он поведет ее армию подчинять Восточную империю? Слишком поздно он осознал, что именно он явился причиной этой конфронтации. Если бы он сразу согласился, что она будет сопровождать их! Но нет! Он повел себя как зверь-самец. Он не может позволить ей одержать победу, ведь она поймет это. Удивляясь тому, как хорошо она на самом деле владеет палашом, он прыгнул вперед, атакуя ее своим клинком.
С усмешкой Зенобия отступила назад, но всего лишь на один шаг, а потом, вместо того чтобы принять оборонительную позу, чего он ожидал от нее, ринулась вперед. Ее палаш с громким свистом рассекал воздух, и он был вынужден отступить. Он парировал удар за ударом и вскоре обнаружил, что она не только превосходно владеет палашом, но и неутомима. Одним прыжком он очутился позади нее, но она мгновенно развернулась.
Слышалось лязганье металла, пот катил с них ручьями от напряжения. Лонгин сидел и словно зачарованный наблюдал за спектаклем, который разыгрывался перед ним. Ему даже не приходило в голову, что они могли невольно поранить друг друга. Зенобия, мрачно сосредоточенная, отражала удары. Она слегка пошатывалась, потому что он вкладывал в эти удары всю свою мощь. И все же она не хотела сдаваться. Как же мог он так любить ее и совершенно не подозревать о том, какой она прекрасный воин? Это приводило ее в ярость.
Он поражался ее мастерству и выносливости. Она владела мечом лучше многих мужчин. Но этот бой… В конце концов один из них прольет кровь другого, и эта мысль пугала его. Если он ранит ее, то не вынесет этого.
– Зенобия! Хватит, дорогая! Я не прав и охотно признаю это.
– Что?
Она опустила клинок и взглянула на него.
– Я был не прав, – повторил он. – Ты – воин, великий воин, но я боюсь, что могу поранить тебя. Пожалуйста, давай прекратим этот бой. Если это необходимо, я уступлю тебе победу.
– Ты уступишь мне победу?! – Ее голос звенел от праведного гнева. – Свои победы я завоевываю!
Он, невзирая на опасность, быстро прыгнул вперед и выхватил палаш у нее из рук.
– Нет! – крикнул он. – Нет, маленькая дикарка, я не позволю тебе поранить себя или меня! – И швырнул оба палаша в дальний угол комнаты.
Она в ярости набросилась на него, пытаясь расцарапать ногтями его лицо, но он схватил ее запястья и сжимал их до тех пор, пока в глазах у нее не появилось выражение боли. Но она не закричала. Вместо этого ее глаза становились все темнее до тех пор, пока не стали почти черными от гнева. Он пришел в ярость. Рывком схватив ее в объятия, он впился в ее губы неистовым и диким поцелуем. Он разжигал огонь в ее теле до тех пор, пока соски ее грудей не сделались такими же твердыми и острыми, как острие ее палаша. В сердце у нее бушевала отчаянная жажда возмездия, и она в ярости кусала его губы.
– Сука! – прошептал он, прильнув к ее губам.
Потом его поцелуи сделались нежными и наполнились такой пылкой страстью, что она почувствовала, как гнев куда-то исчезает, а его место занимает иное, нежное чувство. Его руки, крепко сжимавшие ее запястья, ослабли. Она подняла руки и обвила их вокруг его шеи, плотно прижавшись своими пышными мягкими формами к его крепкому телу. Она так и не узнала, сколько времени они стояли и целовались. Вдруг он сорвал с нее сорочку, его большие руки стали ласкать ее спину и груди, и он крепко прижал ее к себе, чтобы дать ей ощутить, как глубоко и неистово его желание.
– Лонгин… – с трудом прошептала она.
Ей очень хотелось удовлетворить его желание и свою собственную, не менее глубокую страсть.
– Лонгин ушел, – последовал ответ.
Быстро оглядев комнату, она убедилась, что Марк сказал правду.
– Не здесь и не сейчас! – снова прошептала она.
Ей было немного стыдно оттого, что их могли обнаружить.
– Здесь и сейчас! – ответил он, увлекая ее вниз, на кушетку.
– Ну пожалуйста, Марк… – молила она.
– С большим удовольствием, – ответил он.
Потом она почувствовала его руки под своими ягодицами. Он легко приподнял ее, и она ощутила, как горячий кончик его плоти трется о бутон ее женственности. Она почувствовала, что сама поощряет его пойти дальше, и поняла, что пропала.
На этот раз между ними не было никаких нежностей – желание было слишком велико. Снова, снова и снова он проникал в ее тело. «Это подобно погружению в кипящий мед», – думал он. Наслаждение так и исходило из нее. Он уже думал, что больше ничего не осталось, но оно снова наступило, и в конце концов именно она заставила его поддаться и наполнила его таким восторгом, что он вскрикнул.
Она протянула руки и приподняла его лицо, склонившееся к ее плечу. Она любила смотреть ему в глаза, когда они лежали в объятиях страсти. Целуя его нежными легкими поцелуями, она снова произнесла те слова, слушать которые он никогда не уставал:
– Я люблю тебя, Марк! Я люблю тебя! Никогда не покидай меня! Никогда!
Взгляд его сапфирово-голубых глаз проник в ее глаза и сказал ей то, что в эти минуты нежности и одновременно пылкости не могли вымолвить его губы. Снова возникла глубокая и отчаянная жажда любви. Она чувствовала, как она растет и наполняет ее таким наслаждением, что некоторое время ей даже казалось, что всего лишь один миг отделяет ее от смерти. «Ничто не может сравниться с этим чудесным ощущением, – размышляла она, – только он один может его дать». Снова и снова он вел ее по тропе страсти, до тех пор, пока восторг не вспыхнул в ней звездопадом крошечных золотых огоньков. Потом она рухнула в бархатную бездну, заполненную теплой, нежной пеленой, которая обволакивала, баюкала и охраняла ее.
Когда она снова пришла в себя, он смотрел на нее с выражением смущения.
– Неужели все это произошло только потому, что я поставил под сомнение твою удаль во владении палашом? – спросил он.
Расслабленная его любовью, она смогла лишь тихонько усмехнуться в ответ. Не в силах сдержаться, он склонился над ней и покрыл ее лицо нежными поцелуями.
– Я обожаю тебя, моя царица, – тихо произнес он. – Я обожаю тебя, любимая!
– Значит, я завоевала эту победу, Марк! – В ее голосе слышались дразнящие, торжествующие нотки.
Тогда он рассмеялся. Он не мог удержаться, ведь ей удалось так искусно перехитрить его!
– Ты честно выиграла эту победу, любимая, – признал он.
Послышался осторожный стук в дверь библиотеки, и Марк поднялся с кушетки, схватил свою длинную тунику, накинул ее и закрепил тогу. Он взглянул на Зенобию, которая так же быстро надела свою изящную длинную белую столу с широким поясом из золотых квадратов, усыпанных кусочками персидской бирюзы. Она кивнула, и он произнес:
– Войдите!
В комнату вернулся Кассий Лонгин со словами:
– Полагаю, вы уже уладили разногласия, дети мои. Когда я был вынужден поспешно удалиться, мне показалось, что вы находились на пути к этому.
Они рассмеялись, и Зенобия ответила:
– Мы действительно полюбовно договорились, Лонгин, и я легко выиграла победу.
– Царица и в самом деле непобедима, – улыбаясь, согласился Марк.
Казалось, его слова пророчили то, что произошло по прошествии месяцев.
Пальмирские легионы двинулись через Сирию, подавляя на своем пути всякое сопротивление, действуя от имени Римской империи. Малую Азию решительно усмирили, и только после этого Зенобия возвратилась в свой город-оазис.
Там она обнаружила, что за время отсутствия ее сын, мальчик-царь, превратился в юношу. Он стал таким же высоким, как она, а обликом походил на своего отца Одената.
– Неужели я так долго отсутствовала? Или ты действительно стал мужчиной? – удивлялась она.
– Да, я стал мужчиной, – ответил он.
Исчез писклявый ломающийся голос, который она помнила при прощании. Она слышала сильный и уверенный голос мужчины.
– У него есть присущая вам сноровка в делах управления, – тихо сказал Лонгин. – Он уже начал править, и править хорошо.
– Только под вашим руководством и под руководством Мария Гракха, – учтиво ответил шестнадцатилетний царь.
– Странно, – размышляла Зенобия. – Я полагала, что ты предпочтешь военную карьеру, как твой отец.
– Пока еще у меня не было такой возможности, мама. Ты и Марк возглавляли армию.
– Но ты еще слишком молод, чтобы сражаться, – протестовала она.
– Но теперь я вырос и возмужал. Я поведу армию в Египет этой зимой. Цари Пальмиры всегда были хорошими полководцами.
– Нет! – спокойно возразила она.
– Что? Неужели ты так любишь войну, мама?
– Теперь я вижу, Ваба, что возмужало только твое тело, но не разум.
– Я – царь, и я поведу армию!
– А я – царица, и ты еще не достиг совершеннолетия. И пока это так, мое слово здесь, в Пальмире, последнее! Тебя повсюду окружает опасность. Я сделаю все, чтобы защитить тебя, пока ты не женишься и не родишь сына.
– Я выберу себе жену, – сказал он, и в то же мгновение она поняла – выбор уже сделан. Она заклинала богов, чтобы девушка оказалась подходящей.
– Кто же она, сын мой?
– Ты одобришь мой выбор, мама. Это Флавия, дочь твоих друзей – Антония Порция и его жены Юлии.
– Флавия? Да ведь она еще совсем ребенок, Ваба.
– Ей почти тринадцать лет, мама. У нее уже начались крови.
– Знать не желаю, откуда ты узнал об этом, – сказала смущенная Зенобия.
Позади нее улыбались Лонгин и Марк. Юный царь, может, и похож на своего отца, но в том, что он решил поступить по-своему, он показал себя настоящим сыном своей матери.
– Как бы там ни было, я выбрал ее себе в жены и готов держать пари, что даже ты не могла бы выбрать более подходящую девушку. Она родилась в Пальмире, происходит из почтенной семьи и готова рожать детей. Однако более важно для меня то, что она любит меня, а я люблю ее.
– Почему же тогда ты готов ринуться в бой?
– Я должен доказать, что достоин править Пальмирой, – доказать самому себе, своему народу и Флавии. Пока я не сделал этого, я – всего лишь твой сын, а этого мало. Я должен стать мужчиной!
Зенобия отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Ваба и в самом деле становился мужчиной. Он мягко обнял мать.
– Ты дала мне самый великий дар, который только может женщина дать своему ребенку. Ты дала мне время, чтобы расти, чтобы учиться и играть. Но теперь для меня настало время заслужить то место, которое я занимаю. Всю свою жизнь ты была так добра, так верна и щедра! Неужели ты не хочешь пожить для себя? Неужели не хочешь выйти замуж за Марка? Ты еще молода, можешь иметь детей, и я думаю, что он, как и всякий мужчина, хочет сына.
При этих словах она покраснела. Он, ее первенец, ее дитя, бранит ее! Но когда она повернулась, чтобы резко ответить, то увидела, как он серьезен.
– Ты прав. Ты поведешь нашу армию в Египет этой зимой, а я останусь здесь, чтобы править вместо тебя.
«Удастся ли мне пережить эту зиму?» – подумала Зенобия. Без Вабы, Марка… Конечно же, Марк, командир легионов, тоже пойдет в поход, чтобы руководить Вабой. Потом неожиданно она подумала, что в конце концов это вовсе не так ужасно. Египет будет без труда покорен, и Ваба впервые почувствует вкус битвы. Он вернется, чтобы жениться на Флавии, а она, Зенобия, станет свободной и сможет выйти замуж за Марка Бритайна. Вместе они помогут юному царю и его жене в вопросах управления Восточной империей. Зенобия улыбнулась. Когда у Вабы родится первый ребенок, она наречет его Августом, высшим правителем Восточной империи. Если он будет править всеми странами от Египта до Малой Азии, кто осмелится спорить с ними? Разумеется, только не Рим, слабый Рим с его солдатами-императорами, северным и западным границам которого постоянно угрожают племена варваров.
Через некоторое время она вздыхала в уютных объятиях Марка.
– Скоро мы сможем пожениться. Сделай так, чтобы эта египетская кампания прошла быстро, мой дорогой!
– А разве я не делаю все, что в моих силах, чтобы угодить тебе, любимая? – поддразнил он ее.
Его губы нашли ее упругий сосок, и он стал неторопливо сосать ее нежную плоть, раздражая ее языком, в то время как его пальцы двинулись к другому чувствительному местечку на ее теле, чтобы мучить ее. В этот короткий промежуток между военными кампаниями они любили друг друга почти безостановочно. Зенобия предоставила своему сыну и совету десяти почти полную свободу, а сама запиралась вместе с Марком в своей комнате любви. Они никак не могли насытиться в своей всепоглощающей страсти друг к другу.
Меньше чем за месяц до того, как пальмирские легионы должны были выступить в поход, из Рима прибыл доверенный домашний раб семейства Александров. Он привез весточку от матери Марка. Раба допустили в личные апартаменты царицы, и он стоял там, в изумлении уставившись на красочные и довольно откровенные фрески, украшавшие стены. Глядя на него, Зенобия подумала, что семейство Александров в Риме, несомненно, получит подробный доклад.
– Как дела в Риме? – спросила она Марка.
– Мой отец болен, любимая. Он серьезно болен, возможно, даже умирает, а мать послала в Британию за моим младшим братом Аулом, чтобы он приехал домой. – Он повернулся к рабу: – Как давно ты выехал из Рима, Лео?
– Сегодня уже пятидесятый день с моего отъезда, Марк Бритайн.
– А до Британии ехать тридцать три дня. Мой брат уже на полпути в Рим, Зенобия…
– Тогда я поведу легионы, Марк. Ты должен откликнуться на мольбы своей матери. Если случится худшее, я не смогу жить с мыслью, что удержала тебя от встречи с отцом в его смертный час. Поезжай в Рим, а потом возвращайся домой, в Пальмиру, и ко мне.
– А ты справишься?
Она улыбнулась ему чуть-чуть грустной улыбкой.
– Справлюсь, мой дорогой, хотя не уверена, что мне следует признаваться в этом. Я не беспокоюсь об этом и не хочу, чтобы ты беспокоился. Возможно, лучше, если я возьму своего сына, царя, чтобы научить его искусству ведения войны. Не бойся за нас, Марк. Лонгин останется здесь с Деметрием. Династия в безопасности. Отправляйся в Рим!
– Мы с Лео уедем на рассвете в Триполи. Оттуда в Бриндизи отплывет корабль.
– Не садись на первое попавшееся судно, Марк, – молила она его.
Взгляд его голубых глаз проникал в самую ее душу.
– Я вернусь к тебе, обещаю, любимая.
– Я не смогу жить без тебя, Марк!
Он мягко засмеялся:
– Зенобия, царица Пальмиры, я не верю этому ни на минуту.
Он заключил ее в свои объятия и почувствовал, что она дрожит, прижавшись к нему. Ее черные ресницы покрылись маленькими слезинками. Она старалась сдержать слезы. Он нежно прильнул к ее губам, целуя уголки ее рта и любовно покусывая ее верхнюю губу.
– Ах, царица моего сердца, не воспринимай мой отъезд так тяжело! Как бы мне хотелось, чтобы Ваба правил сам, а ты была бы просто моей женой и могла бы последовать за мной!
Он вздохнул, а потом тихо произнес:
– Я возьму Лео с собой. Нужно приказать Северу принять на себя мои обязанности в мое отсутствие.
– Ты вернешься ко мне сегодня ночью?
Она смахнула слезинку, которая катилась по ее щеке.
– Да.
Он ушел, взяв с собой раба, а она села на кровать, скрестив ноги, совсем как в детстве. Впервые им предстояло расстаться. Хвала богам за эту зимнюю египетскую кампанию! Она ей необходима, чтобы не тосковать по любимому. Рим так далеко, за огромным морем, которого она ни разу не видела! Она не знала, чем закончится поездка Марка, и это пугало ее. Вернется ли он к ней, если отец умрет? Ведь он станет главой семьи, а такую ответственность он не может передать своему младшему брату. Ведь в конце концов, Аул живет в Британии, и у него там земля, которая требует его присутствия.
К тому времени когда Марк вернулся во дворец, Зенобия превратилась в комок нервов. Он никогда прежде не видел ее такой. Обычно она всегда держала себя в руках. За ужином она едва притронулась к еде, да и он тоже, хотя она велела приготовить его любимые блюда.
– Я не хочу покидать тебя, любимая, – сказал он. – Мне хотелось бы, чтобы ты тоже могла поехать со мной. Я уже начинаю видеть плохие стороны в любви к царице.
– Тогда я поеду с тобой! О да, Марк! Поеду! Я знаю, это удивит твою семью, но я переживу это, раз я смогу быть с тобой!
– Нет, Зенобия, это невозможно. Тогда тебе придется послать Вабу в Египет одного. Без тебя он наверняка проиграет кампанию.
– Но если твой отец умрет, ты не сможешь вернуться в Пальмиру, – сказала она, признаваясь в том, что действительно беспокоило ее.
– Я вернусь в Пальмиру, любимая. Обещаю тебе, а я еще никогда не нарушал своих обещаний.
– Если ты станешь главой семьи, как же ты сможешь оставить ее?
– Я смогу вернуться в Пальмиру за своей женой. Ведь ты – моя жена, любимая. Зенобия, выходи за меня замуж, прежде чем я уеду! Стань моей законной женой перед лицом богов.
– Тогда нам пришлось бы пожениться тайно, Марк, а я не сделаю этого, пока нахожусь у власти. Ты же знаешь. Мы уже говорили об этом раньше.
– Как всегда, Пальмира для тебя – прежде всего, – сказал он с нотками горечи.
– А ты! – обвиняла она его. – Разве твоя семья не важнее нашей любви? Ты знаешь свои обязанности и исполняешь их. Почему же, когда я делаю то же самое, ты сердишься? – Вдруг она поднялась из-за стола. – Я не буду ссориться с тобой, мой дорогой. Только не сегодня! Это – наша последняя ночь за многие месяцы. Идем! – Она протянула ему руку. – Давай выкупаемся, а потом проведем те часы, которые у нас остались, любя друг друга.
– Я не хочу покидать тебя, – тихо произнес он. – Ты знаешь это, любимая!
– Знаю, Марк, но мы – люди долга. Возвращайся в Рим и прими последнее благословение своего отца. А я стану ожидать твоего возвращения домой, в Пальмиру.
Вместе они пересекли комнату и сбросили одежды у края бассейна. Он стоял, наблюдая, как она спускалась по ступенькам в теплую воду, и чувствовал, как его бросает в жар от страстного желания при виде ее золотистого тела, томно двигавшегося в черном мраморном бассейне. Ее темные волосы развевались, словно легкий плащ. Повернувшись, она поплыла обратно к нему, и взгляд ее серых глаз, казалось, пожирал его тело. Его длинные ноги казались ей подобными мраморным колоннам, окаймлявшим портик древнего храма Ваала, и она дрожала в предвкушении прикосновений его крепких бедер.
Его орудие уже сделалось прямым и твердым, выступая из темных зарослей в его паху. Их взгляды встретились, и он бросился вниз, в бассейн, и медленно пошел навстречу ей. Зенобия плыла и чувствовала, что слабеет от желания. Его руки нежно обвились вокруг ее лодыжек, и он привлек ее к себе. Она страстно желала его, и томление ясно отражалось на ее прекрасном лице. Он нежно вошел в ее тело, наполняя ее тем огненным ощущением полноты, которое она так любила. Он стоял по пояс в воде, и его пульсирующий член все глубже погружался в нее, а она лежала на воде перед ним, легко обхватив его тело ногами. Ее дивные волосы волнами струились по мягкой зыби воды.
Пальцами обеих рук он начал нежными легкими прикосновениями поглаживать ее соски. Она задрожала, улыбаясь медленной улыбкой, ее глаза закрылись от восторга, и волны удовольствия начали накатывать на нее. Все ее существо пело от наслаждения их любовью, и она чуть не вскрикнула во весь голос от восторга, когда почувствовала, как он растет и трепещет внутри ее. Однако он оставался совершенно неподвижным, двигались только его пальцы, которые продолжали раздражать ее бархатистые соски.
Наконец она почувствовала, что больше не может выносить такую изощренную пытку, и ее тело начало дрожать, когда медовая сладость начала исходить из нее, увенчав рубиново-красную головку его члена. Она услышала его тихий смех.
– Ах, любимая, ты, как всегда, нетерпеливое и жадное создание.
Потом он вышел из нее, схватил ее в объятия и вынес из бассейна.
– Ненавижу, когда ты такой высокомерный, – прошептала она, вставая на дрожащие ноги, которые грозили в любую минуту подкоситься.
Сильной рукой он охватил ее стройную талию, а другой рукой осторожно вытер ее.
– И вовсе не высокомерный, просто я в восторге оттого, что могу дать тебе такое наслаждение, – сказал он, выжимая воду из ее длинных волос.
– Но я хочу, чтобы ты тоже наслаждался! – протестовала она.
– А я и наслаждаюсь, – ответил он. – И наслаждаюсь еще больше, когда вижу выражение твоего лица.
Он снова подхватил ее на руки, пересек комнату и бережно положил на ложе. Потом лег рядом и сказал:
– Когда придут ночи одиночества, любимая, я буду тысячу раз переживать каждый момент, который мы провели в этой комнате, каждую ночь, когда я лежал рядом с тобой и любил тебя. Я никогда не любил другую женщину и клянусь тебе, никогда не полюблю.
Он схватил ее в объятия, и они целовались до тех пор, пока не начали задыхаться.
Теперь он пламенно желал снова обладать ею, но Зенобия увернулась от его нетерпеливых объятий. Изогнув тело, она сдвинулась вниз и стала покрывать его плоский и слегка опушенный торс поцелуями. Она дразнила его, нежно покусывая своими острыми маленькими зубками, и он издал стон, а кончик его члена трепетал при каждой ее атаке. Потом он ощутил ее теплый, успокаивающий язык, и она взяла его на несколько мгновений в рот. Марк боролся, чтобы сохранить самообладание. И как раз тогда, когда он уже решил, что проиграл их любовное сражение, она снова изменила позу, оседлала его и сдвинулась вниз, облекая его своей горячей плотью.
Вытянув вверх свои большие руки, он стал мять ее прекрасные груди, страдая от невероятного наслаждения. Его полуприкрытые сапфировые глаза наблюдали, как она откинула назад голову в экстазе. Тонкие вены на ее гладкой шее выделялись, и было видно, как кровь пульсирует в них. Она вновь задрожала от ощущения наполненности, и тогда он снова овладел собой, перевернул ее и теперь уже сам оседлал ее.
Он медленно вышел из нее и усмехнулся, когда она издала тихий крик разочарования. Взяв член в руку, он стал нежно тереться им о низ ее живота. Она стонала и искала его своими горячими, нетерпеливыми маленькими ручками.
– Нет, любимая, – проговорил он, наклонившись, чтобы ласкать языком ее ухо. – Не будь слишком торопливой, ведь у нас еще есть время.
Его язык двигался по запутанному лабиринту другого ее уха, на мгновение слегка пощекотав его.
Она извивалась под ним, и ее желание росло с каждым прикосновением, с каждой лаской. Его руки любовно гладили ее трепещущие груди, и он старался запомнить линии ее тела; ощущение, которое давало прикосновение к ее атласной коже, ее чудесные груди – эти медовые холмы нежности, которые напоминали ему о самой великой богине-матери, ее длинные, сильные ноги, которые могли охватывать мужчину в страстном объятии с такой же легкостью, с какой они охватывали бока огромного серого жеребца, ее мраморно-гладкие ягодицы, округлые, словно две луны. Он обожал ее всю, он поклонялся ей. Это была его любовь, сама его душа.
– Ах, любовь моя, – пробормотал он, приникнув к спутанному узлу ее влажных волос. – Не знаю, смогу ли я вынести разлуку с тобой.
Его голос дрожал от волнения, и Зенобия почувствовала, что непрошеные слезы начали скатываться по его щекам.
– Сделай так, чтобы мы стали одним целым, дорогой, – молила она. – Я умру, если ты не сделаешь этого!
И она изогнулась дугой, чтобы принять его в себя, а он стал энергично проникать в ее страждущее тело.
Снова и снова он вонзался в ее наполненную страстным желанием плоть, и Зенобия плакала как от радости обладания им, так и от того, что знала – утром он уедет. Наконец его страсть достигла пика, и его семя хлынуло в теплую темноту ее лона, а он в изнеможении упал на ее грудь. Она тихо плакала, в то время как он содрогался от наслаждения. Как же сможет она существовать без него? Ведь он – сама жизнь. «О мама, – подумала она, – если между тобой и отцом все было вот так же, то теперь я наконец могу понять ту любовь, которую вы испытывали друг к другу!»
Несколько минут они лежали, сжимая друг друга в объятиях и не говоря ни слова. Он слышал, как ее сердце постепенно успокаивается. «Она – невероятная женщина», – думал он, и он постарается побыстрее закончить дела в Риме. Если его отец действительно смертельно болен – а его мать была не такой женщиной, чтобы преувеличивать, – тогда ему придется принять на себя обязанности главы семейства, но вначале он вернется в Пальмиру за Зенобией. Потом ему пришло в голову, что у него нет никакой причины оставаться в Риме. Он не любит Рим и в действительности никогда не любил его. Его младший брат Аул обосновался в Британии, а две его сестры, Луция и Эвзебия, живут со своими мужьями далеко от Рима: Луция – на севере, близ Равенны, а Эвзебия – на юге, в Неаполе. Его мать, возможно, предпочтет вернуться в Британию вместе с Аулом. И тогда он свободен и сможет жить в Пальмире, сделать ее своим домом, вернее, их домом. Он поделился своими мыслями с Зенобией и услышал радость в ее голосе, когда она отвечала ему:
– Ты хочешь сказать, что действительно сделаешь Пальмиру своим домом? Покинешь Рим?
– Я уехал из Рима пятнадцать лет назад, любимая. Разве у меня есть дом там? Собственное дело? Все это можно купить. Все это не имеет значения и не вызывает у меня никаких чувств. Мой дом – там, где ты, любимая. Мой дом здесь, в Пальмире.
Зенобия разрыдалась, и горячие слезы заструились по ее щекам, намочили подушки, попали в уши.
– Теперь, – сказала она, наконец овладев собой, – теперь я смогу вынести твой отъезд! Я пошлю с тобой шестерых моих охранников, Марк. Первый из них возвратится назад из Триполи, чтобы сообщить мне, на каком корабле ты отплыл. Второй и третий привезут мне письма от тебя из портов, в которые вы будете заходить; четвертый приедет прямо из Бриндизи и сообщит, как ты добрался до берегов Италии; пятый принесет мне весточку из Рима; а последний останется с тобой и будет сопровождать тебя на обратном пути. Он принесет мне самую счастливую новость из всех – новость о том, что ты едешь домой!
– Да будет так, любимая! – согласился он.
Потом его губы вновь встретились с ее губами и начали пить их сладость. Ему захотелось снова овладеть ею, и она радостно раскрыла ему свои объятия и снова приняла его. В эту ночь они любили друг друга почти безостановочно, любили губами, руками и глазами. Они прикасались друг к другу и ласкали друг друга. Они наслаждались друг другом до тех пор, пока не лишились сил. Наконец, за час до рассвета, они впали в короткий успокоительный сон, а проснувшись, были спокойны и сосредоточенны.
Они сказали друг другу слова прощания наедине, в своей комнате любви. Их губы на мгновение прижались друг к другу, взгляды встретились в молчаливом понимании.
– Ничто не помешает мне вернуться к тебе, любимая, – сказал он.
– Я буду ждать, – ответила она.
Официально они попрощались в главном внутреннем дворе дворца, в присутствии Лонгина, юного царя, его брата и других членов совета десяти.
– Пожалуйста, передай императору Аврелиану наши приветствия и выражение нашей преданности, Марк! – сказал царь. – Надеемся, его правление будет долгим и благополучным. Какое несчастье, что Клавдий умер от чумы!
Марк улыбнулся:
– Буду счастлив передать приветствия вашего величества императору Аврелиану. Он женат на моей дальней родственнице. Кроме того, он прекрасный полководец. Полагаю, если сенат будет сотрудничать с ним, Рим расцветет при его правлении.
Царь кивнул и произнес:
– Прощай, Марк Александр Бритайн. Пусть боги будут с тобой и хранят тебя, пока ты не вернешься к нам в Пальмиру!
Марк поклонился юному царю и кивнул всем остальным. Потом его глаза вновь отыскали Зенобию. Они пристально, с любовью смотрели друг на друга.
– Прощай, любимая! – нежно сказал он и услышал в ответ:
– Прощай, сердце мое! Я буду ждать!
Не оглядываясь, он сел на своего белого жеребца и выехал через главные ворота дворца в сопровождении раба и шестерых личных охранников Зенобии. Он не знал, что она поднялась в башню дворца, из которой открывался вид на главный караванный путь, и наблюдала за ним, пока он и его маленький отряд не превратились в пятнышки у самого горизонта.
Несколько дней спустя возвратился первый из охранников Зенобии. Марк Бритайн и его отряд отправились из Триполи в плавание на первоклассном торговом судне под названием «Счастье Нептуна». Прежде чем достичь Бриндизи, оно должно было остановиться только на Кипре и Крите. Возвратился второй посланник, а вскоре и третий. Путешествие проходило спокойно, море оставалось тихим, а ветер – благоприятным. Скоро он должен был приехать в Рим. Через два месяца в Пальмиру вернулся четвертый посланник. Возлюбленный царицы благополучно достиг берегов Италии. Зенобия перестала беспокоиться. Аппиева дорога, самая известная дорога империи, вела из Бриндизи прямо в Рим и была исключительно безопасной.
Теперь Зенобия обратила свой взгляд на Египет. Они покинули Пальмиру ранним зимним утром. Царица и ее красавец сын ехали вместе в великолепной золотой колеснице, запряженной четверкой угольно-черных коней. Граждане Пальмиры, стоявшие по обе стороны дороги до самой триумфальной арки, кричали восторженными голосами при виде своей любимой царицы и царя.
– Как они любят тебя! – дивился Вабаллат, слыша крики толпы.
– Нет, как они любят тебя! – поправила она его. – Ведь ты – царь.
– Нет, – ответил сын. – Я еще не заслужил их поклонения. Это тебя они приветствуют. Но когда мы вернемся и проедем через эту триумфальную арку, – вот тогда они будут выкрикивать мое имя, и я заслужу это!