Джек стоял в зале ресторана рядом с низенькими дверцами «Колорадо-холла», склонив голову, вслушиваясь и чуть заметно улыбаясь.
Он мог ощущать, как вокруг постепенно оживает отель.
Трудно сказать, каким образом ему удавалось улавливать это, но он предполагал, что здесь имеет место нечто подобное вспышкам предвидения, которые время от времени случались у Дэнни… Яблоко от яблони… Кажется, так говорят?
Нет, в прямом смысле слова он ничего не видел и не слышал, хотя ему казалось, что еще лишь усилие – и он преодолеет этот тончайший барьер восприятия. Словно другой «Оверлук» лежал всего в нескольких дюймах от реального мира (Если вообще существовала такая штука, как «реальный мир», подумал Джек), но постепенно это расстояние сокращалось. Так бывало, когда в юности он ходил на сеансы трехмерного кино. Если ты смотрел на экран, сняв специальные очки, изображение двоилось перед глазами. Но стоило надеть очки, как все становилось на свои места.
Все пережитые отелем эпохи сошлись сейчас вместе, за исключением одной – нынешней эпохи, которую можно назвать «эпохой Торрансов». Но и она очень скоро вольется в общий ряд. И это хорошо. Это очень хорошо.
Он действительно уже почти слышал призывные трели звонка на стойке регистрации, звавшие коридорных помочь с вещами заселявшимся в отель мужчинам, одетым по моде двадцатых годов во фланелевые брюки, которые стояли рядом с покидавшими гостиницу джентльменами в двубортных костюмах в тонкую полоску, какие носили в сороковых. На диванчике у камина три монахини дожидались, чтобы поредела очередь на выписку, а прямо рядом с ними стояли элегантно одетые Чарльз Грондин и Вито Джиенелли, с бриллиантовыми булавками на бело-голубых галстуках, и тихо обсуждали между собой прибыли и потери, жизни и смерти. На заднем дворе теснились десятки грузовиков, причем они могли странным образом накладываться друг на друга, словно снимки, сделанные на одном кадре. В бальном зале восточного крыла проходили десятки деловых конференций, отстоявших друг от друга на какие-то сантиметры и секунды. В самом разгаре был бал-маскарад. Но тут же отмечались дни рождения, праздновались свадьбы и юбилеи совместной жизни. Разговоры мужчин вертелись вокруг Невилла Чемберлена и эрцгерцога Австрии. Музыка. Смех. Опьянение. Истерики. Любви почти не было (здесь ей не место), зато ощущалась густая аура чувственности. Джек почти слышал всех этих людей, перемещавшихся по отелю и создававших столь мелодичную какофонию. В ресторане – там, где он сейчас стоял, – все завтраки, обеды и ужины за семьдесят последних лет подавались у него за спиной одновременно. И он почти… Нет, на этот раз никаких «почти». Он слышал их. Пусть пока смутно, как в жаркий летний день слышатся раскаты далекой грозы. Он мог слышать их всех – этих прекрасных незнакомцев. И чувствовал их присутствие, как они, вероятно, замечали его самого.
В это утро все номера в «Оверлуке» были заняты.
Аншлаг.
А за дверцами в форме крыльев летучей мыши – приглушенные звуки разговоров, неспешных и доверительных, мягко круживших в воздухе, как клубы табачного дыма. Здесь все более утонченно, более интимно. Низкий горловой женский смех, от которого магическим образом вибрируют внутренности и гениталии. Звяканье кассового аппарата, чье окошко слегка светится в полумраке, со звоном пробивающего чеки за «джин-рикки», «манхэттены», «депрессивные бомбардировщики», шипучий терновый джин или «зомби». Из музыкального автомата льются мелодии, накладываясь друг на друга во времени.
Он толкнул воротца ногой и вошел.
– Привет, ребята, – сказал Джек Торранс. – Мне пришлось уйти, но теперь я вернулся.
– Добрый вечер, мистер Торранс, – с искренней радостью отозвался Ллойд. – Приятно видеть вас здесь снова.
– А мне приятно опять оказаться среди вас, – серьезно ответил Джек и перекинул ногу через сиденье барного стула между мужчиной в элегантном синем костюме и дамой в черном платье, затуманенным взором созерцавшей глубины стоявшего перед ней «сингапурского слинга».
– Что вам налить сегодня, мистер Торранс?
– Мартини, – сказал он, смакуя это слово. Посмотрел на полку позади барной стойки, где рядами выстроились поблескивавшие в тусклом свете бутылки с серебряными сифонами для розлива. «Джим Бим», «Уайлд терки», «Джилбиз», «Шарродс прайвит лейбл», «Торо», «Сиграмз». Наконец-то он дома!
– Одного большого «марсианина», пожалуйста, – попросил он. – Они ведь снова высадились где-то на нашей планете, Ллойд.
Достав бумажник, он аккуратно выложил на стойку двадцатку.
Пока Ллойд смешивал ему напиток, Джек оглянулся через плечо. Все кабинки бара оказались заняты. Причем некоторые из гостей были одеты в маскарадные костюмы… Женщина в полупрозрачных шароварах и лифе, украшенном горным хрусталем… Мужчина, над элегантным костюмом которого виднелась лукавая лисья маска. Другой мужчина, в серебристом собачьем костюме, то и дело щекотал пушистым кончиком своего хвоста нос даме в саронге, чем немало развлекал соседей.
– С вас мы денег не берем, мистер Торранс, – сообщил Ллойд, поставив бокал на двадцатку Джека. – Это распоряжение управляющего. Впрочем, ваши деньги здесь и не годятся.
– Управляющего? – переспросил он. Ему сделалось неуютно, но он все равно поднял бокал и крутанул его, наблюдая за плавным вращением оливки в прохладных глубинах.
– Разумеется, управляющего. – Улыбка Ллойда стала еще шире, хотя его глаза прятались в глубоких тенях, а кожа на лице выглядела ужасающе бледной, как у мертвеца. – Позже ему хотелось бы лично проявить заботу о благополучии вашего сына. Он очень заинтересован в вашем сыне. Дэнни – талантливый мальчик.
Можжевеловые пары джина уже успели приятно ударить в голову – и, похоже, слегка помутили его разум. Дэнни? Зачем нужно приплетать сюда Дэнни? И вообще, что он делает в баре со спиртным в руках?
Он же ДАЛ ЗАРОК. Он навсегда ЗАВЯЗАЛ. Он ПОКЛЯЛСЯ.
Что им нужно от его сына? Чем он так интересен для них? Уэнди и Дэнни были здесь ни при чем. Он попытался заглянуть в глубоко посаженные глаза Ллойда, но в баре было слишком темно, и он словно посмотрел в пустые глазницы черепа.
(Это ведь меня они должны хотеть… Верно? Их должен интересовать я, а не Дэнни или Уэнди. Потому что только мне здесь нравится. А они хотели сбежать отсюда. Но я позаботился о снегоходе… я изучил старые записи… я сбросил давление в бойлере… лгал… практически продал свою душу… так что им нужно от Дэнни?)
– А где ваш управляющий? – Он хотел задать этот вопрос небрежно, как бы между прочим, но слова, слетевшие с его неожиданно онемевших от алкоголя губ, казались скорее словами из кошмара, нежели из приятного сновидения.
Ллойд лишь улыбнулся в ответ.
– Зачем вам нужен мой сын? Дэнни здесь ни при чем… ведь правда?
Он услышал в собственном голосе неприкрытую мольбу.
Теперь лицо Ллойда постоянно менялось, стало текучим и окончательно болезненным. Прежде мертвенно-бледная кожа превратилась в золотушно-желтую и местами потрескалась. На ней появились красные язвы, из которых сочился смрадный гной. На лбу вместо пота капельками выступила кровь, а где-то вдалеке раздался серебряный звон часов, отбивших четверть часа.
(Маски долой! Всем снять маски!)
– Выпейте еще, мистер Торранс, – тихо сказал Ллойд. – Этот вопрос не должен вас волновать. По крайней мере сейчас.
Джек поднял свой бокал, поднес к губам, но замер в нерешительности. Он услышал ужасный сухой треск сломавшейся руки Дэнни. Увидел, как велосипед врезается в лобовое стекло машины Эла, покрывая его непрозрачной сеткой трещин. Увидел колесо, валяющееся посреди дороги с погнутыми спицами, нацеленными в небо, как струны рояля.
В этот момент он вдруг понял, что разговоры вокруг смолкли.
Он снова оглянулся. Они все смотрели на него молча и выжидающе. Мужчина, сидевший рядом с женщиной в саронге, снял лисью маску, и Джек узнал Хораса Дервента, чьи безжизненно светлые волосы упали ему на лоб. И все, кто сидел за стойкой бара, наблюдали за ним тоже. Расположившаяся рядом женщина уставилась на него почти в упор, но никак не могла сфокусировать взгляд. Одна из бретелек ее платья сползла с плеча, и Джек мог видеть сморщенный сосок обвисшей груди. Присмотревшись к ее лицу, он подумал, что это вполне могла быть та дама из номера 217, которая пыталась задушить Дэнни. А мужчина в синем костюме неожиданно достал из кармана револьвер 32-го калибра с перламутровой рукоятью и принялся лениво вращать его барабан, словно собирался предложить сыграть в «русскую рулетку».
(Я бы хотел…)
Джек осознал, что его онемевшие голосовые связки не издают ни звука, и повторил:
– Я бы хотел встретиться с управляющим. Я… Мне кажется, что он не понимает. Мой сын никаким боком не причастен ко всему этому. Он…
– Мистер Торранс, – перебил его Ллойд, мягкий голос лился из окруженного чумными язвами рта, – вы встретитесь с управляющим, когда настанет срок. Он, между прочим, принял решение сделать вас в этом вопросе своим доверенным лицом. А теперь пейте, пейте.
– Пейте, пейте, – эхом повторили все.
Джек снова поднял бокал дрожащей рукой. Это был чистый джин. Он посмотрел внутрь, и у него возникло ощущение, что он тонет.
Сидевшая рядом с ним женщина вдруг запела монотонным мертвым голосом:
– Катите же бочку скорей… И станет вмиг веселей…
Песню подхватил Ллойд, потом мужчина в синем костюме. Человек в наряде собаки стал подвывать, постукивая лапой по столику.
– Откупорить бочку нам надо…
В общий хор влился голос Дервента. Из угла его рта залихватски торчал окурок сигареты. Правой рукой он обнимал женщину в саронге за плечи, пальцами рассеянно и небрежно лаская ее грудь. Глядя на человека-собаку с насмешливым презрением, Дервент допел куплет:
– …в сборе вся наша банда!
Джек поднес напиток к губам и опорожнил бокал тремя большими глотками. Джин огненным поездом промчался сквозь глотку, взорвался в желудке, и взрыв мгновенно отдался в мозгу, заставив его несколько раз конвульсивно содрогнуться.
Но как только конвульсии прекратились, он почувствовал себя превосходно.
– Повтори, пожалуйста, – сказал он, толкая пустой бокал в сторону Ллойда.
– Разумеется, сэр, – отозвался Ллойд, беря бокал. Он снова выглядел вполне нормально. Сосед Джека слева спрятал револьвер. А женщина справа, как и прежде, не могла оторвать глаз от своего «сингапурского слинга». Одна из ее грудей полностью обнажилась и легла на кожаную окантовку барной стойки. Теперь ее вялый рот исторгал лишь невнятное бормотание. Зато в баре возобновился всеобщий разговор, нити которого сплетались и расплетались в каком-то бесконечном клубке.
Перед Джеком появился полный бокал.
– Muchas gracias[21], Ллойд, – сказал он, поднимая его.
– Всегда рад быть полезен вам, мистер Торранс, – улыбнулся в ответ Ллойд.
– Ты самый лучший.
– Спасибо, сэр.
На этот раз он пил медленно, растягивая удовольствие, и проглотил на счастье несколько арахисовых орешков.
Но все равно бокал опустел слишком быстро. Он заказал еще. «Мистер президент, я вступил в контакт с марсианами и счастлив доложить, что они дружески расположены к нам». Пока Ллойд снова наполнял его бокал, он принялся выискивать по карманам четвертаки для музыкального автомата. Еще раз подумал о Дэнни, но теперь лицо сына казалось приятно расплывчатым и неразличимым. Да, однажды он причинил Дэнни боль, однако это было до того, как он научился держать себя в руках. А те дни безвозвратно ушли в прошлое. Он никогда больше не поднимет на Дэнни руку. Ни за что на свете.