У меня было такое чувство, будто мое сердце сначала поджарили, а потом утопили в море. Во-первых, конечно же, из-за бедной миссис Баннерман, но также, должна признаться, из-за утраченных возможностей.
Это полностью моя вина. Мне следовало раньше расспросить ее о том, что происходило в мисс Бодикот за последние годы. Она наверняка проработала тут достаточно долго, чтобы знать, где закопаны все скелеты, если можно так выразиться.
Ранние утренние часы в химической лаборатории перед тем, как академия просыпалась, позволили нам сформировать связь, которая не могла бы появиться в классе или на игровом поле.
«Напрасно потраченное время, – подумала я. – Совершенно впустую».
Я не могу опрашивать студентов и преподавателей без того, чтобы еще больше усложнить свое положение.
Но раньше Флавию де Люс это никогда не останавливало.
«Никому не доверяй», – телеграфировала мне Гремли с помощью азбуки Морзе. И мисс Фолторн сказала то же самое – по крайней мере, до того как начала сама себе противоречить.
Гремли, во всяком случае, тоже член Гнезда, по крайней мере, она намекнула на это. Именно она сказала мне о первой миссис Рейнсмит. Но в автобусе она отдалилась от меня, и я без слов поняла, что она не хочет, чтобы нас видели вместе.
Кому же тогда мне доверять?
Скарлетт? Я задала ей загадочный вопрос о сэндвичах с фазаном, но она, как и Гремли, уклонилась и была явно напугана.
Может быть, инспектору Грейвенхерсту, но маловероятно, чтобы он доверил конфиденциальную информацию простой школьнице.
Мне вспомнился Уоллес Скруп, но я исключила его почти сразу же. Он поделился сведениями о древнем черепе, и все. По правде говоря, я дала ему больше информации, чем он мне, пусть даже она оказалась неверной. Если Кларисса Брейзеноуз, Уэнтворт и ле Маршан живы, я скормила ему утку. Интересно, он знает об этом?
В любом случае Уоллес вряд ли расположен и дальше делиться информацией.
Снаружи начал идти дождь: не ливень, но холодная изморось, которая благодаря конденсации и падающей температуре сразу же затуманила окно.
Я дохнула на стекло, затемняя вид на улицу и создавая пустой холст, на котором я могу нарисовать пальцем целый новый мир.
Я сделала это не думая, руководствуясь порывом, шедшим откуда-то изнутри.
Вот Бишоп-Лейси, вот Святой Танкред, а вот кладбище. Я изобразила несколько крошечных надгробий. Здесь нарисуем Хай-стрит и Коровий переулок, а тут Сапожный переулок и дом миссис Мюллет.
Боже мой, как мне ее не хватает!
Теплая слеза скатилась по моей щеке – и в унисон с ней снаружи по стеклу покатилась капля дождя.
Вот ее деревянный забор и старые розовые кусты, которые Альф подрезал по-военному аккуратно. Я чуть не начала всхлипывать, представив бельевую веревку, на которой сушились рубашки, печально хлопая на прохладном английском ветру, – отцовские.
Прачечная! Ну конечно! Ах я бестолочь! И я глупо заулыбалась.
Я утерла глаза тыльной стороной ладони и провела влажной рукой по окну. Не стоит оставлять ключи на виду, даже такие.
Кто хотел (Даффи наверняка знает), чтобы на его могильном камне начертали: «Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде». Китс? Йейтс?
Не могу вспомнить, но ведь именно этого он хотел, верно?
Сейчас утро понедельника: день стирки. Прачечная откроется рано, и я буду уже там наготове!
…Я вошла и заперла дверь. В сумраке раннего утра прачечная стонала и рычала, как спящий зверь.
Должно быть, Келли включил бойлеры вчера поздно вечером или сегодня рано утром, и теперь они шипели, как корзина разъяренных гадюк. Жара была уже почти невыносимая. К середине дня она станет просто убийственной.
Я положила записку, написанную заранее, в центр стола, за которым работает Мардж. Она не сможет ее не заметить.
Для этого мне потребовались значительные мыслительные усилия и изрядное количество крови. Надеюсь, оно того стоит.
На ощупь в полумраке, руководствуясь светом контрольных лампочек, я обошла центральный бойлер и приблизилась к лестнице, которую заметила во время своих прошлых визитов. Взявшись за перила и поставив ногу на нижнюю ступеньку, я подтянулась и полезла наверх.
Занялась заря, когда я приблизилась к заиндевевшему окну в верхней части стены, сквозь которое сочился болезненный оранжевый свет, отбрасываемый уличным фонарем. Я вдохнула острый запах влажности.
Добравшись до верха лестницы, я ступила на дорожку из перфорированного металла, которая окружала все помещение и располагалась сзади и выше бойлеров. Огромные вентили, некоторые покрашенные в красный цвет, гудели, словно морские утки на громаде затонувшего лайнера.
Большущая труба в форме буквы Г, завернутая в какой-то изолирующий материал (я понадеялась, что это асбест – иначе она будет слишком горячая), шла поперек и вниз. Я осторожно ступила на нее и двигалась боком, пока не оказалась прямо над столом Мардж.
Из этого воздушного гнезда (как сказал бы Шекспир) меня не будет видно. Я в безопасности, вдали от чужих глаз, вне досягаемости моих врагов, словно стриж на зубчатой стене замка Макбета.
Нет выступа, ни уголка, ни фриза,
Куда б воздушное свое гнездо
Он не приладил[26].
Тут я и пристроюсь.
Даффи гордилась бы мною.
Я устроилась поудобнее и принялась ждать. Благодаря влажности и тихому шипению паровой трубы я представила себя детенышем животного – наверное, бегемота или слона, удобно прижавшегося к коже матери, слушая ее сердцебиение и длинные медленные вдохи-выдохи.
Должно быть, меня разморила жара. Я проснулась из-за крика, начавшегося визгом, потому усилившегося и стихшего, повиснув в воздухе эхом.
Мои глаза распахнулись, и кровь чуть не застыла в жилах.
– Что такое, Мардж? В чем дело?
Голос Сэл.
– Ты будто привидение увидала. Сядь, вот тебе стул.
Я не рискнула высунуть нос за трубу, на которой лежала. Мой сверхъестественно острый слух и так расскажет мне все, что мне надо знать.
Тошнотворный скрип дерева по бетону и последовавший за ним плюх дали мне понять, что Сэл пододвинула стул и Мардж тяжело упала на него.
Шорох бумаги подсказал, что Мардж дала Сэл записку.
Повисло молчание, а потом раздался долгий стон.
О, как я наслаждалась.
Я представила, как глаза Сэл движутся туда-сюда по листку бумаги и губы шевелятся, произнося слова.
– Что это значит? Одна из вас знает моего убийцу?
После нескольких часов раздумий я решила слово в слово повторить послание доски Уиджа. Вряд ли можно придумать что-то лучше.
– Господь святый! Оно написано кровью, Сэл! – Мардж снова обрела дар речи. Затем она добавила: – И свежей кровью, к тому же. Она еще не покоричневела.
Я потерла большим пальцем все еще болезненный кончик указательного, который я снова и снова протыкала иголкой из презренного набора для вышивания, который мне выдали. Поразительно, сколько крови требуется для написания нескольких слов.
Я подписалась «Франческа» – длинной размазанной подписью, жутко обрывавшейся на краю листка.
– Ты думаешь, это она? – снова голос Сэл, на этот раз дрожащий.
– А кто еще? Других мертвых Франчесок тут нет, по крайней мере, я их не знаю.
– Положи его, Мардж. Оно проклято. Принесет несчастье. Помяни мои слова.
– В пятницу мы запирали прачечную, и его тут не было. Сюда и муха не залетит. Как оно сюда попало?
В голосе Сэл послышалась дрожь.
– Что значит: «Одна из вас знает моего убийцу»? Ее не убили, она упала с лодки и утонула – ну, так говорили.
– Но ее ведь так и не нашли, верно? Может, кто-то ее столкнул?
– Столкнул? – возмутилась Сэл. – Кто мог такое сделать?
– В голову не возьму. Она была как ребенок. Любила наряжаться. Не могу представить, кто мог ее обидеть. Пару месяцев назад я нашла один из ее знаменитых красных носков за сортировочным столом. Расстроилась. Помнишь, как она украдкой приносила нам постирушку из дома? «Председателю нравится, когда воротнички накрахмалены чуточку сильнее» – так она говорила, да? «Председатель хотел бы, чтобы манжеты были подвернуты и чтобы на локти поставили кожаные заплатки». Помнишь? Что ж, даже у богатых свои причуды, не так ли? Мир ее душе. Желаю ей всего самого хорошего, где бы она ни была.
– Думаешь, она слушает нас – в смысле, прямо сейчас?
– Чепуха, Сэл. Привидений не существует.
– А как же эта записка?
Мардж хихикнула, и прозвучало это довольно натянуто.
– Наверняка это одна из наших милых деточек. Одна из наших чудесных невинных крошек, которая надеется, что у нас будет сердечный приступ. Она, скорее всего, прячется над бойлером, зажимая рот кулаком, – в этот самый момент. – И она закричала: – НЕ ТАК ЛИ, КРОШКА? Дай мне метлу, Сэл. Я ей покажу.
Кто-то со всей дури заколотил по стене, и я заметила сеточку для волос, которую носит Мардж. Я могла бы дотянуться до нее рукой, но удержалась.
– А ну выходи, выходи! Где ты там! – закудахтала Сэл.
Началась охота, и я была добычей.
– Хочешь не хочешь, но мы тебя поймаем! Поймаем!
Две взрослые женщины вмиг поддались примитивному порыву, который некогда побуждал скромных домохозяек охотно помогать в поимке пожилых женщин, которых потом сжигали или топили как ведьм.
Топили – именно это сделали убийцы с Франческой Рейнсмит? Какой в этом смысл? Мой мозг кипел.
В первый раз с приезда в мисс Бодикот я по-настоящему испугалась.
– Мы тебя поймаем! – завела сначала одна, а потом и вторая. – Мы тебя поймаем!
Они начали стучать по паровым трубам, по всей видимости, швабрами или что там оказалось у них под рукой. Грохот был жуткий.
Доггер однажды сказал мне, что страх зачастую иррационален, но он все равно реален, потому что формируется в рептильной части нашего мозга – инстинктивной части, предназначенной для того, чтобы спасаться от динозавров.
Именно этот неконтролируемый рефлекс заставил меня сделать то, что я сделала: вместо того чтобы прижаться к трубе и продолжать прятаться, я вскочила и бросилась к лестнице и вниз – прямо в их руки, словно перепуганная крыса.
Мардж и Сэл словно током ударило. Они удивились не меньше моего.
Мардж уперла руки в боки и сделала шаг вперед ко мне; Сэл сложила руки за спиной и осторожно отступила в сторону. Обе покраснели, как вареные раки.
– А я тебе говорила, – произнесла Мардж, – я же тебе говорила, что она наверху, верно?
Сэл с умным видом кивнула.
– Чем это ты тут занимаешься? – сурово спросила Мардж.
Я посмотрела сначала на одну женщину, потом на другую, держа паузу как можно дольше, чтобы мои слова произвели максимальный эффект. Решив, что сейчас момент самый подходящий, я наконец ответила:
– Расследую убийство Франчески Рейнсмит.
Временами правда – самое простое и действенное оружие, и этот случай был именно таким. Рискованно, но порой срабатывает.
– Расследуешь? – Сэл фыркнула, чуть ли не сплюнула. – Ты?
Я взглянула ей в глаза.
– Да. Я.
Полнейшее молчание.
– Надеюсь, вы окажете мне содействие, – добавила я с самой чуточкой лести. Слово «содействие» намного культурнее и привлекательнее слова «помощь».
– Смотря что надо, – ответила Мардж, и ее голос дрогнул.
Аллилуйя! Я на полпути к цели!
– Насколько хорошо вы знали Франческу Рейнсмит? – спросила я. – Она часто сюда приходила?
– Она частенько приносила свое белье, да и его тоже. Говорила, у нее нет времени, и дарила нам цветы на Рождество – обычно пуансеттии в цветной фольге.
– Она была врачом?
Сэл резко выдохнула.
– Она? Нет. Я не знаю, чем она занималась. Ничем, думаю. Один раз я видела ее днем в среду – я точно помню, потому что это был мой выходной, – в кондитерской «Диана», она пила чай в середине дня. Кругом кучи пакетов – на стульях, на полу. Она кивнула мне, как-то так.
– У них были дети?
Факты, опять факты. Мне нужны факты. Я отчаянно пыталась из ничего сложить портрет женщины, которую видела только один раз, да и то мертвую и безголовую.
Не в лучшей форме.
– Господи, нет! Она ненавидела детей. Закрывала уши, когда приходила сюда. Держалась от них подальше. Говорила, они ее нервируют. По правде говоря, она сама была еще ребенком… сущим ребенком.
– Она тут училась? – спросила я, охваченная внезапным приступом вдохновения.
– С чего ты взяла? – внезапно сказала Мардж.
– Это просто предположение, – честно ответила я. – Я же не знаю.
Лицо Мардж неожиданно омрачилось.
– Скажи, это имеет отношение к трупу в камине?
– Да, – подтвердила я, внимательно глядя ей в лицо. – Боюсь, что так.
Мардж и Сэл синхронно прикрыли рты руками. Очевидно, что до сих пор эта мысль не приходила им в головы. Я наблюдала, как их охватывал ужас.
– Послушайте, я говорю вам об этом, только потому что доверяю. Я рискую головой. Если что-то всплывет наружу, виновата буду я.
– Кто тебе это сказал? – спросила Мардж. – Скруп из «Морнинг Стар»?
– Если честно, да, – приврала я.
– Не связывайся с ним, – сказала Сэл.
– Почему? – сказала я, широко распахнув глаза с видом полнейшей невинности.
– Он тут все время снует, верно, Мардж? Лезет не в свои дела. Мисс Фолторн велела не говорить ему ни слова. Если он начнет задавать вопросы, отправь его прочь. Так сказала мисс Фолторн.
– Отправь его к ней, вот что она сказала, – поправила ее Мардж. – Но он ни разу не приходил к ней, насколько я знаю.
– Миссис Рейнсмит, – сказала я, возвращаясь к насущной теме. – Так что там с Франческой? Как она погибла?
– Тогда или сейчас? – уточнила Мардж.
Эта Мардж неглупа, надо отдать ей должное.
– Тогда, – ответила я. – Во время ночного круиза.
– Два года назад. Сразу после бала изящных искусств. У них была годовщина. Она была так взволнована. Председатель организовал его заранее – что-то вроде подарка.
– Доктор Рейнсмит? – уточнила я. – Райерсон?
– Ну да. Она была так взволнована, правда, Сэл? Сказала, что немного нервничает. Прогулка на кораблике под луной – то, что доктор прописал. Она рассмеялась, когда это сказала, потому что доктор – ее муж и он правда прописал этот круиз.
Я послушно улыбнулась.
– Она так сказала? – переспросила я.
– Стоя на том самом месте, где сейчас ты стоишь, – ответила Сэл.
– И тело так и не нашли, – подытожила я.
– Нет. Их видели, когда они поднимались по трапу, а потом были танцы и выпивка. Они не общались с другими пассажирами – на самом деле не хотели. Это же была их годовщина. Так романтично. Они даже надели свои свадебные наряды. В газетах об этом написали. Настоящая тайна. После полуночи, где-то в районе Порт-Далхаузи председатель сказал капитану, что, кажется, его жена упала за борт. Слишком много выпила, по всей видимости. Капитан никому ничего не сказал… не хотел тревожить пассажиров. Так он говорил журналистам: не хотел расстроить других пассажиров. Если хочешь знать мое мнение, он просто не хотел плохих новостей. Он поплавал кругами в темноте – поисковые огни и все такое, но ее так и не нашли. Ни следа.
– Ничего, – подтвердила Сэл. – Я помню, как утром прибыли воздушные войска: корабли, вертолеты. Бесполезно. Это говорили по радио.
– Конечно, бесполезно, если она все это время была в дымоходе, – сказала Мардж, глянув на меня с таким видом, как будто у нас с ней великий общий секрет.
– А вторая миссис Рейнсмит? – спросила я. – Дорси?
– Он знал ее много лет, – сказала Сэл, бросив на Мардж странный взгляд. – Они познакомились в медицинской школе.
– Говорят, она стала ему большим утешением, когда он понес утрату, – добавила Мардж.
– Кто говорит? – уточнила я.
– Ну, она говорит, – призналась Мардж.
В моем мозгу, словно летучая мышь, порхнула тень. Как могла Дорси, мисс Надменность собственной персоной, вступить в разговор с кем-то вроде Мардж, скромной служанки из прачечной?
– О! – удивленно сказала я. – Она тоже приносила свое белье?
– Нет, – ответила Сэл.
– Ну, один раз, – неохотно произнесла Мардж. – У нее было платье, довольно дорогое. Чистый шелк, гладкий, словно поверхность озера. Купила его в «Либерти» в Лондоне. Я ей сказала, должно быть, она отдала за него руку и ногу. «Больше, – ответила она. – Намного больше». Я помню, как она это говорила.
– И?
– Несчастный случай. Ее вызвали на аварию. Машина слетела с дороги. Она испачкала его кровью. Позвонила мне домой и спросила, могу ли я помочь. По-дружески. Дала мне десять долларов. О, не надо так на меня смотреть, Сэл. Я поделюсь с тобой, если уж тебе так хочется.
– Постойте, – сказала я. – Это было уже после того, как она вышла замуж за председателя?
– Нет, до того. Примерно за год. Я все-таки поделюсь с тобой, Сэл.
– До или после бала изящных искусств? – спросила я, и мое сердце забилось.
– После, – ответила Мардж. – Сразу после него.
– Благодарю, – сказала я. – Вы обе очень мне помогли, и я позабочусь, чтобы вас наградили.
Мардж засияла, и хотя Сэл отмахнулась, я знала, что в глубине души ей было приятно.
– Могу я задать один последний вопрос?
– Вперед, – сказала Мардж.
– Как так получилось, что вы были знакомы с Дорси Рейнсмит до того, как она вышла замуж за председателя?
– Ну, она входила в совет попечителей, – объяснила Мардж.
Моя голова кружилась от невероятного количества возможностей, вспыхивающих фейерверком и разлетавшихся во всех направлениях.
Является ли Райерсон Рейнсмит членом Гнезда? А Дорси? А Франческа?
Что, если смерть Франчески была официальным актом под прикрытием? Казнью?
В курсе ли мисс Фолторн?
Или мотивы еще более отвратительны? Что-то вроде историй в духе леди Чаттерли, которыми зачитывалась Даффи и которые казались мне чрезвычайно нудными?
У меня будет достаточно времени хорошенько над этим поразмыслить. Я внезапно начала ощущать свои руки, и это значило только одно: пора прощаться и грациозно – или по крайней мере, с достоинством – уходить.
Доггер однажды сказал мне: «Ваши руки знают, когда пора уходить».
И он был прав: руки – это канарейки в угольной шахте. За ними надо внимательно наблюдать и слушаться их. Легкие движения требуют внимания, а когда не можешь найти им места, надо уносить ноги.
Я одарила Мардж и Сэл благодарной улыбкой и направилась к дверям.
– О, кстати, – окликнула меня Мардж, – попроси Фицгиббон забинтовать тебе палец, похоже, ты порезалась.