Преображенский молчал. Аманда задумчиво смотрела на медленно закипающую воду в котелке, тонкие пальцы беспокойно теребили сломанный прутик.
– Сколько я знаю вас, Andre, вы всегда категоричны в суждении людей, в исполнении долга… Вам ни в чем не надо половины. Не знаю, хорошо это или плохо. Возможно, это одна из причин наших натянутых отношений… Но после всего, что случилось на этом злополучном берегу… я убедилась: вы были правы.– Аманда отмахнулась от докучливо звенящего комара и посмотрела во внимательные глаза капитана.– Видишь ли, судьба жестоко распорядилась со мной… Отец стал жертвой низких интриг, мама… —она утерла платком слезу,– безнадежно больна… а я осталась с огромной кучей долгов и вопросов, как жить дальше. Мы очень нуждались. Дом был заложен. И хотя вся округа знала, что мой отец был не причастен к союзу с англичанами и никогда не выступал против континентальной армии Вашингтона59, нашлись люди, которые на основании лжесвидетельства решили нас разорить. Жизнь превратилась в ад. День за днем мы ждали, что с утра явятся судебные агенты, чтобы привести в исполнение приказ о конфискации нашей земли и дома… И этот день наступил.– Аманда снова сжала ладонями лицо, пугая остановившимся взглядом.
– Ну, а что же было дальше? – капитан осторожно тронул вопросом замкнувшуюся собеседницу.
– Дальше… я познала обратную, изнаночную сторону жизни, Andre.– Глаза Джессики болезненно блестели. В них было что-то такое, что насторожило его. Мисс Стоун вдруг рассмеялась нервным, высоким смехом.– Отца посадили в тюрьму как изменника… Мы с мамой переехали в другой город. Конечно, мы не нищенствовали, сэр, но положение в обществе всегда требует известного декорума. Надеюсь, вы понимаете меня, Andre? Я была в отчаянии. Время от времени приходилось закладывать в ломбард те немногие оставшиеся у нас вещи, которые имели цену и за которые евреи-ростовщики охотно ссужали деньги. Но жить так далее было выше моих сил. И здесь… – голос мисс Стоун стал каким-то пустым, тоскливым. Она насилу сдержалась, чтобы не застонать от душевной горечи.– Andre, клянусь вам, я так измучилась и устала от вечной нищеты, от фальшивых колец, камней, от туалетов, купленных в кредит не по средствам, от этих мерзких, унизительных объяснений с кредиторами и мздоимцами… О, я не могу об этом говорить. Боже, как я хотела от всего этого бежать, только бы кончился сей кошмар… И тут… я встретилась с русским графом… Он путешествовал по Новому Свету в поисках развлечений… Азартно играл на деньги… Крупно и легко оставлял в чужих карманах большие суммы, но более набивал свои…
– Простите, как его имя? Кто он?
Аманда внутренне напряглась, увидев, как на лице капитана отразилось плохо скрытое беспокойство. Он опустил голову, на высоком лбу его пролегли глубокие морщины тяжелого раздумья.
– Граф Искрицкий, держал имение под Москвой… Служил в кирасирах60, ныне в отставке. После нескольких наших встреч,– Аманда опустила глаза,– он сделал мне предложение.
– Так вы?..
– Нет-нет, Andre! Сядьте, сядьте же! – она торопливо схватила его руку и снова усадила рядом с собой.– Мы не были повенчаны. Поверьте, я говорю только правду. Такому человеку, как вы, нельзя лгать. Увы, оказавшись в России, я поняла, чьим клятвам в любви я поверила… Не сомневайтесь,– в синих глазах Джессики светилась мольба,– мне не хотелось бы дурно высказываться о человеке, которого нет среди нас, сэр, но… он действительно оказался мерзавцем… Помните, я говорила вам о людях, потерявших человеческое обличье?.. О, он был одним из тех, кто способен на низкий шантаж, тайное отравление через подкуп, на выстрел в спину…
– Джесси, довольно! – Андрей успокаивающе поло-жил ладонь на ее дрожащую руку.– Право, всё позади. Ты измучена бедностью… Я тоже отнюдь не богат. Но согласись, это не худший порок человечества. Ты видишь в бедности драму иль даже трагедию? Но стоит ли так? Мир богат многим другим, особенно когда есть любовь. А она живет в наших сердцах. Поэтому успокойся, душа моя…
– Нет! – почти страдающе выкрикнула она.– Это еще не всё. Я устала от твоих подозрений, устала от вечных вопросов и тайной слежки. Ты хотел знать… И теперь я скажу о себе всё. Так вот! Я не была все эти годы монашкой,– она громко, так, что обернулись матросы, истерично захохотала. Глаза ее теперь лихорадочно блестели, и она то и дело срывалась на быструю английскую речь.—Подлоги, вымогательства, фальшивые векселя и грязные деньги… Боже, Andre! Сколько я видела слез отчаянья, боли… Мне никогда не забыть этих доверчивых, не искушенных в подлости людей… Ну, что же? Теперь понятно мое молчание, капитан?! Страх приоткрыть страницы моей прошлой жизни… И всё это потому, что я тоже… боялась… потерять тебя. Отныне ты знаешь, какая «любовь» связывала меня в России с Искрицким. Нет. Он никогда не был графом, вряд ли и служил в кирасирах… Хотя изящества слова и жеста, светского лоска ему было не занимать… Свой личный выезд, ложа в опере, мы были часто званы в известные дома. О, теперь я понимаю… Я, конечно, была не первой и не последней картой в его гнусной игре. Но что я могла сделать в чужой стране? Без его денег я не смела ступить и шагу, а ему… Ему нужна была кроткая, красивая ширма. На мой вопрос: «Есть ли у меня выбор?» он как-то рассмеялся в лицо и сказал: «Ты угадала, у тебя нет выбора. Твой путь давно сожжен…» В этот день я потеряла надежду, веру и смысл своего пребывания в России… Кое-какие его деньги у меня оставались. Да, они, как раскаленные угли, жгли мои руки, но что было делать? Следовало уйти – бесшумно, благородно, достойно… Но он не дал и этого! Ночами я рыдала, молилась и просила у Неба милости, страстно надеясь, что удача когда-то наконец улыбнется и мне. Господи, а ведь ранее он виделся мне спасительным чеком в дальние страны. Но жизнь жестока, Andre… Либо имеешь ты, либо имеют тебя… Что скрывать, признаюсь, были дни, когда я хотела покончить с собой, но были и другие, когда я была благодарна судьбе и за два ломтика жареного хлеба, чашку горячего молока и одно яйцо всмятку…
– Но почему? Почему обо всем этом ты не рассказала мне раньше? К чему эта глупая драпировка? – глаза Преображенского горели отчаяньем, сочувствием, жалостью.
– Не знаю,– она виновато качнула поникшими плечами.– Знаешь, как бывает… Долгое время ни шанса… и вдруг через минуту появится… Я бежала из его дома, подкупив слуг, прокляв и презрев наше с ним collaboration61. А вот и ответ, почему я оказалась в Охотске.—Аманда открыто посмотрела ему в глаза.– Никому бы и в голову не пришло, что я могла решиться бежать на Восток.
– Но это было безумие. Невероятно. Только само- убийца либо лишенный рассудка человек мог решиться на столь дерзкий шаг.– Андрей с недоверием посмотрел на хрупкую фигуру любимой, вспомнил залитый кровью дорожный азям Волокитина, гибель Осоргина, черно-багровые обмороженные лица артельщиков на Змеином Гнезде с кровоточащими лопнувшими струпьями. Вспомнил и свою зимнюю дорогу из Петербурга в Охотск, когда колкий снег слепил глаза, а мороз ножами исполосовывал его щеки и лоб.– Это безумие… – сдавленным, хриплым голосом по-вторил он, еще раз посмотрел на мисс Стоун внимательным взглядом и снял с треноги ворчливо заклокотавший котелок.
– Возможно,– устало одергивая просохший подол, согласилась она.– Но еще большим безумием было бы бежать на Запад. Не возражайте… Вы просто не знаете этого человека. Даже имея лучших лошадей и деньги, вряд ли бы мне удалось выехать за пределы России… Впрочем, деньги у меня как раз были. Да, ты прав,—она с какой-то враждебной ожесточенностью сжала пальцы.– Хватит морали! Перестаньте. Когда жизнь дает вам жестокий урок, когда много страдаешь, то готов на всё. В конце концов, каждый человек хоть раз в жизни имеет право на счастье. Да, я взяла часть его денег.
Джессика внезапно замолчала. Поднялась. Ветка хруст-нула под ее ногой. Капитан поднял голову. Она стояла рядом и у нее было такое лицо, что он тоже не преминул встать, предчувствуя, что случится нечто необыкновенное, важное.
– Теперь вы знаете всё, капитан. Решайте.– Сырые глаза не отрываясь смотрели в его глаза. На щеках в отблесках костра блестели дорожки слез…
А позже была ночь, подарившая Андрею новые силы, желание жить и идти до конца.
Но странное дело… Стоя сейчас у костра, глядя на по-следние сборы моряков, он, один бес, не мог отвязаться от колкого чувства, что червоточиной липло к его сердцу. «Что за поява?.. Знаю как будто всё, но отчего сомненья и груз на душе? – В глазах и в горле у него щипало от внутренней духоты.—Черт знает что. Маюсь все утро, как баба на сносях… Точно верю и не верю в услышанное. Что ж, поглядим. Будем надеяться: ее прошлое хотя отчасти, но декольтировано, и ежели что, я еще сумею кое-что узнать… Ей-Богу странно, вчера хоть под пыткой поклялся бы, что знаю ее хорошо… А сегодня, похоже, настолько плохо, что едва не готов пойти под венец… А еще сказывают, что любовь не делает людей глупыми. Нет, брат, тут что-то не то… Помни, чему учила тебя жизнь: “Есть только один способ научиться говорить – это слушать”».
Отдавая Палычу теплый кожан, он натянуто улыбнулся и, стараясь не думать о дурном, помахал рукой поднявшейся Джесси. «Ладно, будет день – будет пища»,– Преображенский при помощи денщика взвалил на свои плечи поклажу. Такие же «хомуты» взгромоздили и на других. Джессика, умывшись речной водой, поеёживаясь от утренней прохлады, подошла к мужчинам, опирающимся на ружья.
– Однако время, вашескобродие-с.– Тараканов, еще раз хмуро глянув на искусно замаскированные срезанным дерном проплешины кострищ, ходко двинулся по звериной тропе на Запад.