Радость едва не до слез защипала душу, когда отряд вышел на найденную Тимофеем дорогу. Эта нехитрая, в четыре сажени людская веха, заблудшая в немыслимой глуши, показалась им дороже и краше мощеной брусчатки Дворцовой набережной.
– Господи Свят! – Палыч опустился на колени, бережно, как святыню, оглаживая дрожащей ладонью вдавлину от тележного колеса.– Неужто вышли, батюшка Андрей Сергеич? Неужто спасены? Царица небесная!
Старик в волнении сунулся правой рукой в карман и, собрав забившиеся в углы остатки табака, набил трубку.
– А ну айдате, братцы. Как есть последняя закурка. Уважим душу. На последний шаг берег, ну да теперича пустое, еще чуток – и разживемся. А ведь каки отчаянны мысли были в уме…
Трубка денщика перекочевала по кругу из рук в руки. И Соболев, и Палыч, и Тараканов лучисто улыбнулись, глядя на своего капитана. В его глазах были жизнь и сила, в них горело прежнее зеленое пламя. По-братски делясь последней трубкой, затягиваясь горьким матросским табаком, он мысленно вспоминал весь их нелегкий путь. Океан, который они одолели, вершины и перевалы, которые прошли, и вот теперь Колумбия, что большая дорога! А большая дорога, ей-Богу, есть счастье для русского сердца.
Продолжая улыбаться своему волнительному, радост- ному чувству, капитан приобнял Джессику, точно старался влить в нее свои силы. Длинная цепь сурового, непригляд-ного бытия стиралась за мыслью скорого вызволения. Но крепче Андрея Сергеевича сейчас забирало высокое и гордое чувство, что именно он, первый из русских, идет по этим грандиозным землям, кои даже на генеральной ланд-кар- те Российских владений в Америке помечены белым пятном.
– Ну, будет взлягивать от радости, чай, не у печи со щами сидим. Дойти надо. Тронулись.– Тараканов утер лоб шейным платком и запылил по дороге.
– Матерь Божия, Одигитрия-заступница, спаси и сохрани несчастных, в путь шествующих! – Палыч, перекрестив всех широким крестом, сунул трубку в кожан и поторопился за остальными.
* * *
Было три часа пополудни, когда путники сначала слабо, а потом все крепче ощутили прогорклый запах дыма, а чуть позже нежное дыхание бриза принесло с собой и запах гниения.
– Что бы это могло быть? – все напряженно смотрели на проводника, лицо которого превратилось в камень.
– Ты что же молчишь, Тимошенька? Ась? – теряя покой, прохрипел денщик.– Ну, ну же! Рожай, родной! Что бы… это могло быть? Может, мету свою на стволе проглядел али на другу дорогу нас вывел? Ты же сказывал, бывал тутось, ась?
– Да не мешай… – приказчик, вместе с другими углубившись в лес, пристально вглядывался в дымы, что черными полотнищами поднимались из-за далеких лысых холмов и собирались над ними в грозовые тучи так, что зависшее в небе солнце почернело.
– Что же это такое? – крепче сжимая карабин, сипло повторил вопрос боцман, от растущего беспокойства растягивая слова. Его выгоревшая на солнце роба прилипла к спине…
Тимофей, слегка пригибаясь в коленях, держа наготове ружье, молча прошел вдоль густой шеренги орешника. Напрягая слух, зрение и обоняние, он попытался определить своим внутренним чутьем, что бы сие могло быть. В продолжение нескольких долгих минут зверобой стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. Самые дурные мысли посещали его… Он понимал, что вернее и безопаснее было бы сделать крюк, не выходя из леса, и с какого-нибудь холма разглядеть причину пожарища. Но он знал и другое, что всё существо измученных людей восставало против подобного плана. Все жаждали одного: как можно скорее попасть в Асторию.
«Может, торфяники65 горят? – мелькнуло в голове Тимофея. От своих приятелей в Ново-Архангельске ему доводилось слышать, что американская крепость зело богата этим добром.– Как знать… как знать…»
– Есть какие-то соображения? – подошедший капитан положил руку на плечо Тараканова, глядя ему в глаза.
– Да черт его знает, вашескобродие… Вроде как торф американец жжет, а может…
– Смотри не ошибись, Тимофей. У тебя из-за этого будет куда как более неприятностей, чем у меня.
– Скажете тоже, капитан… И так тошно… Нашли время шутить. Ладно, рискнем, Андрей Сергеевич, тут каблуки стаптывать тоже небезопасно. Думаю, вы, милостивый государь, не хотите, чтоб индеаны накрыли нас здесь, как глупых перепелов?
– Полагаешь, они не отставали от нас?
– О врагах можно забыть только тогда, вашескобродие, когда их убьешь.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать,– зверобой мрачно усмехнулся,– что чую диких. Они где-то поблизости, капитан. Их еда не растет в поле… а бегает в лесу и плавает в море. Эта масть привыкла мозолить ноги и просто так не отстанет. Прикажите своим, чтобы не расходились, не отставали и к стаду были поближе… Не ровен час, смерть обнять может.
Андрей молча внимательно посмотрел на покрытое бусинами пота лицо проводника и понял, что услышанное им было сказано не для красного словца.
– Я доверяю тебе, Тимофей. Веди.
Соболев и Тараканов одними из первых достигли вершины холмов. Небо почернело от стелющегося дыма, в воздухе стоял густой запах горелой и разлагающейся плоти. Это была Астория66, но они не услышали здесь ни человеческих голосов, ни звона колокола. Лишь морозный вол-чий вой, похожий на фальшивую игру на флейте, кусал их слух. Не смея сказать друг другу ни слова, они медленно стали спускаться в долину сквозь пелену дыма, сжимая в руках оружие. Складки их пыльной одежды пропитались путом, сердца стучали в груди, как буханье траурных барабанов. Они силились отыскать раненых или оставшихся в живых, но вокруг стоял лишь тошнотворный запах, заставляющий задерживать дыхание и закрывать ладонью рот. Обходя разбитые, дымящиеся стены форта, они перешагивали через обугленные бревна; всюду валялся обгоревший хлам: мебель, утварь и всякое тряпье, которое люди за тысячи миль, через пустыни, реки, горы тащили сюда… Здесь же валялись полусгоревшие книги, вздувшиеся и покоробленные от дождя, солнца и ветра, трепавшего их страницы… Минуя рухнувшие ворота крепости, они наткнулись на обгорелый труп с проломленной головой. В разверстом рту без губ мерцали зубы. Рядом, шагах в пяти, утыканные стрелами, с отрезанными головами лежали еще двое.
В центре бывшего форта зловеще тлела огромная груда каких-то рухнувших построек. Беглецы подошли ближе, чувствуя, как кожа на их лицах натягивается от жара и напряжения. На грудах бесформенных балок и бревен мелко скакало затухающее пламя.
Андрей огляделся: у некоторых стоявших чуть поодаль домов и складов вид был такой, словно они попали под удар гигантского топора, обнажившего сосуды каменных печных труб, полуразваленных каминов, внутренности комнатушек и коридоров, выдранных с мясом наличников и разбитых в щепьё волоковых окон67.
– Боже… Благословенная Дева Мария… Andre,—Аманда сама себе казалась холодной и липкой, как старая тряпка. В шести футах слева от нее что-то лежало, и она не могла заставить смотреть себя в ту сторону. Ей казалось, что в голове под ее спутавшимися волосами раздается гулкое жужжание мух. С белым от шока лицом, цепляясь ногтями за рукав капитана, она, запинаясь, вновь по-вторила: – Andre, что здесь произошло? Кто, Господи, кто?.. Что всё это сделало?.. Боже, ты только посмотри!
Аманда наконец решилась, бросив опасливый взгляд в сторону. Подошедшие повернули головы и поняли даже ранее, чем узрели маленькие детские черепа и обгорелые до кости руки, торчащие из груды тел. Многие дети поселенцев Астории не успели превратиться в уголь и представляли из себя ныне вспученную массу, розово-черную, как обгорелая свинина. Ветер с залива, в который впадала Колумбия, вновь напомнил о себе, дыхнув на ошеломленных людей тошнотворно-сладким запахом. Аманда крутнулась на каблуках и отбежала на несколько ярдов, пригибая голову к земле, плечи ее сотрясали судороги.
Преображенский стиснул до ломоты зубы и вместе с другими отошел прочь от жуткого места, борясь с голово-кружением и подкатывающей дурнотой.
– Господи, кто б они ни были, ангелы смерти иль дети сатаны, но они переступили порог… и не имеют права на жизнь! – голос Андрея звенел от гнева, щека дергалась, палец дрожал на вороненом курке карабина.
– Обсечка вышла, вышескобродие. Похоже, третьего дня не гром мы слыхали на плоту… Пушки здесь грохотали. И кто-то крепко помог диким сжечь американца. Одним бы им не управиться было супротив гарнизона. Может, англичане, может, пират, поди сейчас разберись… Но били прямой наводкой с моря. Вон пробои какие в стене! И ворота к чертовой матери… – Тимофей, по-звериному принюхиваясь к запахам, рыскал окрест настороженным взглядом.– Видно, судьба приковала нас к темной тропе. Не вели казнить… Не виноват я… Кто знал? Ишь как вышло: радость-то наша недолгой была…
– Довольно.– Андрей сыграл желваками, судорожно оценивая ситуацию, и более для других, чем для себя, заявил.– Мы еще крепко держимся на ногах. Запасов хватит дня на два. Может, на три… А за сие время уйти способно далеко, и измениться может многое. Как говорится: «Дайте времени время»… Ну, что вы смотрите так на меня? – капитан обвел взглядом прибитые страхом бледные лица.– Отчего молчим? Ежели что-то есть на душе, так нечего свои узоры плести вокруг да около. Ну, говорите же, как на духу. Ты, ты или ты!
– Тяжело на сердце, батюшка,– сдавленным, не своим голосом обронил Палыч.– Чует оно что-то неладное… Уж у меня завсегда так. Чуть что – засосет…
– Хватит, болван! До седых волос дожил, не срамно? Чего тебе чуять, глупый? Скажи еще, что помирать собрался. Рано. Встань в строй! Держитесь! Держитесь все! Единственное, чего должен бояться русский матрос, так это страха перед страхом! Так, Тимофей?
– Так-то оно так… – глухо откликнулся зверобой, продолжая по-рысьи оглядываться.– Да только куда мы теперь… двинемся?
– А то ты не знаешь? Да не молчи же ты, черт! —губы Андрея сжались, глаза полыхнули огнем.– Можешь быстрее? У меня уже борода выросла.
– А нынче кака разница, капитан? Отсель любая тропа ведет к могиле. Мой совет обождать…
– Врешь, сволочь!
– Ну спасибо, вашескобродие, щедра твоя награда. Жесток ты уж больно, Андрей Сергеич, к людям…
– В тебе очарованья тоже, Тимофей, не больше, чем в топоре. Но довольно, сыт! Еще не хватало, чтобы в этом аду мы стали врагами. Покуда здесь я ваш капитан! И я приказываю вам идти на Юг! Кто верен присяге и царю, вперед… За мной!
– А как же совет поводыря? – тяжело дыша, осмелился возразить Ляксандрыч.
– Его совет адресован мне, боцман. А мой приказ —вам!
Задыхаясь от зловонного чада, сжигая в себе слезы отчаянья, Андрей закашлялся, чувствуя новые позывы к рвоте. Не говоря больше ни слова, ни разу не обернувшись, опираясь на карабин как на костыль, он пошел прочь.
Капитан брел на Юг, не разбирая дороги, подальше от сего дыма, от сего запаха, от хрустящей под сапогами золы, под которой была похоронена их последняя надежда. Размазанные по лицу слезы жгли его впалые, заросшие щетиной щеки. Шрапнель отчаяния лопалась в груди и где-то еще там, в голове, за глазами при каждом шаге. Пытаясь спастись от сего усиливающегося чувства, он на время закрыл веки, стараясь ни о чем не думать, и молил Христа, приведшего их в эти края, уберечь и унести их отсюда. Но не было ответа, лишь клубы дыма, как мета человеческой жестокости, тянулись и извивались по небу… Андрей тщетно пытался найти для себя ответ. Но мозг, казалось, был заперт на пудовый замок, а он лихорадочно искал ключ к нему. Боль случившегося затмевала разум. Нет, он не хотел сейчас знать ничего – ни брошенных им людей, ни судового журнала, что был запеленут во флаг корабля и оттягивал ранец, ни румянцевского пакета, ничего… Ему просто хотелось идти, идти как можно дальше от всей этой смерти, от всего этого бессмысленного хаоса бойни и ужаса, от самого себя. Пару раз он спотыкался о чьи-то трупы, падал лицом в черную, жирную пыль и, поднимая в надсаде голову, видел летящую по небу вуаль дыма, что закрывала слепой лик жаркого солнца.
В какой-то момент схаркивая тягучую, черную от пыли и копоти слюну, чувствуя шершавую корку грязи на своем лице и такое же черное, беспросветное отчаяние в душе, ему вдруг пронзительно захотелось своей смерти. Смерти, которая бы раз и навсегда наконец прекратила его страдания. Как и тогда, когда вечернее фиолетовое небо возжег алый клубящийся гриб взорванного корабля, Андрей ощутил, что шатается над краем бездны и, сцепив до жгучей боли пальцы на карабине, едва удержал себя от падения.
А когда, вновь став самим собой и испугавшись своего исхода, обернулся, то увидел тяжело бредущих за ним людей.
– Да возлюбит вас Господь, батюшка,– поравнявшись с капитаном, за всех выдохнул старый казак.
– Да услышит он ваши слова. Спасибо, спасибо, род-ные! – Андрей, пряча сердечное волнение, по очереди крепко обнял всех, прижимая к груди.– Ваша вера в меня… выше всяких наград… право, трогательна, благодарю. Простите на жестком слове. Верю, что вместе мы сумеем преодолеть и эту невзгоду. Потому как русский человек духом из тех, кто чем ниже падает, тем выше вздымается. Что ж, молодцы, отчаянье – последнее оружие, иногда и оно дарует победу.
– А я так не думаю!
Все обернулись. Мисс Стоун, медленно пятясь назад, точно ища опору, отерла слезы с распухших век и диким, затравленным взглядом обвела пустынный берег залива.
– Что, скажите мне, еще?.. Какие доказательства нужны вам всем? Здесь, на краю света? Неужели вы слепы? Неужели не видите, что всех нас ожидает гибель?
– Джесси!
– Нет больше Джесси! Нет! – она едва не вспыхнула, усилием воли подавив в себе крик. Грудь ее рвано вздымалась, на испуганных глазах выступили новые слезы.
– Мисс Стоун! – Андрей, сохраняя хладнокровие, быст-ро подошел к ней и твердо, вполголоса сказал: – Возьмите же себя в руки. На вас смотрят, мисс. Не время пре-даваться слезам и отчаянью!
– По мне лучше отчаянье, чем эта жуткая тишина! Оставьте меня. Уйдите все прочь! Я не хочу, не хочу дальше никуда идти. Это наш Фатум! Его всё равно не избежать… Я чувствую… что уже скоро! Пусть лучше меня убьют сейчас!
– Вам лучше успокоиться, мисс, найти в себе муже-ство и прекратить истерику. Эй, дайте даме воды, не стойте столбами!
– Нет! Пусть мне дадут яд! Уж краше смерть, чем продолжение этого омута страха… Куда вы? Нет, нет, не уходите, я терпеть не могу быть одна…
– А терпеть быть мертвой, как они,– Андрей гневно указал пальцем на пепелище,– можете? Черт побери! В такие минуты мне становится жаль, что нас связывает нечто большее, Джесси.
– Ах вот оно как?.. Так знайте, я ненавижу вас! Будьте вы прокляты!
– Увольте. Я уже давно и так проклят судьбой.
– Но не мною! – слезы прорвались сквозь пальцы, зажавшие в отчаянии глаза.– Что вы все корчите из себя добродетель, сэр? Думаете, мне приятно всё это слышать? Что вы все хотите от меня? Поздравлений? У меня нет больше сил, понимаете, нет! Вы все ненавидите меня, я только мешаю вам! О, я это поняла давно! Разве не так? Так убейте, убейте меня!
Горячая пощечина огнем обожгла ее щеку, перехватив в горле рыдания.
– Достаточно, мисс? Или еще? – лицо Андрея было бледным и строгим, как мрамор.– Не будьте безумной дурой, в конце-то концов! И запомните: кто сеет ветер —тот пожнет бурю. Идемте.
– Тише! – тяжелая рука Тараканова легла на эполет капитана.– Похоже, мы не одни здесь, кто хочет сыскать свою правду.