– Ну что, пес? Налакался крови? – Гелль подмигнул ему, прислушиваясь к стонам раненых шехалисов, которые подвывали, как подстреленные собаки.– Вон, полюбуйся, тварь, как мои подружки жрут твоих братьев.
Пленники в подавленном, тягостном молчании наблюдали, как люди Коллинза со смехом и сальными шутками подцепляли баграми и крючьями еще живых индейцев и, подтащив несчастных к фальшборту81, перебрасывали их через планширь, где пенилась и кипела вода от сходящих с ума акул. Их стремительные тени в воде, плавники, режущие бурую от крови волну, и жадное чавканье челюстей заставило замереть сердца.
– Вот видишь, гнида, чья взяла? А ты, похоже, хотел на всем скаку въехать в рай? Но так не бывает. Тем более для таких краснорожих, как ты… Впрочем,– жесткая косица дрогнула, как хвост скорпиона,– с тобой твои духи,—старик, пыхнув трубкой, вновь подмигнул вождю.– По-проси их помочь тебе… Может, они услышат?.. Но-но, не упрямься, пес. Давай, а мы послушаем!
Ответом был оглушительный хохот приятелей Гелля, от коего птицы белой тучей сорвались с рей и закружились над бригом.
– Ах, так ты говоришь «нет», дерьмо? – Коллинз понимающе кивнул головой и скривился, как от зубной боли.—Ну что же… твой дурак отец говорил так же. Эй, парни, а ну забейте эту вошь в трюм, я посмотрю, как она завоет через неделю.
После сих слов Гелль отошел от истекающего кровью индейца, точно от куска мяса на скотобойне, и, недобро постукивая тростью, направился к пленникам.
* * *
У Андрея было пестро в глазах от скучившихся вокруг них пиратов. Яркие, как у цыган, рубахи из китайского шелка, испанские жилеты, кожаные фартуки канониров, шляпы и косынки на головах… На шее почти у каждого по старинке был повязан ирландский платок, умело сложенный так, что длинные концы его превращались в две петли. В каждой из них торчало по пистолету, и их мореные, украшенные бронзовым или серебряным чеканом рукоятки то и дело позвякивали о серьги.
– Ну вот мы и встретились, сынок.– Глубоко запавшие глаза Гелля с любовной ненавистью долго и пристально изучали русского капитана.– Гелль – это мое имя… Так называют меня друзья…
– По мне хоть и фамилия. Я вам не друг. Что вам угодно от нас? – Андрей тряхнул головой, отгоняя от лица назойливую муху.
– Развяжите их,– Гелль, не поворачивая головы, сделал слабый жест пальцем.
Два матроса, тут же достав ножи, исполнили приказ. Пленники принялись судорожно растирать затекшие руки, онемевшие, ставшие словно чужими пальцы, пытаясь разогнать кровь. Глубокие вмятины от индейских сыромятных ремней, что живыми огненными змеями впивались в запястья, похоже, не собирались рассасываться.
– Эй, дайте им рому,– всё тем же тихим, но властным тоном протянул Коллинз.– Выпей, капитан, не брезгуй. Сразу почувствуешь себя другим, будь я проклят.
– Уволь. Меня устраивает мое положение.
– А меня нет,– старик зловеще улыбнулся и лениво почесал свою впалую щеку.
Кто-то из матросов притащил пустой бочонок из-под вина, и Гелль, сев на него, с величием старости вытянул жилистые руки перед собой, оперевшись на свою сандаловую трость.
– Ты зря топорщишь перья, капитан. Нам лучше по-дружиться, я долго охотился за тобой…
– Друзей нельзя купить…
– Но их можно продать,– ласково перебил пират, трякнув ногтями по набалдашнику.– А вашу спутницу… особенно. Тише, тише, сынок… Пороки – неотъемлемая черта добродетелей, как целебные снадобья ядовитых трав. Я это слышал как-то от одного губернатора.
– А мне, похоже, везет сегодня,– Преображенский по-смотрел на бегущие по синему небу облака.– Беседы о нравственности, морали, и где!..
– Возможно, тебе и вправду везет покуда, сынок, но не твоей невесте. Ты сможешь обнять ее вновь, если выполнишь мои условия. Ах, какая она у тебя ласточка… Волосы чесаны, золотая заколка… О-ля-ля! Прямо мор-ская фея, и грива под стать: настоящий пук водорослей. Да и руки не как у рыбачки! Эй, детка, рай и ад в одном лице – это ром. Знаешь? Так выпей за здоровье старика Гелля и за его команду. Ну, ну, не морщи нос… И не смей скрипеть поперек, а не то я сломаю тебя и ты будешь клевать с руки, как моя покойница мать. Ты знаешь, как мой одноногий папаша бил мать? Нет? А я скажу тебе по секрету: пока она стоять могла. Мы, Коллинзы, никогда не сюсюкались с нашими бабами!
– Сволочь! – Андрей в ярости бросился на старика, но жестокий удар ногой в живот опрокинул его.
– Бей, Логан! Бей эту русскую свинью, пока не устанешь! – Гелль хрипло захохотал, вороном глядя на тяжелые удары своего канонира.– Ствол этому псу в ноздри! Жилы вытянуть! А потом привязать к пушке, пока не остынет!
– Да вы знаете, с кем имеете дело?! – Аманда, срываясь на крик, бросилась к Андрею, но несколько цепких, натруженных рук схватили ее и отбросили к канатному ящику.
– Знаю ли я? – глаза Коллинза полыхнули черным огнем.– Конечно знаю, дьявол меня дери! С высокомерной сучкой, которая прячет свои фамильные секреты под кружевным тряпьем. Заткнись, дешевая дрянь! Да мне видеть тебя тошно, суку! Бей, бей его, Логан. А она, паскуда, пусть смотрит и думает, что можно, а что нельзя говорить капитану корабля! И знай, детка: если ты еще раз откроешь свой рот не по делу, я познакомлю тебя с сырым трюмом и черными жеребцами, которые прижмутся к тебе с кормы, задрав твои вонючие юбки!.. Довольно! – сандаловая трость оттолкнула охмелевшего от драки Логана.
Тяжело дыша, вытирая грязным рукавом пот с красного лба, тот, перчено ругаясь, нехотя отошел прочь.
– Вот это девчонка, сэр! Вот это приз! – гаркнул из толпы Пэндрэйк.– А ну, иди сюда, кошка! Посиди у меня на коленях! Попроси меня поцеловать тебя, и всё поймешь. Что молчишь, красавица? Ну, скажи лорду Пэндрэйку, чтоб он поцеловал тебя, и он, бьюсь об заклад, сдастся. И пусть я сдохну на месте, братва, если при таком житье, как у нас, эта пташка не сумеет найти счастья и общих детей с нами.
– Верно, старина! – взорвались радостные голоса.—Иначе эта баба ни черта не смыслит, а, ребята?
Разбойничье племя зашлось в хохоте, опрокидывая бутылки, награждая друг друга солидными тычками и ударами, кои были неотъемлемой частью их шуток.
Аманда стояла ни жива ни мертва от страха, сгорая от стыда и брезгливости, когда загорелая, густо татуированная рука Пэндрэйка схватила ее за обнаженное плечо, но… тут же разжала пальцы.
Смех стих, превратив палубу в склеп. Гелль мрачно вытирал алый клинок о белый кружевной манжет. У его ног хрипел в предсмертных судорогах Пэндрэйк – тяжелые морские башмаки мелко моросила дрожь.
Старик, мрачно улыбаясь, посмотрел из-под бровей на бледную Джессику, затем на опешившую команду, что тяжко дышала, глядя на только что смеявшегося со всеми приятеля, и с внятной жестокостью бросил:
– Ну, кто еще хочет пощупать капитанский трофей?
В навалившейся камнем тиши никто не посмел ни дернуться, ни сказать и слова.
– За борт его. Он опозорил меня. Простите, мисс,—Коллинз с удивительной галантностью склонил голову и, бросая в ножны клинок, добавил: – Убежден, я вел себя как дикарь… увы, мисс, мне надо поддерживать порядок на корабле… или хотя бы его видимость. Я сожалею, что не предложил вам сразу немного шерсти или еще чего-нибудь в этом роде, чтобы вы заткнули себе уши. Что ж, привыкайте. Ипсилон! – он холодно и бесстрастно, продолжая разглядывать пленницу, сунул в рот набитую калифорнийским табаком трубку. Когда рядом объявился мулат, Гелль потрепал его как сына по щеке и, затянувшись дымом, распорядился: – Проводи леди в мою каюту, угости лучшим обедом и согрей воды. А вы не стойте монахами! Клибси, отныне ты заменишь Пэндрэйка. Снимаемся с якоря, парни. Курс «Горгоны» строго на юг. Действуйте!
Аманде показалось, что она не поняла ни единого слова из сказанного. Она не понимала этих грубых команд, хотя они и звучали на родном языке. Её охватило жгучее желание броситься прочь, но она принудила себя если уж не к достойному, гордому, то во всяком случае размеренному шагу. Фраза, брошенная напоследок пиратом, как гвоздь застряла в ее сердце: «Только без глупостей, мэм. Захотите бежать – извольте прыгнуть за борт. Под килем пятьдесят футов и общество зубастых тварей… Кто знает? Может быть, вам повезет, и вы сумеете найти с ними общий язык. И еще уясните одно: женщины здесь отнюдь не царят. Если я захочу, то убью вас. Вы – мой военный трофей, и вас не освободит ни одна шпага».