Южное небо быстро темнело, вспыхивая первыми звездами. Над серебристой гладью прибрежных вод подобно колесницам ветра летели гривастые облака. По меркнущим каменистым берегам скользили их прозрачные тени и таяли в фиолетовом сумраке.
На квартердеке82, где оставались под охраной пленники, были запалены фитили масляных фонарей. Время от времени слышно было, как двое подвахтенных, вскарабкавшихся по выбленкам вант бизань-мачты до брамселей83 в поисках прохлады, выводили трели во сне, устроившись за плетеным ограждением марсовой площадки84.
Однако их мирный храп мало волновал Тимофея и Ляксандрыча, угрюмо наблюдавших за муками своего капитана. Прижавшись теснее друг к другу, чувствуя запах соб-ственного страха, они боялись вымолвить слово или поднять глаза. Преображенский стонал и бессвязно бормотал что-то горячечными губами, метался в бреду, пока по приказу старика его не отлили несколькими ведрами забортной воды.
Андрей застонал громче, распухшие веки задрожали, но не раскрылись. Растрескавшиеся губы в беспамятстве едва слышно прошептали: «Джесси…»
– Пожалуй, ты перестарался, приятель,– Коллинз сам нетерпеливо влил в рот капитана изрядную порцию рома из собственной фляжки и приказал канониру растереть пленника ружейной ветошью.
Преображенский закашлялся, захлебнувшись новой порцией, и непременно выпростал бы обжигающую внутренности жидкость, но Гелль успел приподнять его голову. Когда же наконец восково-бледный цвет щек взялся багрянцем и капитан приоткрыл глаза, старик улыбнулся ему, как священник младенцу, и, осветив его лицо масляным фонарем, проникновенно сказал:
– Комендант Астории сдох на коленях, прося меня о пощаде… Посмотрим, как это сделаешь ты. Я жду от тебя пакет. Да, да… тот самый. Где он?!
Вместо ответа Андрей насилу улыбнулся облепленными корками запекшейся крови губами.
– Так, значит, это твоя работа? Сожженные женщины, дети…
– А-а, Астория… – по лицу Коллинза было видно: он ничуть не смущен, напротив, уверен и рад.– Дерьмовый форпост85 – девок не было для моих «монахов». В карты никто не играл… хоть в петлю, тоска. Вот мы с англичанами и помогли сжечь его нашим младшим братьям.
– Здесь были англичане? – голос Андрея дрогнул.
– Линейный корабль его величества и прорва солдат. Этих омаров86 в красных мундирах там было, как ос в гнезде. А ты, похоже, знаешь, как они не любят вас – русских. Но я старый old-timer этих мест, как это по-вашему… старожил, вот и не дал им вздернуть тебя на рее. Я никогда не кладу все яйца в одну корзину. Но хватит с меня ребусов. Загадки буду задавать я. Так где пакет? Молчишь? Что ж,– старик наигранно-огорченно пожал плечами.– Когда язык молчит, глаза становятся особенно красноречивы. Говори! Или я выколю их тебе!
Гелль выхватил из рук Логана артиллерийский протравник и приставил его к щеке пленника. Взгляд его потемнел, как надвигающаяся грозовая туча.
– Ну же,– прошептал он, и звук этот был подобен тихому шипящему шороху ветра поверх свежевыпавшего снега. Именно сей звук ударил по натянутым до предела нервам. Исходя потом, балансируя от боли на грани безумия, Преображенский плюнул в лицо пирата.
– А ты, похоже, не испугался,– тот спокойно вытер ладонью слюну и растер ее о свой темный индиговый камзол из шленской шерсти87.
– Кроме страха есть еще честь… Господь и Высший Суд.
– Вот как? – старик подцепил острым, как штык, протравником торчащее из-под кафтана русское знамя и, проколов его, усмехнулся: – Тебе, может, еще в миссионеры-проповедники податься? Брось дурить, капитан, все они великие грешники. Их киль88 под рясой стоит кренговать89 не меньше нашего. Ты не должен был делать этого,– Гелль еще раз вытер сухую и твердую, как лиственничная щепа, ладонь о колено.
– Возможно, но очень хотелось.– Андрей с болезненной гримасой облизнул губы, кои опять надтреснули и засочились кровью. Голова его кружилась замедляющейся каруселью, глаза слепил шафрановый свет фонаря, и он чувствовал, что вот-вот вновь потеряет сознание.
– Эй, держись, парень! Логан, влей ему еще рому, разговор только начался.
Стеклянное горлышко фляжки, обшитой нерпичьей шкурой, дважды клацнуло о зубы. Ром вызвал кашель, прогоняя туман пред глазами.
– Ты хочешь подраться? – Коллинз, всё более раздражаясь, пнул Преображенского квадратным носком башмака в колено.– Не выйдет, приятель. Я уже слишком стар и умен, чтобы идти на поводу у такого зеленого сынка, как ты. Лучше скажи: могу я доверять тебе в нашей сделке?
– Нет, но куда тебе деться?
– Что? – стальной зуб протравника вновь впился в плечо Андрея. Поднесенный вплотную, фонарь вконец ослепил глаза. Пират замолчал на время, тяжело дыша, в его аспидных глазах бушевала буря.
Андрей вскрикнул от жгучей боли – железный прут с размаху опустился на его бедро.
– Где пакет?! – брызгая слюной, рявкнул старик.—Ты оглох? Да разрази тебя гром, русская падаль! Думаешь, мы возимся с тобой, чтобы нюхать и обсасывать твои речи? Говори, говори, дохлая тварь!
Артиллерийский протравник еще и еще раз обжег ногу капитана. Гелль нависал над ним темным силуэтом на фоне звездного неба, дыхание было частым и громким. Перед глазами Преображенского заискрилась бриллиантовая пыль, похожая на морозную изморозь. Кожа лопнула, располз-лась, на бедре и на лохмотьях лосины расцвел алый цветок. Андрей то слышал, то не слышал скрипучий голос убийцы, склонившегося над ним. И когда угрозы и ругань достигали слуха, они, казалось ему, доносились откуда-то сверху, оттуда, где плотно хлопала на теплом ветру широкая парусина кливера90.
– Ты еще жив? – Гелль сплеча вздул скулу офицера пощечиной.
– Лучше… убей меня,– едва шевеля языком, наконец выдавил капитан.– Я ненавижу тебя… и сожалею, что не лишил себя жизни, чтобы избежать позора… быть пленным у такого, как ты… Тебе просто везет, висельник… – Андрей сплюнул красный сгусток и, глядя прямо в глаза своему палачу, просипел: – Но я, даст Бог, отыграюсь…
– Или обгадишь ляжки еще больше! – отбрасывая в бешенстве протравник, оборвал его Коллинз.– Только уж куда? Ты и твои русские овцы и так в собственном дерьме. А, ребята?
Сидевшие на пустых птичьих клетниках, бочках и лафетах подвахтенные хрипло загоготали, обмениваясь веселыми взглядами, и дружным стуком каблуков под разухабистое «э-хой» выразили свое согласие.
– Ну, что теперь скажешь? – Гелль отхлебнул из поднесенной ему бутылки.
Глаза его зло сузились до двух бритвенных порезов и впились в искаженное мукой лицо.
Однако у русского капитана, на удивление команды «Горгоны», хватило сил и мужества гордо сказать:
– Вас более сотни… окруживших нас… более сотни проклятых Богом и людьми, потерявших человеческий, христианский лик… Но я всё равно счастлив. И знаешь почему, Гелль? Да потому, что я… знаю будущее! Вас всех… ждет клеймо закона. Приговор суда и виселица…
– Ну вот что, законник! – в звенящей тишине слова главаря прозвучали, как упавшие в колодец камни.– Мне надоела эта церковная болтовня. Но было бы жаль пристрелить тебя сразу, чтобы ты сдох, думая, будто посмеялся над стариной Геллем. Я понял: ты решил, как губернаторская дочка, стоять до конца за свою честь?.. Что ж, похвально, как ни крути – пред нами офицерская шпага! Сам капитан, снимем шляпы, ребята! Но прежде, чем ты принесешь мне в зубах пакет… а ты принесешь его мне,—щелкнул взведенный курок,– я дам тебе три бесценных совета: ты здесь никто, вне закона… здесь нет вообще никакого закона, кроме моего слова. За жизнь я перевидел много людей и знаю, чем они дышат, уж будь покоен. Ты, похоже, надеялся на свою шпагу, сынок… Но что ты можешь знать о настоящем искусстве драки на шпагах, кроме всяких дурацких терций, кварт и финтов? Впрочем, это теперь как ловить дым. Клянусь локтем сатаны, вы все уяснили, что на моем корабле я нахожусь в состоянии войны со всем миром, как любой король, черт возьми, если он того пожелает! И это не скваттерская91 блажь за медной сковородой, приятель. Любой из них,– Коллинз обвел тяжелым морским пистолетом стоящих позади него пиратов,– любой из нашего братства скажет то же самое и поклянется на Библии. Разве не так, парни? Разве это не чистая правда, как мы ее разумеем?!
Дюжина-другая буканьеров92 поддержала голосами ухмыляющегося главаря, царапая взглядами русских. Его поднятая рука заставила их заткнуть рты и насторожить слух.
– А теперь следующий мой совет,– Гелль медленно, точно сытый зверь перед мясом, прошелся мимо своих жертв.– Когда живешь, ни о чем не думай, ведь когда тебя вздернут или насадят на нож, всё кончится. И по-следнее: сейчас ты только страдаешь,– он задержал шаг возле Соболева и Тараканова,– а им умирать из-за твоего упрямства. Что делать, мир так устроен… Сильный пожирает слабого… Но я не в обиде на Бога… Старик всякий раз сбрасывает мне с облаков нужную масть и, как видишь, фортит с добрым ветром. Вот так, сынок, делай выводы и учти, что у меня остается твоя пташка. И будь я проклят, если ты захочешь, чтобы мои коршуны запустили свои когти в ее грудь! Но вот беда,– сабельный шрам на морщинистом лице искривила улыбка.– Ни одна душа на «Горгоне» не обидится на меня, если я в трюме прикажу оставить свет. Ведь в темноте счастье влюбленных будет неполным… Ха-ха… Да и лечь можно мимо тюфяка с соломой…
Палуба вновь взорвалась от глумливого гогота. Сам Гелль тоже трясся вместе со всеми, а с ним и заряженный пистолет, который смотрел Андрею в лицо.
– А теперь, дерьмо, знай! – сухое лицо главаря исказила судорога злобы, сделав его серым и темным, как шкура игуаны.– Шутки кончились! Я ими сыт по горло! Считаю до трех, и если у меня не будет нужных бумаг – у одного из вас не будет головы. Один, два…
Андрей бросил затравленный взгляд на своих, сердце его подпрыгнуло в страхе. Последнее, что он успел узреть, это безмолвные, бледные лица и скачущие блики серебряного и багряного пламени фонарей в темных от страха глазах.
Сквозь туман боли и крика он скорее увидел, чем услышал, как харкнуло пламя… и действительность, словно пыльная паутина, завертелась и полетела на ветру.